Тимофей Чернов - В те дни на Востоке
— Простаки она меня не заметила, — объяснял солдат.
— Неудобно как-то. Своему земляку и такую баланду. Да я бы на твоем месте такой супец достал, что ложка бы стояла!
— И достану. Думашь, слабо? — храбрился Степной. — Сейчас туто-ка полный котелок будет!
Выплеснув остатки супа, он помчался к походной кухне, желая доказать дружбу с поварихой Капкой.
Старков покончил с завтраком, пристегнул к цепочке на брючном ремне дюралюминиевую ложку с выгравированными датами своей жизни и службы, вынул расписной кисет. Завертывая папиросу, лежа на боку, рассуждал:
— А накормили нас здесь неспроста. Видать, еще что-то потребуют.
— Другую сопку атаковать, — усмехнулся Шумилов. — Пехота, говорят, сто километров пройдет, и еще охота.
— Да-а, ей, матушке, достается… — продолжал Старков.
— Зато у нее беззаботная служба, — заметил Веселов. — Кавалеристу надо лошадь холить, танкисту — танк, артиллеристу — пушку. А пехтуре — вычистил винтовку и лежи, анекдоты трави.
Старков не соглашался.
— Нет, братцы, в пехоте не завидно: идешь, идешь, а конца не видно.
Разговор прервал приход офицеров. Сержанты начали расспрашивать, что сказали поверяющие о штурме высоты.
— Хорошую оценку дали, — сообщил Арышев.
— Ага. Значит, не зря пот проливали, — подытожил Старков.
— А сейчас перед нами — новая задача, — сказал Быков. — Совершить двадцатикилометровый марш и занять оборону.
Веселов запел:
— Нам не страшен серый волк — мы видали целый полк…
В это время прибежал Шумилов. Он принес завтрак для офицеров. Изнемогая от смеха, сообщил:
— Товарищи, последние известия! Наш Степной потерпел неслыханное поражение: котелок его попал в плен к дежурному по пищеблоку, а сам еле живой возвращается на свою базу.
Все увидели, как солдат шагал, нахохлившись и втянув шею в плечи. Подойдя к Арышеву, он сбивчиво доложил, что дежурный отнял у него котелок и без командира не отдает.
— И Капка не помогла! — гоготали товарищи.
— Правильно сделал дежурный, — сказал Арышев. — Зачем же просить, если получали?
— А чо мне одну воду налили?
— Тогда надо было заменить. Говорят, это у вас не первый случай — выпрашивать добавки.
— Распустил себя, — вмешался Старков. — Думает, в тылу сейчас лучше питаются. А работают как? Круглые сутки от станков не отходят.
— Некрасиво получается, — корил Арышев. — Ой, как некрасиво! «Нарядов пять отвалит, — думал Степной. — И зачем только я просил? Это Кешка, гад, подстроил: «Жидкий суп». Но лейтенант ограничился предупреждением.
Глава шестнадцатая
Евгения вернулась с работы рано. Померанцева еще не было. Переодевшись, начала просматривать свежие газеты. «Правда» широко публиковала материалы об успешном наступлении советских войск на правом берегу Днепра. События развертывались с ошеломляющей быстротой. Несколько дней назад было освобождено Запорожье, а теперь Мелитополь, Днепропетровск. Казалось, никакая сила не сможет остановить гигантского наступления советских войск.
Евгения отложила газету, закурила папиросу. Впервые ей пришла в голову мысль: сможет ли Япония одолеть такую армию? В Маньчжурии говорили, что к концу войны русские ослабнут и японцы без особого труда займут Сибирь по Урал. А выходит, что Россия к концу войны усиливается. Впрочем, она не специалист и не ей судить о военном потенциале Японии и России. Ее дело выполнять задания. И тут, кажется, она преуспела. Полгода назад ехала со страхом, не представляла, как ей удастся обжиться среди советских. И вот страхи остались позади. Значит, она не напрасно избрала такой путь и может сделать свое дело. Когда Померанцев рассказывал о провокации японцев во время штабных учений, Евгения гордилась: «Моя работа».
Ей представлялось, как она вернется в Харбин, как ее будет поздравлять Родзаевский! Это благодаря ему она стала борцом «за грядущую Россию». Тогда с ней, как с ценным специалистом, будут считаться и японцы, и русские эмигранты.
