Вячеслав Марченко - Офицерские звезды
- Это река Пяндж, по ней проходит Государственная граница, а за ней, - показывая рукой вдаль, добавил сержант, - Афганистан.
Владимир вгляделся в то место, куда показал сержант. Там, в голубовато-нежной прозрачности утреннего неба, возвышались величественные горы, а у подножия гор, словно на ладони, лежала широкая зеленная долина с глинобитными домиками, утопающими в тени тополиных деревьев. Там же, в мареве палящего зноя, маячили темные фигурки людей, загадочных и чужих.
Владимир смотрел на ту недоступную чужую землю, любовался ее красотой и ощущал какое-то близкое к восторгу волнение.
«Вот она, граница, вот он, тот чужой мир, далекий и загадочный!»
Тогда даже во сне не могло Владимиру присниться, что его последующая жизнь так кардинально изменится, и он, спустя десять лет, окажется в стране, которая его когда-то так глубоко впечатлила.
…Когда вертолет приземлился, вздымая вокруг себя вихрь песка и пыли, Владимир спрыгнул с трапа и, делая первые шаги по земле Афганистана, с любопытством огляделся: это была широкая, изумрудного цвета долина, метрах в пятистах от места посадки вертолета, у не широкой речушки, раскинулись палатки военной базы. С противоположной стороны, у подножия живописных гор, купаясь в ярких лучах утреннего солнца, среди густой зелени деревьев теснились глинобитные домики афганцев, а правее, метрах в трехстах от кишлака, паслась огромная отара овец.
Все это было так похоже на то, что Владимир видел десять лет назад, что глядя на это великолепие, ему как-то не очень-то даже хотелось верить в то, что враг уже где-то совсем рядом. Но, еще не успев насладиться радостью от увиденного им живописного пейзажа, как откуда-то со стороны гор сначала послышались какие-то хлопки, а потом небо вспорол душераздирающий шорох. Тут же, метрах в пятидесяти от машины, к которой он подошел, вместе с оглушительной силы взрывом в небо взметнулся в клубах дыма огонь. Спустя мгновенье он слился с новыми взрывами.
Еще не понимая, что произошло, Владимир несколько мгновений, словно загипнотизированный, удивленно смотрел на происходящее, затем вдруг какая-то страшная сила больно ткнув в спину, подбросила его в воздух, и он, пролетев несколько метров, всем телом рухнул на землю, тут же услышав рядом с собой свист пролетающих мимо осколков.
Владимир с самого начала понимал, что не к теще на блины едет и настраивал себя на самое худшее, но чтобы вот так?! То, что сейчас с ним происходило, было так неожиданно и страшно, что, находясь в каком-то отупении, лишившись возможности управлять собой и что-то предпринимать, почувствовал, будто окунулся в какой-то невероятный кошмарный сон. Огненный, грохочущий и воющий осколками ураган продолжался больше минуты, и только тогда, когда наступила тишина, Владимир поднял голову и увидел рядом с собой трех солдат. Они были, так же как и он, присыпаны песком и гравием, метрах в двадцати от него, дыша жаром и чадя, полыхало то, что осталось от машины «ГАЗ-66», а вертолет, чудом успевший взлететь, стремительно удалялся в противоположную от кишлака сторону, быстро превращаясь в маленькую жужжащую точку.
- Шумно, однако, «духи» отметили твой приезд, - глухо, сквозь зубы пошутил командир десантно-штурмовой группы майор Макаров, когда Владимир доложил ему о прибытии на должность его заместителя по политчасти, - это просто счастье твое, что духовские снаряды немного в сторону легли.
Владимир и сам понимал, что он сегодня родился второй раз. А еще, кошмарное дыхание смерти с первых минут пребывания на афганской земле, заставило его взглянуть на жизнь по-новому. Теперь уже и он мог с обжигающей сердце болью сказать: да, война – это очень страшно.
Уже через несколько дней после прибытия на афганскую землю, Владимир принимал участие в боевой операции. Поднявшись высоко в горы и блокировав вытянувшийся вдоль небольшой речушки кишлак, где, по данным разведки, укрывалась группа моджахедов, он в составе группы пограничников ждал команды к дальнейшим действиям. И в этот момент откуда-то издалека сначала послышался приближающийся клокочущий гул, а затем над ним с грохотом пролетело звено боевых вертолетов. Развернувшись в нескольких сотнях метров от кишлака, они легли на боевой курс и тут же огненно-дымные стрелы НУРСов понеслись в его сторону. Потом был второй боевой заход, потом третий…
- Там же ведь старики, женщины, дети… - произнес он тогда сдавленным голосом, обращаясь не то к себе, не то к стоящим рядом с ним офицерам, но его слова утонули в безмолвном молчании. Нет, глядя на то, как клокочущими всполохами рвется там земля, и как выскакивают из кишлака, ища спасения, обезумевшие от страха люди, он, осознавая их обреченность, не рвал свое сердце и не бился в истерике - не мог он, офицер, показывать свою душевную слабость перед другими офицерами и подчиненными. Но нежелание разбираться, где враги, а где простые крестьяне с их семьями, женами и детьми, потрясло тогда Владимира. Он смотрел на происходящее и не мог поверить своим глазам.
