Алексей Соловьев - Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде
Вместе с иными послушниками он заготавливал дрова на зиму. Кровавые мозоли сопровождали его науку владеть топором, науку выживать в чужой земле. Он учился охранять засеянные рожью и овсом пустоши от стай птиц и от визитов лохматых незваных гостей. Он был поражен, увидев, как пожилой русский монах в одиночку справился с громадным медведем, насадив не желавшего по-хорошему покинуть поле зверя на рогатину и развалив ударом секиры голову пополам. Он был принят в общину без взноса, имел лишь одежду и кров и не переставал удивляться душевной щедрости некогда бывших мирян, принесших в кельи многое и нередко угощавших его, татарина, вкусным в праздник и лишней лопотью для одеяния. Он стал поневоле молиться пророку Исе, заменяя им Магомеда. Особенно после долгого вечернего разговора на монастырском поле.
Тогда они тоже дежурили на лесной росчисти, карауля посевы и развешанные по краю леса борти от медведей. Варфоломей (так звали напарника) с интересом относился к странному послушнику. Он и раньше пытался сойтись поближе, а тут единственным способом убить время были беседы. Общаясь то жестами, то на ломаном языке, он смог-таки выпытать историю появления татарина в хотьковских лесах. Крепко задумался, а затем вдруг изрек:
– То ж тебе испытание свыше дается, право слово! Христос речет: поверь в меня и я помогу тебе, чадо! Прими крест, начни ему молиться – и узришь чудо, поверь! Со мною уже было такое.
По просьбе Кадана Варфоломей поведал следующее.
Федорчукова рать, зорившая Тверскую землю после убийства Шевкала и его дружины, сломала и судьбу молодого тогда еще тверича. Он, жена и двое детей были взяты в полон и раздельными путями ведомы в ордынские степи. Мужик исхитрился бежать и укрыться в заснеженном лесу. Более суток блуждал он, чудом не став добычей бесчисленных волчьих стай, заполонивших тогда округи. Наткнулся на этот монастырь, где ему оттерли замороженные ноги и кисти рук, обогрели, приютили. Варфоломей посчитал все это чудом. С тех пор не мыслил себя вне святого островка, страстно прося Господа лишь об одном: чтобы уцелел хоть кто-нибудь из его семьи. И… несколько лет тому назад Всевышний явил ему и жену, и добрую весть о том, что оба сына также живут неподалеку. В лихую годину татарский полон был выкуплен Иваном Калитой и посажен по подмосковным слободам. Жена и дети осели в селе Радонеж. Позже село было подарено московским князем выходцам из Ростова – боярам Кириллу и Марии. Смерть последней и соединила вновь Варфоломея и Овдотью. Покойную привезли хоронить в монастырь, служанка сопровождала ее. Радостным слезам не было конца-края!..
– Молись и ты, паря! – наставлял Варфоломей. – Молись и верь – втуне твои слова не пропадут! Господь – он сирых и обиженных не оставляет. Только злобу в душе утишь, лишь любви место оставь! Любви к тем, кто тебя непонятно за что забидел…
…Кадан молился Исе, старательно накладывая двоеперстие и тихо надеясь, что русский Бог действительно когда-нибудь явит ему свою милость…
Глава 14
Тумены Тинибек-хана накатывались на Яик подобно саранче. После них оставалась лишь выеденная и выбитая до корней трава. Громадным обозом тащились кибитки, возы, длинными змеями брели навьюченные караваны, отары овец пятнали степь. Старший сын покойного Узбека, разгневанный своеволием Джанибека в Сарае-Берке, призвал его с малой военной силой в Сарай-Джук. На словах – чтобы тот присутствовал наравне со всеми великими эмирами на официальном становлении великого хана. На самом деле – чтобы, уже воссев на трон отца и предков, покарать тяжелой справедливой рукой бунтарей.
О том, что присяга будет приниматься не в официальной столице Золотой Орды, а в цветущем купеческом городе, ордынская верхушка была повещена Кутлук-Тимуром, задолго до выхода войск из Хорезма отправленным на берега Итиля. Теперь он ехал рядом со стременем повелителя, щуря от яркого солнца глаза и всматриваясь в даль.
Сарай-Джук раскинулся на противоположной стороне реки. Возле берега уже стоял наготове паром и десятки дощаников. У южных ворот раскинулся лагерь воинов. Хан определил на глаз, что их было не более тысячи. Он нашел глазами в своей свите одного из темников и приказал:
– Возьми свои тысячи, переправься первым. Стань напротив переправы. Пошли в город верных людей, пусть выяснят, нет ли внутри нукеров Джанибека. Повели моему брату явиться ко мне!
– Дозволь, я сам передам ему твое повеление? – вмешался Кутлук-Тимур, угодливо заглядывая в глаза Тинибека. Тот величаво кивнул в знак согласия.
– Разрешаем!
О, если бы молодой чингизид знал, что договоренность между Тайдулой и «верным» эмиром в отношении скорого родства уже была достигнута! Что Кутлук-Тимур уже согласился встать во главе заговора и теперь делал все возможное, чтобы поскорее сделаться правой рукой успешно сплотившего вокруг себя с помощью московского серебра верхушку золотоордыской правящей элиты Джанибека.
