Николай Сучков - Пламя в джунглях
— Где он? Что с ним?
— Он ранен. Убил двух часовых, храбрец.
— Видишь, я не ошибся в нем. Одно плохо: чуть не сорвал нам всю операцию. Какое отчаянное легкомыслие! Но не говори ему об этом. Пусть будет между нами.
У бокового столба, на циновке, где, очевидно, располагались японские часовые, теперь лежал Мбанго, самый молодой воин гарондов. К груди он крепко прижимал небольшой сверток. Увидев Алекса, он расплылся в улыбке. Его тускнеющие глаза оживились.
— Мой кадонги, теперь ты поверишь мне, и ты, Жакунда, и Гаро, и воины, — слова давались ему с большим трудом. Трясущимися руками он развернул узелок, и с груди его покатилась голова японца. Жакунда поднял ее.
— Мбанго — настоящий мужчина и храбрый воин. Поздравляю тебя, Мбанго, с первой головой врага! — торжественно произнес Жакунда.
— Ты молодец, Мбанго! — сказал Алекс одобряюще, а сам отвернулся, чтобы не видеть отрубленную голову. — Поправляйся быстрее.
— Спаси меня, мой кадонги, — страстно зашептал юноша синеющими губами. — Я хочу жить. Не дай мне умереть. Ты все можешь… Джапони сохранили мне жизнь и послали шпионить за вами. Я согласился. Я хотел жить. Но я не хотел быть предателем. Я не предавал вас и постарался доказать это… Спаси меня, мой кадонги! Я… Я хочу быть с вами…
Юноша дернулся, застонал. Подскочил отрядный лекарь Гонда. Дернул окровавленную рубашку на груди Мбанго. Обнажил рваную рану, пониже правого соска, заткнутую пучком травы. Гонда разложил свои инструменты и снадобья.
— Будет жить? — спросил Алекс.
— Должен. Он же молодой и крепкий.
— Сделай все, что можешь! Жаль такого парня потерять. — Алекс постоял еще, потом обратился к Жакунде. — Ну, брат, теперь не мешкать! Ночь кончается. Вперед!
Бой длился недолго. Японцев застигли врасплох, во время сна. Гаронды, бесшумно проникнув в морунг, вырезали весь карательный отряд. Освободили из-под ареста старосту и десять заложников. Последних японцы грозили повесить утром в отместку за совершенную на дороге диверсию и за «укрывательство диверсантов». В доме старосты взяли в плен генерала и двух офицеров.
Занималась заря. Все шире разливался свет, становясь с каждой минутой все ярче. Пропел петух в дальнем конце деревни. Ему откликнулся другой, третий. И пошла перекатами петушиная перекличка, задорная, горластая. «Как у нас в деревне», — вспомнилось Алексу, и сердце защемило тоской. Жители деревни, потревоженные ночным боем, сходились на площадь. Алекс отпустил воинов отдыхать, остался лишь с Жакундой и телохранителями. Они наотрез отказались оставить его одного, своего кадонги.
— Жакунда, проследи, чтобы воины не брали голов джапони. Нам ни к чему подобное зверство, — сказал Алекс.
— Этот обычай почти умер, кадонги, — Жакунда торопливо начал застегивать на пуговицы распахнутый ворот гимнастерки. — Мы берем только пряди волос с голов убитых врагов. Ты видел это на одежде наших мужчин. А Мбанго отрубил голову джапони, чтобы доказать свою верность нам.
— Я боюсь, чтобы не возродился ваш древний кровавый обычай «охотников за головами». А что ты прячешь, брат?
— Да так, разные дурачества, — смутился вконец Жакунда. Он расстегнул свой ворот гимнастерки, и там, на бронзово-коричневой мощной груди командира, Алекс увидел две вытатуированных синим цветом фигурки человечков.
Громов улыбнулся.
— Кадонги, — заговорил виновато Жакунда, — я убил уже двух джапони. Для счета нацарапал, чтобы не забыть, А еще это гордость воина. Но если тебе не нравится, я сдеру эти знаки вместе с кожей.
— Ну зачем же! В таких рисунках ничего плохого нет. Некоторые ведут счет убитым врагам зарубками на прикладе винтовки. Вы, нага — подобными рисунками. Сомневаюсь в одном: хватит ли у тебя груди на всех джапов, которых надо уничтожить, — добавил лукаво Алекс.
На площади состоялся импровизированный митинг. Селяне сидели и стояли. Многие были с детьми. Из первых рядов поднялся высокий старик.
— Вот эти храбрецы, — указал он сухой рукой на Алекса и Жакунду, стоящих рядом со старостой, — пришли к нам, побили японцев и уйдут. А мы останемся с ножами против пушек. Так и получается: бросишь глинкой, в тебя кинут свинцом. Я уже отжил свой век. Но куда податься им? — и старик показал на копошащихся перед собой детей. — Куда спрятаться от мстительных японцев? Разве тростник остановит пулю? И разве тростник не мог нагнуться, чтобы пуля не срезала его? Мы бы могли мирно договориться с японцами. Теперь поздно.
