Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4
Но так или иначе, невинно осужденный военнопленный Алексей Протопопов-Медер не смирился и начал неравную борьбу за восстановление справедливости.
Можно предположить, что в борьбе он не был одинок, и, находясь в тюрьме, располагал поддержкой весьма квалифицированных юристов, может быть — адвоката Пирской. 25 октября 1947 г. осужденный военнопленный Медер-Протопопов (так теперь он стал писать свою фамилию) передал в тюремную администрацию кассационную жалобу, адресованную Военной Коллегии Верховного Суда СССР:
«Решением военного трибунала войск МВД Кемеровской области от 19 октября 1947 г. я приговорен к 20 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Считаю себя невиновным по следующим обстоятельствам: разбор дела производился односторонне, с обвинительным уклоном. Председатель трибунала задавал свидетелям наводящие вопросы, в протоколе судебного заседания показания свидетелей записаны не полностью.
Приговором трибунала я осужден по статье 58-3 УК РСФСР. Полагаю, что прежде чем меня судить, необходимо было спросить — имел ли я возможность, будучи гражданином и подданным Германии, подчиняться советским законам, принимая во внимание, что на территории Советского Союза я никогда не был, гражданином и подданным Советского Союза тоже не являюсь, а потому я не мог нарушить советский закон.
За то, что я подчинялся своему государству, где я был гражданином и подданным, я не могу юридически отвечать перед советскими законами; если меня осудили по закону СССР за то, что я, будучи германским подданным, подчинялся германским законам, тогда нужно осудить всех военнопленных и граждан иностранных государств за то, что они подчинялись законам своих держав.
По законам СССР я должен быть судим в следующих случаях:
Если бы я был гражданин и подданный Советского Союза, изменил бы родине и служил в неприятельской армии во время войны;
Если бы я как солдат неприятельской армии или как гражданское лицо сделал бы какие-нибудь преступления на территории Советского Союза;
Если бы я совершил военные преступления;
Если бы я творил злодеяния над солдатами Красной Армии или гражданами Советского Союза.
Ввиду того, что под перечисленные пункты я не подхожу и ничего предосудительного против СССР не сделал, я не могу быть судим по советским законам. Мое иностранное подданство признано военным трибуналом, который не нашел, что я являюсь военным преступником, а посему не имея состава преступления, не мог меня судить.
После присоединения Словении к Австро-Германии, я, как и все жители Словении, автоматически стал в апреле 1941 года подданным Австро-Германии. Я был вместе с другими словенцами мобилизован в германскую армию, что подтверждено показаниями свидетелей в судебном заседании и подтверждено документально.
Суд отклонил мое ходатайство о вызове в судебное заседание важных свидетелей — Березлева И. Г, Рентельна Э.В. и Овсяника И.Д., которые значились в списке обвинительного заключения от 31 июля 1947 г. Они могут подтвердить, что я германский подданный, в войсках СС не служил, и что 5-й учебный полк в войска СС не входил и частью СС не являлся, что также могут подтвердить мои сослуживцы по 5-му запасному полку Шнайдер Герман, д-р Линсбад Альфред, Фрайтаг Альфред, Протопопов Борис Петрович из лагеря для военнопленных № 525, лагерное отделение № 9.
Суд также отклонил мое ходатайство об истребовании из Оперативно-чекистского отдела Новосибирской области моих личных документов: австрийского паспорта, германского паспорта; декрета о гражданстве гор. Лютомер от 1925 г., который подтверждает, что я по 1941 г. был подданным Югославии; военной книжки 5-го запасного учебного полка, из коей видно, что я в войсках СС не служил, в германскую армию призван по мобилизации, чин-звание мое — майор, а не штурмбанфюрер, как называется чин майора в войсках СС. Документы мною были сданы через адъютанта полковника Рентельна, в его присутствии в лагере для военнопленных № 9 в Зенькове. Один из этих документов находится в деле, лист 204, а остальные я видел у следователя майора Пастаногова.
Суд не принял во внимание показания свидетелей К. Волкореза, Г. Волкореза, М. Коцовского, А. Шевченко-Шевцова и В, Клеева о том, что формировал и возглавлял командование формируемой сотни казаков-самостийников полковник Недбаевский, я же являлся, согласно приказанию немецкого офицера для связи, строевым инструктором в чине лейтенанта. В формировании ее я участия не принимал.
