Николай Томан - Подступы к «Неприступному»
— А что же вам еще? Больше нам ничего и не надо. Паспорт Стецюка с моей фотографической карточкой и всеми отметками немецких комендатур любого города мы изготовим не хуже, чем сами немцы. А став инструктором немецкой диверсионной школы, сами понимаете, что я там у них натворю!
В этом у майора Огинского нет ни малейших сомнений. Он хорошо знает, на что способен лейтенант Азаров.
— Но ведь вас видели сегодня в Овражкове вместе со мною, — высказывает Огинский последнее свое опасение.
— А кто? Тупица полицай, который смотрел не столько на меня, сколько на мою и с еще большим трепетом на вашу эсэсовскую форму? А гости Куличева были пьяны, к тому же никто из них не выходил на улицу. Торчали все время на дворе куличевского дома. Да и я не выходил из машины, так что разглядеть меня никто не мог. И потом, кому же придет в голову догадка, что «погибший» шофер штурмбанфюрера Мюллера и племянник Куличева одно и то же лицо?
— Ну, а если они усомнятся в гибели Мюллера и Куличева?
— Тогда другое дело. Тогда операцию эту труднее будет осуществить. Но это мы узнаем завтра у Ерохина.
— Вряд ли Ерохин сможет нам теперь чем-нибудь помочь, раз он у них на подозрении. Его самого нужно бы об этом предупредить.
— Это само собой. Я об этом уже сообщил начальнику штаба. Но у нас в Овражкове и кроме него есть люди. Даже среди администрации городской управы. Через них мы и получим необходимую информацию.
— Похоже, что обстановка и в самом деле благоприятная, — задумчиво говорит Огинский. — А на самом-то деле, сколько там может оказаться непредвиденного? Да вот хотя бы то обстоятельство, что Стецюк был помощником паровозного машиниста…
— Понимаю ваше опасение, товарищ майор. А я до войны техником паровозного депо работал и знаю паровоз получше Стецюка. Ну, так как — благословляете вы меня на это дело?
— Благословляю! — решительно протягивает руку Азарову майор Огинский.
— И еще есть у меня одна идея, — добавляет Азаров. — Суд над Куличевым устроить не в партизанском отряде, а в самом Овражкове. Сделать неожиданный налет на город, уничтожить полицию и судить бывшего бургомистра Овражкова на центральной его площади при стечении всех многострадальных его граждан.
— Ну, это уж вы, как говорится, загнули! — смеется Огинский. — Нет, уж вы лучше выспросите Куличева поподробнее о его племяннике, а о судебном процессе над бургомистром пусть подумают командир с комиссаром. Во всем остальном я готов вас поддержать.
«Наследник» бургомистра Куличева
Дверь Азарову открывает Марфа. На вид ей лет сорок. Открыв дверь, она долго смотрит на Азарова испытующим взглядом.
На нем серый пиджак, под ним холщовая рубаха не первой свежести. Просторные брюки неопределенного цвета заправлены в широкие голенища немецких солдатских сапог. За плечами тощий сидор — вещевой мешок.
— Тимофей? — не очень уверенно произносит наконец Марфа.
— Он самый, — отвечает Азаров, слегка наклонив голову. — Как это вы меня узнали?
— Схож с описанием, какое от дяди твоего слыхала. Что бы тебе несколькими днями раньше…
И вдруг умолкает, подавляя подступившее к горлу рыдание. Но дрогнувшие было полные губы ее тотчас же расплываются в приветливой улыбке.
— Ну, заходи, заходи, Тимофей Богданыч, чего остановился-то? Твой теперь дом-то.
— То есть как это мой? — удивляется «Тимофей».
— А так, — загадочно произносит Марфа. — Сам потом узнаешь.
— А дядя Миша где же?
— Сейчас я за господином Дыбиным сбегаю, он тебе все объяснит. А ты пока располагайся тут, отдыхай…
И она торопливо уходит.
«К начальнику полиции помчалась, — не без волнения думает Азаров. — Похоже, однако, ни в чем пока меня не заподозрила. Как-то теперь Дыбин меня встретит?… Надо, пожалуй, разуться и вообще держаться попроще, будто и в самом деле в доме родного дяди…»
Сбросив сапоги, он остался в одних носках с дыркой на большом пальце правой ноги. Прохаживаясь по пестрым половикам, аккуратно расстеленным по крашеному полу, осматривает добротный стол, покрытый кружевной скатертью, огромный пузатый комод, уставленный множеством безвкусных безделушек. На стенах картины, писанные маслом. Похоже, что подлинники каких-то неизвестных Азарову художников. Реквизированы, конечно, у кого-то из интеллигентных горожан. Вдоль стен тяжелые дубовые кресла. На окнах герань, петуньи и еще какие-то цветы. В углу в кадке фикус почти до самого потолка.
