Гюнтер Прин - Командир подлодки. Стальные волки вермахта
– Завтра мы войдем в Скапа-Флоу, – сказал я без всякого вступления. Молчание было таким глубоким, что слышалось, как где-то капает вода. – Все, кроме вахтенных, должны лечь в койки и спать. Вахта разбудит кока в четырнадцать часов. В шестнадцать часов мы пообедаем. Затем в течение всей операции горячей пищи не будет. Только холодные сандвичи на всех постах. Каждый получит плитку шоколада. Все лишнее освещение выключается, так как мы должны экономить электроэнергию. Без необходимости никто не должен двигаться. Этот вечер мы будем лежать на дне, следует экономить воздух. Во время всей операции должно быть абсолютное молчание. Ни одно сообщение не должно повторяться. Все поняли?
– Да, командир, – ответили как один человек.
– Команда свободна.
Молчание. Они скорчились на своих местах и смотрели на меня. Лица были спокойны, на них не отражалось ни удивления, ни страха.
Я пошел к себе и лег. Над головой – выкрашенный в белое щит, с которого на меня слепо смотрели головки заклепок. Лампы гасли одна за другой, пока лодка не оказалась почти в полной темноте. Воцарилась жуткая тишина, только море постукивало по бортам лодки. В центральном посту шепотом разговаривала вахта. Я подумал о людях, лежащих на своих койках. Они плавали со мной достаточно долго, чтобы понять, насколько важна завтрашняя операция, но ни один из них не выдал свои мысли. Они хранили молчание, и, если в этот час кто-то из них и размышлял над услышанным, он делал это спокойно и без слов. Мне хотелось спать, но я не мог. Я закрыл глаза, и карта Скапа-Флоу появилась перед моим мысленным взором. Залив, имеющий семь входов, через один из которых я должен туда попасть. Я постарался представить себе мой путь. Наконец, я больше не мог это выносить. Я на цыпочках прокрался по лодке. Длинная полутемная комната, казалось, была пронизана беспокойством. Кто-то прочищал горло, кто-то тяжело ворочался на койке. Несколько человек подняли головы, когда я проходил.
В кают-компании я обнаружил Спара, штурмана, склонившегося над картами.
– Ты здесь?
Я должен посмотреть на карты еще раз, – извиняясь, сказал он.
Мы стояли бок о бок и смотрели на карты. Потом Спар прошептал:
– Командир, вы уверены, что мы сможем войти?
– Ты думаешь, я пророк, Спар?
– Положим, все пойдет не так?
– Тогда нам крупно не повезет.
Занавеска перед одной из коек зашуршала. Эндрас высунул голову:
– Я больше не могу спать. Можете отдать меня под трибунал, если хотите.
– Замолчи и береги воздух, – прошипел я.
Он со вздохом скрылся в своей норе. Я вернулся к себе и лег. На этот раз мне удалось заснуть, но спал я вполглаза.
В четырнадцать часов я слышал, как вахта будила кока, и видел его сквозь полузакрытые глаза. Он обернул ноги тряпками, чтобы не шуметь, поскольку прослушивающие аппараты противника очень чувствительны. При некоторых обстоятельствах можно слышать шум ботинок по железным плитам пола в соседнем корабле.
В шестнадцать часов все проснулись. Еда состояла из телячьих котлет и зеленой капусты. Это был пир, и дневальные бегали за добавкой. Я сидел с Весселем и Барендорфом. Последний забавлял нас и трещал, как сверчок. Наконец, столы убраны. Три человека прошли по всей лодке и установили заряды. Если мы попадем в руки врага, они взорвутся. Я еще раз прошел по всем помещениям и дал последние указания. Во время операции никто не должен курить и, что еще важнее, говорить без необходимости. Сделаны последние приготовления. Все проверили свои спасательные жилеты. Я бросил последний взгляд на выходной люк. Штурман уточнял свои карты. Те, кто собирался на мостик, надели плащи.
Девятнадцать часов. Снаружи должна быть ночь. Короткие команды. Начали работать трюмные насосы, и Вессель, главный инженер, доложил:
– Лодка поднимается. Один метр… два метра…
Завизжали моторы, лодка поднималась. Я пошел в центральный пост.
– Поднять перископ.
Труба поднималась медленно и осторожно, ее стеклянный глаз обшаривал горизонт. Была ночь.
Я глубоко вдохнул и приказал:
– Подъем.
Сжатый воздух потек в баки, из которых с бульканьем выходила вода.
– Опустить перископ.
И труба скользнула вниз. Послышался шум лодки, разрывающей поверхность. Она всплывала, качаясь, как пьяный с перепоя. С глухим стуком открылся люк. Поток воздуха пошел внутрь, а мы как можно быстрее выскочили наружу: два офицера, боцман и я. Навострив уши, я слушал темноту. Ничего не было ни слышно, ни видно. Ветер стих, море слегка волновалось. Я осмотрелся, остальные доложили вполголоса, но четко:
– Правый борт чист.
