Иван Черных - Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Спросил:
— Вася! Ты живой?
— Живой. По ногам попало. Если сейчас упаду с подвесного сиденья, то каюк. Будешь ты сзади слепой, тогда добьют.
— Давай держись. Помогай маневрировать.
Левая рука не действует. Пришлось мотору давать полные обороты правой рукой. Только бросил ручку управления — и машина начала крениться. Сектор оборотов впереди, а обороты не увеличились. Что с мотором, понять было уже нельзя. В кабине ни одного целого прибора — все разбито попавшей в кабину очередью. Еще несколько атак немцев прошли для экипажа благополучно. Удалось от огня маневрировать. А потом, совсем неожиданно для Матвея, немцы прекратили огонь. Пристроились к самолету с двух сторон и стали рассматривать самолет и людей в нем.
Василий заговорил. В голосе были боль и радость жизни:
— Командир! Один ушел. Может, и тому от нас попало? А у этих, видать, снаряды кончились. Ждут, когда упадем. Давай терпи, сколько можешь.
Мотор самолета все тарахтел, но не останавливался и не горел. Теперь Осипов уже знал, что он не остановится, пока есть бензин. Перебиты где-то провода от магнето к свечам двух-трех цилиндров.
Так и шли. Если не присмотреться внимательно, то издалека можно было эту группу принять за дружное звено самолетов, спокойно идущее к себе на аэродром.
У Матвея кружилась голова. Немецкие самолеты и земля то казались яркими, то расплывались. Появилась боль. Силы уходили вместе с кровью. Хотелось закрыть глаза и полежать. Но закрывать нельзя — это смерть. Самолет шел в двадцати-тридцати метрах от земли. Надо было терпеть, пока уйдут немцы, ждать, чтобы лишить их торжества победы. Правый истребитель, качнув крылом, пошел вправо вверх. Левый — за ним. Спросил штурмана:
— Ушли?
— Нет. Заходят на атаку. Или хотят попугать, или добить. Давай правый разворот. Хорошо. Выходят из атаки без стрельбы. Ушли.
Осипов решил садиться на вынужденную поближе к населенному пункту и сказал штурману, чтобы тот валился с сиденья на пол кабины. Иначе при посадке о турель голову разобьет. Слышно было, как Василий упал вниз и застонал. Можно было садиться. Впереди пшеничное поле, столбов и дорог не видно. Сейчас шасси и посадочные закрылки самолету не нужны. От них может быть только хуже. Все разбито. Будешь выпускать, а они побиты. Тогда дело будет совсем дрянь. Выключил мотор и пошел на посадку. Первую свою посадку вне аэродрома на фюзеляж. Но последнюю ли?
Когда самолет коснулся земли, ручка управления стала уже не нужна, и, бросив ее, Матвей уперся здоровой рукой в передний борт кабины, чтобы не разбить голову о прицел или приборную доску, если лопнут привязные ремни.
Самолет полз животом по земле. Через кабину летели земля и пшеница. Скрежет, треск. Над местом посадки поднялось пыльное облако. Наконец самолет остановился. Стало тихо:
— Вася, живой?
Но ответа не последовало.
«Неужели чем-нибудь придавило?» — подумал Матвей.
Но в это время «задняя кабина» чихнула, и Василий ответил:
— Живой. Только сразу ответить не мог. Полная кабина и рот земли. Тут не продохнешь. Давай будем выползать, пока ползается.
Штурман и летчик сами сразу выбраться из самолета не смогли. Быстро нарастали боль и слабость. А они сидели и думали, как быть? Тихонько переговаривались, вырабатывая план. Как выбраться штурману? Нижний люк прижат землей, а вверх, через турель, без ног не вылезешь. Летчик с одной здоровой рукой и ногой, конечно, мог приподняться из кабины и через разбитый фонарь вывалиться на крыло, но это тоже был не лучший вариант.
Из населенного пункта бежали люди. Бежать им было с километр. Кое у кого в руках колья — тоже оружие.
Прибежали вначале, как всегда, мальчишки лет десяти-двенадцати, а потом уж и взрослые. Вначале вытащили из кабины летчика. Его было видно, а потом по его командам извлекли из самолета и штурмана. На перевязки ран бинтов в самолетной аптечке не хватило, поэтому заканчивать их пришлось нижними рубашками собравшихся.
Когда первая помощь пострадавшим была уже оказана, Осипов спросил у собравшихся: «Далеко ли отсюда до ближайшего аэродрома?» В ответ ему несколько голосов сразу сказало: «Да тут недалеко, километров десять, есть аэродром, на котором летают такие же летаки».
Подошла подвода. Осипов решил сразу ехать на аэродром. В телеге было наложено сено. На нем было лежать мягко, пахло сенокосом и нежным ароматом подсыхающей травы. Запах был чистый, без всякой примеси затхлости и залежалости. Такой вкусный и нежный запах мог исходить только от трав, взятых непосредственно с покоса. Ехать было тряско, но не очень больно: травяная перина хорошо поглощала удары на ухабах, а острота боли начала проходить.
— Когда говорили, что к ране и боли быстро привыкаешь, не верил. А правду говорили, без хвастовства. Сложная машина — человек. Оказывается, даже к боли можно привыкнуть.
— По мне, так лучше не привыкать.
Лежали молча, закрыв глаза. Разговаривать больше ни о чем не хотелось. Знобило.
…Степан Пошиванов не мог продолжать полет: где-то была перебита магистраль, питающая мотор маслом. Когда выбрались на свою территорию, то давление масла подошло к нулю, а мотор сразу начал греться. Если не сесть, то неизвестно, когда и где заклинит коленчатый вал или поршни в цилиндрах. И тогда уж не будешь выбирать, куда садиться, а упадешь, где придется. В этом положении он сейчас все равно помочь командиру ничем не мог, а до аэродрома без масла не дойти. Решил садиться…
Самолет, закончив пробег, остановился. Повезло. Не оказалось на пути ни дороги с кюветами, ни окопов, ни промоин от дождя. Да и «мессеры» почему-то не стали его добивать на посадке. Наверное, решили с ним расправиться при возвращении домой. Вылезли из самолета. Штурман Цибуля молча обнял пилота. Приподнял его в объятиях и поставил с поворотом, рядом с собой. Стояли без слов. В тишине стало слышно артиллерийскую стрельбу — линия фронта была совсем рядом. Теперь нужно будет принимать срочные меры, чтобы спасти самолет.
— Давай, командир, пока суд да дело, замаскируемся…
Цибуля рвал стебли пшеницы в летных перчатках, чтобы не порезать ладони. Искоса поглядывая на Пошиванова, невысокого, худосочного, но, видать, физически сильного, так как выдрал тот стеблей нисколько не меньше его самого.
Сердце стучало ровно, по-праздничному, в унисон мыслям:
«Счастливые мы. Оба целы. На своей территории. А я, видать, счастливчик: второй раз не долетаю до родного аэродрома и обхожусь без синяков и переломов. Жаль, очень жаль Логинова, но моей вины в гибели его нет. Случай. Место пилота прикрыто бронеспинкой, а мое голое. Но попала ведь очередь по летчику. Повезло, мне продлили жизнь и войну, Евгению, к сожалению, досталась лишь вечная наша добрая память».
…Свистунов прилетел на аэродром один. Штурман был ранен. Когда летчик хотел помочь своему товарищу по экипажу поудобнее устроиться на носилках, тот молча оттолкнул его и отвернулся.
Наблюдавшим эту сцену командирам стало ясно: в чем-то Свистунов крепко провинился, но с разговором не торопились. Когда носилки подняли с земли, штурман, обращаясь к Наконечному, с гордостью тихо сказал:
— Командир, а переправу мы все же разбили вдребезги. — А потом тише: — Я не хочу верить, что наше звено погибло. Когда придут ребята, сообщите мне в госпиталь. Мне нравилось, как мы вместе воевали.
— Не беспокойся. Как придут, обязательно сообщим. А сейчас давай двигайся на поправку. Все, что могли вы сделать, сделали.
Штурмана увезли, а Наконечный подозвал к себе летчика:
— Свистунов, давай через пятнадцать минут ко мне на КП, доложишь, как и что.
А сам про себя уже решил, что ему надо точно знать, разбили или нет переправу и почему штурман поссорился с летчиком. Обычно таких эксцессов не бывает.
Доклад Свистунова — своим чередом, а попутно доразведку переправы надо будет самому сделать или попросить командира первой группы, которая пойдет в этот район, посмотреть. Тяжело ему было поверить, что из звена Осипова для боев остался только один летчик.
…Повозка катилась не торопясь. День был жаркий, и лошади быстро нагрелись. Пахло конским потом, колесной мазью, сеном и дорожной пылью.
Через дремотное состояние и пофыркивание лошадей до сознания Осипова дошел звук летящих самолетов. Он открыл глаза и начал осматривать небо. По звуку он определил, что летят «ишаки», но не увидел. Прошло несколько минут, и новая группа, но теперь уже в поле зрения. Летела девятка бомбардировщиков, но таких самолетов Матвей еще не видел. Они своим двухкилевым хвостовым оперением напоминали немецкие «дорнье», но самолеты были советские. Шли они невысоко, и были видны звезды.
— Василий, ты видишь самолеты?
— Наблюдаю. О них как-то шел разговор, но вижу первый раз. Это Пе-2, наверное, «петляковы», потому что других-то не может быть. С задания идут, а все целые. Наверное, получше, чем наши. Все же два мотора, экипаж три человека.
