Владислав Шурыгин - Реквием по шестой роте
Остальных боевиков прижали на подходе к траншеям к земле пулеметы. И атака окончательно захлебнулась…
Еще дважды за эту безумно долгую ночь басаевцы бросались на штурм позиций разведчиков и всякий раз откатывались, оставляя на склонах трупы. А под утро по вставшим было в очередную атаку боевикам отбомбилась авиация, буквально на бреющем полете прошедшая над вершиной, чтобы в утренней полумгле не зацепить своих. И боевики скисли, смирились с потерей высоты. Отступили, торопливо стащив со склонов трупы своих товарищей.
К рассвету наконец-то подтянулась пугливая «мабута» — пехота. Усиленный батальон мощным живым потоком растекался по траншеям и окопам, и бойцы с изумлением и страхом разглядывали нагромождения тел убитых боевиков. Явления доселе невиданного. Но с еще большим удивлением они смотрели на разведчиков. Все в копоти, крови, обрывках формы и в бинтах, они были словно восставшие из ада…
С собой пехота принесла боевой стяг. И пехотный комбат, на мгновение задержав его в своих ладонях, молча передал трепещущее на ветру полотнище командиру разведчиков. Тот устало, неуклюже припадая на простреленную ногу, взобрался на бруствер блиндажа и воткнул древко в каменный пролом. Подхваченное ветром знамя плеснуло в небо ало-сине-белым стягом. В траншее все встали «смирно»…
«Неприступная» высота Чабан была взята.
Дорога на Горагорск
Границу с Чечней «нитка» — позывной колонны, — прошла в десять утра. За спиной остался бетонно-земляной форт пограничного КПП — целый гектар земли, перерытой траншеями, вспучившейся пузырями блиндажей, утыканной крепостного масштаба башнями и буквально оплетенной «колючкой». От него дорога потянулась через мертвое заброшенное поле к Чечне. Посреди пути бэтээры резко сбросили скорость и грациозно перевалили через рытвину взорванного когда-то мостка. Наконец показался ичкерийский пост. Рядом с ним возвышалось мощное трехэтажное недостроенное здание из дорогого красного облицовочного кирпича. Ичкерийская таможня. Наглядный символ победившей ичкерийской независимости. Теперь над ним развивался стяг, и коренастый, медвежьего вида омоновец, раздетый по пояс, фыркая, умывался под рукомойником во дворе.
Колонна неторопливо прошла мимо КПП и, набирая скорость, помчалась по шоссе. Сидевший в командирском люке старший лейтенант сделал знак рукой и со всех сторон резко залязгали затворы. Бойцы привели оружие в боевое положение. Ожила башня. Мягко развернулась в сторону леса и уткнулась в него раструбами пулеметов…
«Бэтээр» для спецназовца — это что эсминец для моряка. Легкий, быстрый, он в умелых руках даже со своими двумя пулеметами становится грозным оружием. При кажущемся хаосе на броне царит жесткий и строгий порядок. Каждый боец имеет свой сектор обстрела, на каждом направлении задействован весь арсенал оружия. Уязвимую корму прикрывает сидящий в центре пэкаэмщик, иногда на месте ПКМ ставят даже АГС. Бойцы по бортам прикрывают фланги. Командир и замкомвзвода держат переднюю полусферу. Башня работает по всем секторам, выбирая самые опасные и труднодоступные цели. Мощь КПВТ такова, что даже на расстоянии в километр он прошивает как картон кирпичную кладку дома. Кроме этого на броне рассредоточен еще целый арсенал. «Мухи», «Шмели», «Осы», дымовые шашки. У всех «спецов» гранаты, у каждого второго подствольник. В любую секунду «бэтээр» готов ощетиниться стеной огня, смести, выжечь врага. А если придется трудно, то, прячась за дымовой завесой, огрызаясь свинцом, он, прикрыв своим бортом десант, доведет его до спасительного укрытия и сам станет «дзотом».
Армейцы любят «бэтээры». Живучие, устойчивые на подрыв и гранатометный выстрел, вездеходы «бэтээры» стали настоящими русскими «фрегатами» войны.
…Замелькали дома и заборы какого-то поселка. На перекрестке у блокпоста топталась группа стариков в папахах, что-то объясняя высокому офицеру в сером, «ночном» камуфляже. Жались к обочинам, пропуская колонну, местные машины. Чечня! Я вновь в Чечне.
Всего три года назад казалось, что уже никогда у России не хватит сил и мужества вновь вернуться сюда. Вновь пройти теми же путями. Вновь окапываться на тех же перевалах и вершинах. Но вот я снова иду на Горагорск. И видения той предыдущей дороги встают у меня перед глазами.