– Левый борт чист.
– Корма чиста.
– Проветрить лодку, – приказал я, и два вентилятора начали вращаться.
– Оба двигателя!
И снизу:
– Оба дизеля готовы.
– Стоп электромоторы! Оба дизеля малый вперед.
Началось знакомое жужжание двигателей, и, рассекая носом волну, лодка двинулась вперед. Теперь глаза привыкли к темноте и могли видеть ясно – слишком ясно. Лодка, набегающие волны и за ними – береговая линия.
– Странно светло сегодня, – сказал я.
– Не могу представить почему, командир, – ответил Эндрас.
Это был свет не от луны и не от прожектора. Источник его был спрятан. Казалось, костры где-то на севере, за горизонтом, освещали края облаков. Догадка поразила меня как удар. Северное сияние! Никто не подумал об этом. Мы выбрали ночь в новолуние, а теперь становилось светлее с каждой минутой, потому что северный ветер сдувал облака. Я спросил себя, не погрузиться ли до следующей ночи, потому что в этих широтах северное сияние редко бывает дважды подряд. Я обернулся. Эндрас в бинокль осматривал море слева.
– Ну, что там? – спросил я.
– Хороший свет для стрельбы, – ответил он спокойно.
И в то же время я услышал, как Барендорф прошептал сигнальщику:
– Похоже, будет веселая ночка!
Хотелось бы мне знать, сохранится ли у моих парней такое же настроение до завтра.
Я изменил курс.
– Оба дизеля полскорости вперед.
Волна увеличилась, пена захлестывала палубу. Мы смотрели в ночь. Любопытно, насколько ответственность обостряет способности. Довольно долго перед нами на воде лежала тень, слишком смутная, чтобы разглядеть ее в бинокль. Возможно, это рыбацкая шхуна, возможно, нейтральный пароход, идущий на большом расстоянии. Но в нашей ситуации каждая встреча грозила опасностью.
– Тревога! Погружение!
Мы бросились через люк в лодку.
– Продуть баки!
Вода хлынула в баки.
– Поднять перископ!
Я прильнул к перископу. Внизу первый офицер отдавал приказы рулевому, а потом послышался глубокий и спокойный голос Спара:
– Командир, пора изменить курс. Двадцать градусов на правый борт.
– Пятнадцать градусов на правый борт, – скомандовал я.
После короткой паузы рулевой ответил:
– Точно на новом курсе.
Тень наверху исчезла. С другой стороны северный ветер отгонял облака к югу, оставив только тонкую вуаль тумана, стелющегося за ними по небу. Но в этой дымке северное сияние светило даже ярче, чем прежде, посылая в зенит оранжевые и синие лучи. Волшебный свет, как в день Страшного суда.
Мы приблизились к берегу. Холмы, казалось, стали плотнее и черными мрачными силуэтами вырисовывались на фоне яркого неба. Их темные тени отражались в бледной мерцающей воде.
– Командир, вы когда-нибудь видели северное сияние? – раздался голос за моей спиной. – Я никогда не видел!
Я обернулся, готовый выругаться, но промолчал, увидев Саманна. Он стоял с широко открытыми глазами, как ребенок, слушающий волшебную сказку. И он знал так же хорошо, как я, что было поставлено на карту. Я молча отвернулся. Тени от холмов справа и слева смешались, вода потемнела. Зарево на небе исчезло. Потом внезапно снова стало светло. Далеко к горизонту перед нами открылся залив, где, как в зеркале, отражалось пылающее небо. Как будто море освещалось снизу.
– Мы внутри, – сказал я.
Никто не ответил, но мне показалось, что вся лодка затаила дыхание, а двигатели заработали тише и быстрее.
Это был широкий залив. Хотя холмы, окружающие его, были очень высоки, с лодки они выглядели как цепь низких дюн. Осторожно осматриваясь во всех направлениях, мы двигались вперед в спокойные воды. Несколько огоньков пролетели над водой, как падающие звезды. Я почувствовал, как кровь стучит в висках. Но это были только танкеры, спящие на якорях. Наконец, там, ближе к берегу, показался величественный силуэт военного корабля, четкий, как будто нарисованный на небе черными чернилами. Все его контуры казались филигранной работой. Мы медленно приближались к нему. В такой момент все чувства замирают. Ты становишься частью лодки, мозгом этого стального зверя, крадущегося к своей огромной добыче. В такой момент ты должен отождествить себя с железом и сталью – или погибнуть.
Мы подкрались еще ближе. Теперь мы могли ясно видеть выступы орудийных башен, пушки которых угрожающе поднимались к небу. Корабль лежал как спящий великан.