Во второй комнате такая же громоздкая мебель и старинный, окованный медными планками сундук. Всего в доме четыре просторные комнаты и кухня с плитой и большим рукомойником над эмалированным тазом.
«Ну что ж, — невесело думает Азаров, — будем и в самом деле как у себя дома, коль я единственный наследник „покойного“ бургомистра…»
На улице давно уже сумерки, в доме полумрак. Азаров включает на кухне свет, снимает пиджак и рубаху. Доливает воду в рукомойник.
А в коридоре уже слышатся чьи-то шаги и голос Марфы:
— Осторожненько, Егор Дормидонтыч, вы всегда тут спотыкаетесь. Надо бы доску сменить…
— Теперь этим молодой хозяин займется, — посмеивается Дыбин, отворяя дверь в прихожую и с любопытством заглядывая на кухню.
Азаров, обнаженный по пояс, усердно звякает рукомойником, разбрызгивая воду по всей кухне.
— С прибытием вас, Тимофей… не знаю, как по батюшке, — басисто произносит Дыбин.
— Богданыч, — подсказывает Марфа.
— Здравия желаю! — по-военному через левое плечо повернувшись к Дыбину, бодро отзывается Азаров, застыв в стойке «смирно».
— Ты вот что, Марфа, приготовь-ка нам чего-нибудь перекусить, — по-хозяйски распоряжается Дыбин.
— Это я мигом, Егор Дормидонтыч. А вы в горницу пожалуйте да присаживайтесь к столу.
Азаров торопливо вытирается поданным Марфой полотенцем и идет вслед за Дыбиным в соседнюю комнату. Не ожидая вопросов начальника полиции, он достает из пиджака бумажник, а из него паспорт. Протягивает его Дыбину.
— А это уж ни к чему, раз Марфа вас признала, — добродушно посмеивается начальник полиции, однако паспорт берет и внимательно его рассматривает. — Сколько же вы с дядей-то не виделись? Лет небось пять или и того более? Вот бы порадовали старика. Да жаль, не дождался он этой встречи…
— Почему — не дождался? — удивляется «Тимофей» — Уехал разве куда?
— Ох, Тимофей Богданыч, — тяжело вздыхает Дыбин, — туда уехал, откуда и не вертаются, царство ему небесное…
«Тимофей» некоторое время стоит безмолвно, с широко раскрытым ртом. Из кухни слышится приглушенное рыдание Марфы.
— Да как же так?… — с трудом произносит наконец убитый горем «племянник».
— А вот так — был, да, как говорится, весь вышел. Партизаны его…
— У, гады! — скрипит зубами «Тимофей». — Ну погодите, я с вами за это!..
— Будет у тебя такая возможность, — по-отечески переходит на «ты» Дыбин. — Садись за стол, помянем душу усопшего. Лучшим другом он мне был…
— Но как же так все-таки… И когда?
— А вот выпьем сейчас по чарке, и я тебе обо всем поведаю. А ты, Марфа, пошла бы прошлась перед сном или соседку навестила. А мы тут и сами управимся. Я, чай, не первый день в сим доме, знаю где что.
Когда Марфа уходит, Дыбин поясняет:
— Нужно было выставить ее, потому как разговор у нас будет не только серьезный, но и секретный. Но сначала о гибели дяди твоего, Куличева.
И он рассказывает, как партизаны заминировали мост через реку Змейку и как подорвался на нем «опель» штурмбанфюрера Мюллера вместе с находившимся в нем бургомистром Куличевым. Не уточняет только, почему Куличев оказался в машине Мюллера. Лишь замечает вскользь: «Ездили за город по делам службы…»
А «Тимофей», выслушав рассказ Дыбина, снова яростно скрипит зубами и грохает кулаком по столу.
— Ну, еще по одной за упокой его души и займемся делом, — поднимает свою стопку Дыбин. Выпив, продолжает: — Дядя тебе ничего не писал, зачем в Овражков так усердно звал?
— Намекал только, что предстоит заняться каким-то серьезным делом, а каким, можно было лишь догадываться…
— Оно и понятно: в письме про то не напишешь. А дело, Тимофей, такого рода: большой немецкий начальник, майор Вейцзеккер, хочет поручить тебе подготовку подрывников, которые потом должны будут пошаливать в советских тылах на их прифронтовых железных дорогах. Если возьмешься за такое дело — будет это лучшей твоей расплатой за смерть дяди. Как ты насчет этого?
— Что за вопрос, Егор Дормидонтович! У меня с ними и помимо дяди есть за что посчитаться. Давно об этом мечтал.
— Ну, тогда слушай дальше. Я сегодня доложу майору Вейцзеккеру по телефону о твоем прибытии, и не позже чем завтра он непременно сюда приедет, так что ты будь к этому готов. С ним вы и уточните все детали организации школы диверсантов. А потом замысел его будем мы с тобой сообща осуществлять, ибо я тут, к твоему сведению, начальник местной полиции. К тому же на меня теперь временно обязанности бургомистра возложены.