Назначение этой казачьей сотни было — несение гарнизонной службы в составе Русского охранного корпуса в Сербии, куда по окончании формирования в мае 1943 г. я, будучи назначен маршевым ее командиром, отвел сотню на пополнение 1-го казачьего полка в гор, Лозницу, где сотня была влита в 7-ю роту. В бытность мою командиром 7-й роты, последняя в боях участия не принимала. Шеремет чином моей сотни не являлся,
В чин майора меня немцы не производили, так как я являлся майором резерва югославской армии еще е 1936 года. С присоединением Словении к Австро-Германии я автоматически стал германским подданным и майором германской армии, и в этом чине я был интендантом Русского охранного корпуса,
Особыми симпатиями белогвардейских генералов я не пользовался, формированием частей не занимался, офицерские кадры я не готовил, Будучи назначен помощником командира резервного дивизиона по строевой части, я должен был вести наблюдение за строевым обучением 1-й сотни резерва группы Доманова.
Никаких переходов на службу в войска СС я не делал. Полномочий на формирование каких-либо частей от СС я не имел. В местечко Амаро к моему новому месту службы я прибыл один, в домановский офицерский дивизион, который был сформирован на Украине еще в 1943 г. Впервые слышу, чтобы гестапо давало разрешение на формирование строевых частей или вело наблюдение за формированием таковых, так как при германских воинских частях были специальные отделения контрразведки, именуемые 1-ц, что свидетелям Миролюбову и Чегодаеву известно лучше, чем мне, т. к. названные служили в таковом».
На основании вышеизложенного осужденный потребовал вынести в отношении него оправдательный приговор, а клеветников предать суду военного трибунала.
На следующий день Алексей Михайлович написал еще одно заявление в Военную Коллегию Верховного Суда СССР и в копии — посланнику Федеративной Народной Республики Югославия. Ссылаясь на принятое в феврале 1946 г. решение Генеральной Ассамблеи ООН о передаче военных преступников в те страны, где они служили и совершили военные преступления, он просил передать его в руки югославских властей. Алексей Михайлович был готов объявить себя военным преступником, только бы вырваться из цепких лап сталинского «правосудия».
На кассационной жалобе и на заявлениях имеется пометка представителя тюремной администрации: «Сегодня же отправьте это в военный трибунал. З/ХІ-47 г.»
Никто, разумеется, и не думал отправлять заявления осужденного в военный трибунал, тем более в югославское посольство, Правда, и в тогдашней Югославии вряд ли мог надеяться Алексей Протопопов-Медер на справедливое решение своего вопроса. Советские советники в органах государственной безопасности Югославии с успехом прививали своим подопечным навыки, как следует решать дела такого рода. Единственное, что — климат в Югославии был помягче, чем в Сибири…
Но совершенно неожиданно в Военную Коллегию Верховного Суда СССР 15 ноября 1947 г. поступил кассационный протест, подписанный заместителем военного прокурора войск МВД Западно-Сибирского округа подполковником юстиции Латышевым, уже знакомым читателю по эпизодам, связанным с попыткой обвинения Алексея Протопопова-Медера в измене родине, по статье 58-1 «б». Тогда подполковник Латышев избавил Алексея Михайловича от жестокой кары, может быть — от смертной казни.
На этот раз, повторив в своем протесте все, что было изложено в приговоре, подполковник Латышев написал:
«…Таким образом, вина Протопопова-Медера доказана, преступление квалифицировано правильно, однако мера наказания — 20 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях — судом определена неправильно и с нарушением закона, поэтому приговор не может быть оставлен в силе, поскольку в действиях Протопопова-Медера отсутствуют шпионаж, вредительство и диверсия, и суд не признал целесообразным применять к Протопопову-Медеру полную санкцию первой части статьи 58-2 УК РСФСР[55] (с применением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г.), то суд мог определить наказание Протопопову-Медеру в 10 лет лишения свободы, а не 20 лет, как это сделал суд.
На основании изложенного и руководствуясь статьей 413 УПК и 23 УК РСФСР,
ПРОШУ:
