Валерий Горбань - Чеченская обойма
Шопен опустил голову и бережно погладил струны. Гитара откликнулась тихим звоном, будто радуясь, что после черных развалин и дерматинового плена вновь увидела свет и почувствовала руки настоящего музыканта. Прислушавшись к ее голосу, он удивленно вскинул брови и пробежался ловкими пальцами по тонким серебряным нервам. Гитара мелодично пропела в ответ. Она была почти идеально настроена.
— Ах ты, чертила бородатый, не можешь без сюрпризов! — улыбнулся про себя Шопен и, чуть-чуть подстроив третью струну, взял первый, негромкий аккорд.
Эту песню его бойцы еще не слышали.
Мы придем на могилы братишек,
Как положено, стопки нальем,
И расскажем навеки затихшим,
Как без них мы на свете живем.
Как тоскуют их жены и мамы,
Как детишки растут без отцов,
И оставим под хлебом сто граммов,
И рассыплем охапки цветов.
Мы не будем красивые речи
Над могилами их говорить,
Лишь обнимем друг друга за плечи,
Чтоб друг друга тепло ощутить.
Для салюта возьмем боевые,
Ведь они не боятся свинца…
Пусть увидят их души святые
Бога Сына и Бога Отца.
— Мои готовы. Что мы за мужчины будем, если друзей не сможем похоронить по-человечески? Любой нам в глаза сможет плюнуть. И прав будет. — Карие глаза Дауда блестели дерзкой отвагой. — И еще: Ильяс очень хитрый. За ним — сотни трупов. Будут и еще сотни. А сегодня мы можем поймать его в его же собственную ловушку. Такого случая еще сто лет не будет. Если вы не захотите рисковать, мы сами пойдем.
— Не горячись, — мягко осадил его комендант.
— Идем. Готовы все, — коротко сказал Шопен.
— Без вопросов, — поднял кулак к плечу Душман.
Командир СВМЧ подтянулся, решительным жестом ремень расправил. Все на него глаза вскинули.
— Вот что, мужики. Как операцию проводить — вам решать. Вы опытней, обстановку лучше знаете. Но ту группу, что впереди пойдет — на себя огонь вызывать, я поведу. Я ребят потерял, мне их и доставать.
Комендант, пристально в глаза ему глядя, головой кивнул.
— Это твое право, командир.
Шопен ладонь на плечо положил, сжал ободряюще.
Душман засопел озабоченно:
— Ты только нашивки свои пообдирай. Или нет, мы тебе лучше камуфляж запасной дадим.
А то ты как елка на Новый год. И каждый снайпер тебе будет Дедом Морозом.
— Все, решено. Другого выхода у нас нет. Времени тоже. Давайте определяться по конкретной расстановке, — подвел итог комендант.
В кругу света на выходе из бетонного кольца, прикрытого бугром и высокой травой, черные силуэты виднеются. Хоть на улице и не очень яркий день (белесоватая дымка от пожарищ затянула солнце), но все равно против света видны лишь контуры боевиков, затаившихся в дренажном тоннеле. Внутри трубы — по колено грязной воды. Но к выходу дно немного поднимается, и засада расположилась на относительно высоком и сухом участке бетона.
Если посмотреть со стороны дачного поселка, то осевшие в топкий грунт и заросшие буйной зеленью трубы выглядят просто как широкие полосы бурьяна. Трудно предположить, что в этой траве кто-то будет прятаться. Ведь упругие зеленые стебли — никакая не защита даже против слабеньких осколков подствольников. А уж от пуль и гранат потяжелее…
Зато из труб отлично, как на ладони, видна невысокая насыпь, весной и осенью спасающая домики от разливов Сунжи. До нее — метров двести. И чеченские снайперы деловито разглядывают насыпь в оптику, заранее определяя, где будут искать спасения застигнутые врасплох федералы. Позиция прекрасная. Действительно: как в тире.
И зелененький домик на углу виден хорошо. И три окровавленных тела в изорванной милицейской форме, лежащие у его стены.
Боевики негромко переговариваются по-чеченски. Но вот один из них, установив ручной пулемет и тщательно зафиксировав колышками сектор обстрела, по-русски обратился к молчаливо сидящему на корточках человеку с автоматом:
— Если твои земляки сунутся за своей падалью, не вздумай сбежать. Знаешь, как мы поступаем с трусами?
— Они мне не земляки, — лениво отозвался тот. — Я сам себе земляк. И ты меня не пугай. Я уже лет пять как пуганый. — Сорвав травинку и сунув ее в рот, пожевал, выплюнул и добавил: — А уходить от вас мне расчета нет. Ильяс нормально платит, по-честному.
— Животное, — выругался его собеседник по-чеченски. — За деньги родную мать продаст.
— Не трогай его. От наемников и так никогда не знаешь, чего ждать. А нам сейчас драться вместе, — одернул его старший группы, тоже чеченец.
— Зачем они нам вообще нужны? Разве можно вести джихад грязными руками? Мы что, без них не справимся?
— Справимся. Закончим войну, вышвырнем всех вон. А пока пусть эти свиньи грызут друг друга… Ладно, хватит разговаривать. Ты лучше еще раз проверь, чтобы наши на той стороне в сектор обстрела не попали.
На дороге, ведущей к дачному поселку, заурчали моторы. Заговорили рации боевиков. Коротко переговорив с невидимым Ильясом, старший повернулся к одному из «духов», сосредоточенно вылавливающему на японском сканере волну приближающихся федералов:
— Ну что там у тебя?
— Сейчас, труба экранирует. — Боевик подключил к рации маленькую антенну на длинном тонком проводе и, приблизившись к выходу, закинул ее, как якорек, наверх.
Через несколько секунд в сканере послышались русские голоса:
— Шопен — Душману.
— На связи.
— Подходы чистые. Небольшие бугры. Трава — до метра. Все просматривается нормально.
— Хорошо, только в нее не лазьте, могут быть мины.
Боевики обменялись довольными улыбками. Прильнули к прицелам.
Цепочка бамовцев и омоновцев приближалась к насыпи. За ней, настороженно поводя стволами пулеметов, двигался БТР.
Метрах в трехстах от бронетранспортера, сквозь щель в низкой стеночке, окаймляющей одну из дач, за ним наблюдали два «духа»-гранатометчика. У одного, постарше, аккуратная седая борода чинно лежала на груди. У второго, помоложе, перевязавшего лоб зеленой лентой с золотыми письменами, иссиня-черная гордость джигита торчала лихим веником.
— Только не торопись. Лови, когда он останавливаться начнет, чтобы сдать назад. Или борт подставит, — неторопливо, веско сказал старший.
— Я что, первый русский гроб жгу? — обиженно отозвался второй.
— Если не хочешь, чтобы он был последний, слушай старших.
— Извини, отец. — Заключительная реплика молодого прозвучала скорей сердито, чем виновато. Но старший промолчал. Продолжать читать нотации было некогда.
Русские приблизились настолько, что уже хорошо различались их лица и детали снаряжения.
Напряжение звенело, вибрировало, взвинчивало нервы доброй сотне участников этой страшной и беспощадной игры. Игры, в которой ставкой были не три безразличных ко всему трупа у веселенькой зелененькой стенки, а напряженные тела, трепещущие сердца и вцепившиеся в них души пока еще живых людей.
За спиной у боевиков захлюпала вода.
«Духи» резко развернулись. После дневного света их глаза ничего не могли различить в мрачном сумраке тоннеля.
Взметнулись стволы, готовые послать смерть вдоль круглых стен, превращающих любой промах в смертельный рикошет.
— Кто?
— Свои. Ильяс еще пулемет дал, — ответил приглушенный голос по-чеченски.
— Куда его ставить? — недовольно буркнул старший. Боевики опустили оружие, стали разворачиваться к выходу.
Но один, вздрогнув от голоса Дауда, наоборот, стал приподнимать опущенный было автомат.
— Ты откуда здесь, легавый??
В этот момент от стен тоннеля отделились еще двое. Длинные очереди пулемета и двух автоматов в замкнутом пространстве страшно ударили по перепонкам. Но еще страшнее хлестанули тяжелые пули, смяв и отшвырнув к выходу всех троих членов засадной группы.
В ту же секунду свинцово-стальные потоки вырвались из глубины двух других тоннелей. Приближавшиеся к выходу бойцы Дауда били вперед, еще не видя врага, но понимая, что пулям больше некуда лететь. Только вперед. В тех, кто сам только что готовил внезапную погибель другим.
Но и в самом плотном огне бывают прорехи.
В одном из тоннелей уцелевший под смертным ливнем боевик успел развернуться и выпустить в сверкающую вспышками темноту полный магазин автомата. А еще через секунду, уже падая с тремя пробоинами в груди и животе, он сумел нажать на спуск подствольника. Граната чирканула по верхнему своду, серебристо-черной лягушкой поскакала вглубь и рванула, выбросив сноп бенгальских искр.