Он уплыл на другой берег, чтобы вскоре вернуться и сообщить:
– Хан Джанибек покорно будет ждать тебя, светлейший, на главной площади города с богатыми дарами. Он уже там.
– Сколько охраны?
– Не более полусотни. Вся гвардия находится вне городских стен, вон в том лагере.
Тинибек проследил за пальцем эмира и усмехнулся:
– Братик решил подарить мне мое же золото? Наверняка взломал сокровищницу. Хорошо, если он хочет встретиться в городе – пусть! Мы не будем дарить ему лишний день жизни. Мой верный Кутлук, возьми на себя управление войсками. Пусть переймут все ворота, пусть окружат лагерь этих шелудивых псов.
– Сколько нукеров прикажешь отправить с тобой?
– Хватит и сотни моих бессмертных. Пусть оденутся к бою…
…Джанибек-хан действительно ждал на площади Сарай-Джука. Он прибыл за неделю до подхода войск Тинибека, Андрей-Кадан – еще раньше. Охота на человека началась, капкан был насторожен, осталось лишь дождаться, когда старший брат сделает свой самонадеянно-опрометчивый ход!
У выхода главной улицы на площадь стоял генуэзский торговец вином. Но лишь три человека знали, что на широком прилавке в больших глиняных кувшинах был не перебродивший виноградный сок, а черное горючее масло, что само вытекало из-под земли на берегах Хвалынского моря. Это масло давно было известно в Константинополе, именно на его основе делался известный «греческий огонь», столь успешно столетиями применявшийся византийцами и на море, и на суше.
Вокруг молодого хана действительно была лишь полусотня одетых в брони с ног до головы личных охранников из сотни Камиля. Возглавлял ее Андрей. Вторая полусотня с мощными луками из сайгачьих рогов до поры до времени пряталась в окружающих площадь двориках, терпеливо ожидая как сигнала к действию, так и обещанной щедрой награды.
От южной воротной башни бешеным наметом прилетел всадник:
– Тинибек-хан переправился на этот берег! Едет сюда!
Взмахом руки Джанибек отослал его прочь. Повернулся к Андрею:
– Ты готов? Помни, твое будущее на острие жала твоей сабли, Кадан!
– Я готов, повелитель!
Прошло еще томительных тягостных полчаса. Со стороны ворот послышался тяжелый неторопливый шум множества тяжело ступающих конских копыт. «Бессмертные» Тинибека представляли из себя отборных воинов, с ног до головы одетых в железо, способных одним лишь своим целеустремленным скоком плотного строя смести с пути любую живую преграду. Сам хан, возглавлявший колонну, был одет в изукрашенную серебром кольчугу с колонтарем. Голову его венчал ослепительно сияющий, обрамленный сусальным золотом шлем. Ехали молча, в этом неотвратимом движении чувствовалась сила уверенных людей, следующих за своим уверенным предводителем.
Голова колонны выползла на площадь, между братьями остался промежуток в несколько саженей. Взмахом руки Тинибек остановил своих нукеров, затем обратился к брату:
– Сойти с коня, изменник! Встань на колени и попроси прощения за то, что первым вынул саблю из ножен! Если не сделаешь этого, то, клянусь Аллахом, прямо на этом месте тебе притянут к затылку пятки!
– По какому праву ты мною повелеваешь? Ты мне всего лишь брат, Тинибек!
– Я твой повелитель, Джанибек, и ты это прекрасно знаешь!
– Повелевать мною может только великий хан и моя мать! Ты пока еще не сел на трон, брат! Лучше уступи его мне и езжай с миром в свой Хорезм! Обещаю тебе тишину и спокойствие до конца моей или твоей жизни!
Конь под Тинибеком затанцевал.
– Возьмите этого негодяя! – громко крикнул он, указывая на брата.
Все последующее заняло считаные секунды. Джанибек диким пронзительным голосом закричал оглушительно-звонко:
– Хе-е ея-я я я я!
«Купец» одну за другой опрокинул две крайние амфоры, нефть большой черной лужей растеклась поперек улицы. Из ближайших ворот, на всех плоских крышах окружающих площадь домов появились лучники, стрелы с привязанной горящей паклей прочертили воздух. Другие черными длинными осами впились в ближайших к Тинибеку телохранителей, тонкими закаленными жалами пронзая железо и глубоко уходя в тело. Огонь взметнулся выше домов, отрезая большинству «бессмертных» выход на площадь. Новые глиняные сосуды летели в глубь улицы, заставляя лошадей пятиться, поворачиваться и нестись прочь. Стрелы еще дважды прошили воздух, затем на оставшихся в живых телохранителей стремительными соколами налетели нукеры Джанибека и повергли их ниц. Один Тинибек, как заговоренный, оставался в седле. Лицо его было белее мела, глаза широко раскрыты, закаменевшие пальцы намертво стиснули изукрашенную уздечку. Младший брат тронул коня и подъехал вплотную к старшему.
