Антон Кротков - Воздушный штрафбат
— Руки в гору, суки! Оружие на пол. Выходить по одному ко мне спиной. Шмаляю[80] без предупреждения, — грозно прокричал Борис и для острастки выстрелил в потолок. Послышались растерянные мужские и истеричные женские голоса:
— Лягавые! Засада!.. Все, засыпались!!! Федя, это уголовка! Не надо!
После короткого замешательства темноту прорезали вспышки ответных выстрелов. За спиной Бориса удивленно вскрикнул и тихо, жалостливо застонал Валет. Нефедов тоже почувствовал, как его живот что-то обожгло. Опьянение на какое-то время приглушило симптомы тяжелого ранения.
Очень быстро тесное пространство коридора наполнилось пороховыми газами; пулям было здесь тесно, и они с противным визгом рикошетили от стен.
Поняв, что им не уйти обычным способом, бандиты вырвались из здания через окно обшей уборной. Борис преследовал их по темным садам и пустырям городской окраины. Возле леса летчик почти настиг двоих преступников. Снова завязалась перестрелка. Все это время боль медленно разливалась по животу молодого человека. Он и не понял, в какой именно момент провалился в бредовые галлюцинации…
Сознание ненадолго вернулось к тяжелораненому летчику, когда санитары несли его на носилках к карете «Скорой помощи». Сорокалетний мужчина в круглых очках-«велосипедах» и в синей гимнастерке начсостава милиции возник перед глазами Нефедова, словно из тумана. Он нагнулся к сильно побледневшему лицу юноши и озадаченно проговорил:
— Самого Федьку Лешего застрелил. По золотой фиксе[81] и наколкам только что опознали гада. Он прошлой зимой в Нижнем двух агентов угрозыска убил. Вся милиция по его кровавому следу идет, а ты его вместе с подельником кончил… Вот такие дела, парень…
Пересиливая боль, Борис стал рассказывать про ставшего жертвой преступников немецкого летчика и про то, где его надо искать.
— Все понял, товарищ. Не волнуйся… Тебе это вредно… Сейчас пошлю туда людей. Выручим твоего камрада,[82] если жив, конечно.
У милицейского начальника было озабоченное, осунувшееся от усталости желтое лицо.
— Как он? — милиционер поднял глаза на фельдшера, только что осмотревшего живот Нефедова.
— Вы же военный человек, сами должны понимать! — раздраженно буркнул врач, имея в виду, что положение пациента безнадежно.
Глава 13
И в наше время, несмотря на большие достижения современной хирургии, анестезиологии и реаниматологии, ранение органов брюшной полости считается смертельно опасным. А до появления сильных антибиотиков в сороковых годах XX века человек с такой травмой был обречен на мучительную смерть от сепсиса.[83]
Но, к изумлению врачей, Борис выжил. Его спасло чудо. Точнее, счастливое стечение обстоятельств: на момент ранения в желудочно-кишечном тракте молодого человека не было пищи. Зато выпитый за час до ранения ликер послужил отличным антисептиком. Получивший примерно такое же ранение Валет скончался через сутки…
А Борис уже на третий день пребывания в госпитале пошел на поправку. Вскоре его стали посещать сослуживцы. А однажды появился и Макс с перебинтованной головой и тростью в руках.
— Я уже дважды твой должник! — смущенно пробормотал немец, положив объемистый куль со всякой снедью на тумбочку возле кровати Бориса.
За то, что в борьбе с преступниками Хан сломал их главарю нос, они, перед тем как уйти, подвесили связанного пленника вниз головой на одежном крюке, вбитом в стену. А дверь за собой заперли на ключ. Позвать на помощь Макс не мог, так как в его рот забили кляп. Не сообщи Нефедов вовремя милиции, где искать немца, через час он бы умер от кровоизлияния в мозг.
Хан протянул Борису массивный серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетенных между собой латинских букв «В» и «N». Также крышку портсигара украшал изящный миниатюрный герб в виде конной фигурки черного рыцаря на золотом поле треугольного щита.
— Такие есть только у представителей моего рода, — с нескрываемой гордостью пояснил Макс. — Теперь ты тоже один из нас. Видишь, тут выгравированы твои инициалы.
— Выходит, я посвящаюсь в рыцари, — догадался Борис.
— Что-то в этом роде, — слегка улыбнувшись, подтвердил Хан. — Правда, принимая во внимание, что тебе пока вместо обычного сортира прописана «утка», полагающуюся в таком случае церемонию придется сократить.