— Мы видели дым бедствия и поспешили на помощь, — возразил, волнуясь, Жакунда.
— Их зажег какой-нибудь трусливый юнец. Совет старейшин не давал согласия на это, — вмешался другой старик, жрец земи, продолжая сидеть на обрубке дерева, покрытом звериной шкурой. По бокам его стояли два молодых воина. — Ну и пусть повесили бы десять заложников. Поделом нам — не бери чужое! Это были бы жертвы богам, которых мы прогневили. Теперь жизнь наша повисла на кончике ногтя. Пролитую воду трудно собрать. Нас, как глупых щенят, толкнули на тропу войны. И это сделали они, — жилистый палец жреца ткнулся в Алекса и Жакунду. Палец дрожал, тряслась и белая окладистая борода главного жреца.
Тягостное молчание повисло над площадью. Оно не предвещало ничего хорошего. Земи переглядывались, тяжело вздыхали. И тут раздался дикий крик:
— Мы погибли! Проклятие убийцам! Хватайте их!
Толпа зашевелилась, заворчала, качнулась вперед. Телохранители подтянулись к своим командирам, встали рядом маленькой плотной кучкой.
В этот критический момент из середины толпы протолкнулся пожилой приземистый мужчина с вытатуированными фигурками человечков на широкой груди. Это был Миротеунг — прославленный воин, знаменитый в прошлом охотник за головами. Он глухо заговорил и все замолчали.
— Низкие трусы! Я уважаю старейшин и жреца. Их дело давать нам разумные советы. Но речь не о них, а о вас, жители Чмеозанга. Вы позорите земи — самое могучее племя нага. Даже если пчелу раздразнишь, она ужалит. А вы? Хотите, чтоб вас убивали, как жалких цыплят? Отбирали нашу добычу, наш рис, наши дома? Насиловали наших жен и дочерей? Сиеми не стерпели такого позора. Они защищаются, а теперь защищают и нас. Их воины кладут свои тела щитом между нами и японцами. И каждый уважающий себя мужчина благодарен им за это. Спасибо, братья! — Миротеунг с достоинством поклонился Алексу и Жакунде, потом решительно закончил. — Если нужно воевать, будем воевать. Разве перевелись у нас храбрые воины? Прямое дерево не боится умереть стоя.
Эти гневные слова, словно огненные стрелы, впивались в притихших людей, и земи склоняли головы, прятали глаза. Вперед выбрался мужчина с ребенком на руках. Он растерянно огляделся, потом затарахтел:
— Моя жена не вернулась из леса. Говорят, солдаты убили ее. А у меня трое детей, я не могу без жены. Что мне делать? Мстить солдатам? Тогда они убьют всех нас. Правильно говорят старики: не ныряй в землю — разобьешь лицо. Джапони не сосчитать. Они, как муравьи в лесу, и везде нас найдут. А как мы покинем наши поля и дома? Ведь такой хороший урожай!
В толпе раздались беспорядочные крики:
— Мы умрем в джунглях, останемся здесь!
— Уйдем в джунгли, здесь нас всех перебьют!
— Найдите Тагу жену, он же пропадет без женщины!
— Нельзя воевать с джапони!
— Смерть джапони!
Все кричали, не слушая друг друга. Кричали громко, беспорядочно.
Наконец, вперед выступил староста. Обвел хмурым взглядом возбужденную толпу. Поднял руку, люди замерли.
— Они явились по зову сердца, узнав о нашем несчастье, — сказал он гневно. — Правильно ли они сделали? Да, правильно. Нага — братья и должны помогать друг другу в беде. А вы забыли главный закон племени: один за всех, все за одного. — Голос старосты окреп. — Для глухого нет грома, для слепого нет молний. Вглядитесь, прислушайтесь! Эти чужеземцы из тех, кто в рот сует бананы, а в зад — колючки. Хуже! Джапони — это леопард, у которого тысячи когтистых лап. Эти жадные лапы тянутся к нашему добру, которого нам не хватает и для себя. Дай ему палец, он отхватит руку. Дай руку, он сожрет тебя целиком. Они кричали о том, что нас угнетали англэ, а сами в это время лезли в наш карман, в нашу душу. Они ничем не лучше англэ, хотя говорят, что похожи на нас. Вчера они убили одного, сегодня хотели убить уже десять. А завтра могут уничтожить все племя. Разве нужно ждать, пока японский удав не заглотит нас целиком? Упадешь, и козлы затопчут.
Староста сделал паузу, оглядывая толпу горящим взглядом.
— Так, что ли, Телве?
— Ты прав, староста.
— А что ты скажешь, Нгаинг?
— Нет, ждать нельзя, — ответил рослый мужчина с правильными чертами лица. — Но одним нам не одолеть джапони.
— Мы не одни. Восстали сиеми, поднимутся и другие. Нельзя больше ждать. Мы вооружимся японским оружием и, если нужно, уйдем в джунгли. Джапони забыли: не вороши гнездо шершней — налетят тучей, зажалят до смерти.