Но тут она поймала себя на мысли, что еще рано торжествовать, что сделано очень мало. В ближайшее время она должна добыть карту оборонительных рубежей полка. Задание нелегкое, а работать становится все труднее и труднее. Иван совсем одурел от ревности, следит за каждым ее шагом. Первое время легко отпускал на станцию к приходу поезда для встречи с «дядей». Евгения сумела убедить его, что ее родной дядя из Карымской работает проводником вагона и может привезти из Читы нужные вещи и продукты, которых нет здесь. Со станции Евгения действительно приносила спирт, папиросы, которые брала у Поликарповича.
Как-то она собралась на станцию к приходу поезда. Иван тоже решил поехать с ней, познакомиться с дядей. Но Евгения начала отговаривать его, дядя, мол, просил ее никого не посвящать в это дело. Иван обиделся. У него появилось подозрение: есть ли вообще у нее дядя? Может, кто-то другой снабжает ее спиртом? И он решил проверить. Отпустив ее одну, Иван через некоторое время поехал на станцию к Приходу поезда. Пока поезд стоял, он незаметно наблюдал за пассажирами. Но Евгению не встретил. «Значит, обманывает», — решил он. Вечером Иван спросил ее, состоялась ли встреча с дядей.
— Разумеется. Он передал мне две бутылки спирта и несколько пачек папирос.
— А почему я тебя не видел? Евгения удивленно вскинула брови.
— Разве ты ездил на станцию?
— Представь себе, ездил в штаб дивизии и заглянул на станцию.
— Значит, ты смотрел со стороны перрона, — быстро нашлась Евгения, — а я подошла к вагону с противоположной стороны, чтобы никто не видел.
Померанцев немного успокоился. «Возможно, она права: с противоположной стороны я не был».
— Не обижайся, милая. Я хочу, чтобы в наших отношениях не было неясностей, чтобы мы ни в чем не подозревали друг друга.
В этом он был прав, но каково ей? Если он ее выследит, узнает, что она заходит к Поликарповичу, может поднять скандал, погубить ее. Нет, с ним надо было что-то делать. Вот если бы удалось его переманить на свою сторону. Вместе и задание выполнить легче, и уйти потом в Маньчжурию надежнее. Конечно, он может не согласиться, но к этому его надо подготовить.
Посоветоваться бы с шефом. Что он предложит. А может, преподнести ему сюрприз? Только торопиться не следует. Надо все обдумать, взвесить. Хорошо бы устроить Ивану какую-нибудь неприятность по службе. Это бы пошатнуло у него почву под ногами.
— Давай, Ванечка, сегодня забудем о всех неприятностях, — она достала бутылку спирта, собрала на стол закуску, принесенную из столовой.
Померанцев пил с удовольствием. Вмиг к нему вернулось веселое настроение. Он взял гитару и начал наигрывать, напевая: «Живет моя отрада в высоком терему»…
Евгения вторила ему, но без души. Взгляд ее был далеким, отсутствующим. Померанцев заметил это, перестал играть.
— Чего такая кислая?
Евгения посмотрела в горящие от хмеля глаза Ивана, улыбнулась.
— Думаю о нашей жизни, Ваня. Ты не каешься, что мы поженились?
— А чего мне каяться? Горжусь, пусть завидуют. А ты разве каешься?
— Что ты! — Она встала, обняла его за шею и тихо заворковала — Я твоя, милый, и мне больше никого не надо.
По телу Померанцева разлилась приятная волна, как от доброй стопки спирта. Эта женщина тем и увлекала его, что в ней жила удивительная способность меняться. Сегодня ее ласки были не те, что вчера, завтра будут не те, что сегодня. Умела она временами становиться строгой и неприступной. И тогда никакие мольбы Померанцева не помогали. Он стелил шинель и ложился на пол. Зато потом она щедро вознаграждала его «за муки».
Так незаметно для самого себя Иван стал послушной игрушкой в ее руках. Избалованный легкими победами над женщинами, он и мысли не допускал, что с ним играют злую шутку.
— Мне тоже больше никого не надо, — он полуобернулся и обнял ее за талию.
Она освободилась от его объятий и вернулась на свое место. Взяв бутылку, налила в стаканы.
— За наше счастье, Ванечка!
Он выпил все, а Евгения, глотнув немного, отставила стакан. Закурив папиросу, откинулась на спинку стула. Ноздри ее чуть раздувались, пылало жаром лицо.
— Ваня, нам нужно отблагодарить одного человека, который обеспечивает нас вот этим напитком, — показала она на бутылку.