— Значит, никакого возложения меча на плечо коленопреклоненного воина и торжественного воя боевых труб не будет, — разочарованно вздохнул Нефедов. — Жаль!
Оглянувшись по сторонам и понизив голос до шепота, Макс предложил:
— Тогда, может, по такому поводу по тридцать грамм коньяка? Тебе можно?
— Да вроде брюхо мне нормально заштопали, и шов хорошо заживает, — озадаченно размышлял вслух Нефедов. Затем решительно махнул рукой:
— А что там! Где наша не пропадала! Наливай свой коньяк, раз принес!
Получив согласие Нефедова, Макс чуть приоткрыл правую полу своего английского шерстяного пиджака и продемонстрировал русскому приятелю металлическую фляжку во внутреннем кармане. Не вынимая ее из «секретки», он наполнил крышку-стаканчик жидкостью рубинового цвета и протянул раскрасневшемуся от предвкушения товарищу.
— Ах, какой аромат! — восхищенно с шумом втянул в себя воздух и даже зажмурился от удовольствия Нефедов. Мужики на соседних койках тоже уловили волнующий запах спиртного и беспокойно заворочались на своих койках. Но Макс предложил им только папирос и фруктов из принесенного другу пакета.
— Все равно эта публика не оценит букета, — презрительно шепнул Нефедову барон. — Им что самогон, что содержимое из бутылки за полторы тысячи франков — все едино. Я покупаю коньяк только в одном месте на юге Франции.
— Ого! Хорошо вы живете в своей старушке-Европе, — уважительно покачал головой русский и провозгласил первый тост: — Ну что ж, пью за боевое советско-германское содружество и нашу с тобой дружбу, Макс. Рад, что смог в трудной ситуации подставить тебе плечо… Ну и за нового рыцаря — Борьку Нефедова! Прозит!
— А я поднимаю рюмку за моего нового названого брата! И как бы не повернулась дальше жизнь, помни: ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Далее тосты пошли со стремительной частотой. Вскоре к летчикам присоединились другие пациенты хирургической палаты. Захмелевший барон забыл про изначальную щепетильность и щедро разливал дорогостоящее содержимое своей фляги по мутным стаканам.
Когда коньяк закончился, один из ходячих больных вызвался сбегать в ближайший трактир за водкой. В конце концов, когда весть о попойке дошла до главврача и дело запахло скандалом, Борис просто сбежал вместе с Максом и еще несколькими сочувствующими им пациентами из больницы. Немец взял извозчика, в ближайшем трактире была закуплена провизия, нанят цыганский хор, и разгульная компания с веселыми песнями помчалась кавалькадой на пленэр. Прохожие удивленно оглядывались вслед головной пролетке — на горланящих песни людей в больничных халатах и едущих за ними цыган.
Пикник решено было устроить в живописном месте — на опушке березовой рощи, возле реки. Недалеко от берега из воды торчала сильно обгоревшая корма какого-то корабля. Когда Хан и Нефедов подошли к самой кромке воды, немец задумчиво произнес, глядя на возвышающийся над речной поверхностью деревянный судовой скелет:
— У нас в Германии такое было бы невозможно…
Порядком захмелевший Борис не сразу понял, о чем идет речь. Вначале он решил, что Хан со свойственным многим европейцам высокомерием отзывается о традиционном российском бардаке, и задиристо вступился за Родину:
— А у вас, в фатерлянде, с реками, значит, полный орднунг.[84] Может и пароходы вообще никогда не тонут?
— Я не об этом, — чуть-чуть передернув плечами, произнес Хан. — Просто территорию Германии сейчас контролируют оккупационные силы Англии и Франции, которые никогда не позволили бы нам такие тренировки на бомбометание. Они мечтают иметь у себя под боком слабую, стоящую на коленях Германию, из которой безнаказанно можно выжимать грабительские репарации.
Только теперь Борис сообразил, где находится. Не удивительно, что он сразу не сумел сориентироваться, ведь это место ему приходилось видеть только с воздуха и на полетных картах. В позапрошлом месяце они отрабатывали здесь бомбометание зажигательными бомбами по стоящей на воде старой барже. Этой дряхлой посудине тогда так досталось, что удивляло, как от нее еще что-то сохранилось. Перед мысленным взором Нефедова возник яркий образ стремительно приближающейся цели. В нижней точке почти отвесного пикирования он дергает за рычаг бомбосбрасывателя — и освободившийся от тяжелого груза самолет резко набирает высоту. Далеко за спиной внизу, почти на середине сверкающей на солнце ленты реки, пылает огромный костер…