А когда плотная завеса дыма и пыли над тем местом, куда был нанесен массированный авиаудар, развеялась и десантно-штурмовая группа вошла в то, что раньше называлось кишлаком, Владимир застыл в ужасе: ощущение нереальности было таким, что ему стало трудно дышать. Метрах в двадцати от него, у обвалившейся стены, лежал присыпанный опаленной каменной крошкой старик, из его груди торчал окровавленный обломок ребра, запрокинув свою седую голову, он пускал изо рта кровавую пену и бился в агонии. Тут же рядом с ним лежала девочка лет десяти, из ее разорванного живота, вывалившись на землю, валялось синюшно-кровавое месиво. А вдали, среди искореженных стен, языков пламени, черных скелетов обуглившихся деревьев, пепла и бесформенных комков обгорелого человеческого мяса, с отрешенным взглядом бродила молодая женщина с оторванной по локоть рукой, из ее раны, словно из крана, хлестала кровь. В неподвижном жарком воздухе над руинами разгромленного кишлака висел удушливый смрад тротила, гари, крови и фекалий, а тишину то и дело разрывали доносившиеся откуда-то из развалин глухие вопли искалеченных бомбежкой людей. И странным было даже то, что в этом аду кто-то еще оставался жив.
…Благополучно проехав километров двенадцать по пустыне, они выбрались на разбитую до предела грунтовую дорогу. На ее поверхности то и дело бросались в глаза воронки от фугасов и мин, а на обочине валялись черные от копоти искореженные автомашины. Слева, метрах в десяти от дороги высилась покрытая клочками иссушенной зноем травы гора. Вдали на ее склонах паслась большая отара овец, и несколько пастухов с длинными палками в руках лениво передвигались вместе с нею. А справа, метрах в тридцати от дороги, врезавшись под крутым откосом в землю, катила свои воды почти красного цвета от глины мутная река, она местами круто изгибалась и, поблескивая на солнце, исчезала в скалистых горах.
Несмотря на то, что возможность подорваться на мине или попасть в засаду на этом участке дороги всегда была предельно реальной, Владимир, уже неоднократно проезжавший по этому участку дороги, еще никогда ранее не испытывал такого острого ощущения приближающейся опасности, как сейчас. Он пытался гнать от себя нехорошие предчувствия, но его сердце бешено колотилось, а какое-то внутренне напряжение и щемящий звон тревоги в душе настойчиво подсказывали ему, что сегодня с ним может случиться что-то страшное.
Беспокойно заворочавшись на сиденье, Владимир, обращаясь к водителю с напряженной тревогой в голосе, приказал:
- Постарайся ехать точно по колее впереди идущей БМП и держись от нее подальше!
Ефрейтор Суров, тоже ощутив нарастающую в душе опасность, сбавив скорость и вцепившись напряженно-сосредоточенным взглядом в дорогу, стремился повторять буквально все зигзаги впереди идущей машины, а его гимнастерка на спине стала буквально мокрой от пота.
Нервное напряжение нарастало с каждой минутой.
Достав из кармана измятую пачку сигарет «Памир», Владимир, открыв окно, закурил. Но за кабиной дул боковой порывистый ветер, ему в лицо то и дело швыряло песком, и он, тут же ощутив неприятный скрип песка на зубах, плюнув в окно и швырнув туда же свой окурок, вновь торопливо поднял стекло. Потянувшись рукой к фляге, он открыл ее и, сделав несколько глотков теплой, воняющей хлоркой, воды, пытаясь унять свое напряжение, скривившись, громко проронил:
- Эх, холодной минералочки бы сейчас…
- Да, минералочка – это хорошо… - не отрывая своего напряженного взгляда от дороги, отозвался Суров, и тут же со злой веселостью в голосе, он добавил: - а еще лучше было бы сейчас чего-нибудь успокоительного хлебнуть.
Владимир не ответил. Некоторое время в кабине вновь висело напряженное молчание.