В один из дней меня пригласил к себе начальник разведки ВДВ Павел Яковлевич Поповских. В кабинете находились еще два десантника. Молодые крепкие ребята. Просьба его была лаконична — переодевшись в гражданское, проехать по трассе Моздок — Горагорск и снять на видео развилки дорог и возможные укрепления дудаевцев. Снимать должны были его разведчики, сидевшие рядом. Я же должен был осуществлять прикрытие группы «под журналистов». Нам дали старую «Ниву» с московскими номерами, и рано утром мы отправились в путь. Долго взбирались по горному серпантину. Резина у нас оказалась практически «лысой» и мы то и дело буксовали на заснеженной горной дороге. Наконец перевалили через хребет и выскочили на равнину. На большом перекрестке-круге остановились первый раз. Изображая журналистов, «проинтервьюировали» ингушский милицейский пост на фоне развязки и здания КПП. Ингуши дружно утверждали, что не оставят в беде своих «чеченских братьев», и если что, добровольцами уйдут к ним воевать против России. Они именно так и сказали, себя, видимо, уже не считая ее гражданами. Потом, почему-то проникнувшись к нам симпатией, они повезли нас к «чеченским братьям» в Горагорск, «настоящим бовикам», как они объяснили, чтобы те тоже «дали интервью». Упускать такой шанс было нельзя. Мы поехали.
Потом мы почти до сумерек болтали с наряженными в какую-то полувоенную форму «чечами», оборудовавшими укрепления на въезде в Горагорск. Снимали их на фоне замаскированной под деревьями пушки, у загнанного в дом «бэтээра», над линией глубоких траншей входа в блиндажи. Война еще не началась. Я с интересом разглядывал боевиков, выслушивал их мудрствования. И постоянно ловил себя на мысли, что не ощущаю ненависти к ним, злобы или презрения. Скорее грусть и сожаление. Грусть оттого, что этих, в общем-то, обычных мужиков, говорящих с нами на одном языке, учившихся в тех же школах, что и мы, смотревших одни и те же фильмы, мечтавших, наверное, об одном и том же, вдруг так жестоко и страшно оторвали от нас, оболванили простыми и очень убогими — даже не идеями, нет! — просто лозунгами, посулами. Сбили в их душах крышки с горловин, в которых таились самые примитивные и реликтовые чувства. И слепоту эту уже не излечить лекциями или спорами. А значит, очень скоро мы будем смотреть друг на друга в прорези прицелов, уже не сожалея ни о чем, без жалости, без сомнений…
…Если не ошибаюсь, это была единственная видеозапись маршрута, по которому должны были через полтора суток двинуться войска. На других маршрутах не было даже этого…
Все эти годы я нет-нет да и возвращался мыслями к той далекой поездке, к тем разговорам. И путь на Горагорск стал для меня чем-то мистическим, как сошествие в закипающий огнем ад. С горечью знания о грядущих муках и невозможностью их остановить, отвести…
И вот теперь колонна все выше забиралась на хребет, подтягиваясь к Горагорску. По окраинам Горагорска еще перестреливались снайперы, в недалеких кошарах отлеживались, прячась от огня, боевики, но уже поступила задача завести в Горагорск сводный отряд ОМОНа.
Сегодня мы шли другим маршрутом. Обходя, оставляя Ингушетию справа. И я с любопытством вертел головой по сторонам. Вообще практически с первого часа пребывания в Моздоке в глаза бросилось столь явное отличие этой войны от той, что это поначалу даже смущало своей «невозможностью». Моздок работал как единый мощный механизм. Куда делся столь знакомый по прошлой войне беспорядок и хаос. Каждая часть, каждый батальон, каждая станция были встроены в жесткую боевую конструкцию войсковой операции. Вся территория четко поделена на зоны ответственности тех или иных силовых структур. Отлажена пропускная система, эффективно действует комендантская служба.
Порядок чувствуется и по мере приближения к войне. Если раньше блокпосты и КПП стояли только на пересечениях крупных магистралей, оставляя без прикрытия иногда десятки километров дорог, то теперь практически на каждой господствующей высоте, на любом перекрестке окопался взвод или рота. Во всем чувствуется единый план, единое командование.
Если в ходе прошлой войны наши части заходили в аулы и станицы только для «зачистки» и проверки паспортного режима, фактически отдавая их на все остальное время все тем же затаившимся здесь боевикам, то теперь в каждый населенный пункт решено ввести и разместить российский гарнизон, который должен стать силовой опорой военного коменданта и возрождающегося местного МВД. Это правильное и точное решение, выбивающее почву из-под ног боевиков…
