Виталий Мелентьев - Фронтовичка
Как только земля покрылась первой травкой, Валя Радионова и Осадчий получили наконец то самое задание, ради которого Валю взяли в разведку и учили премудростям разведчика, сапера и просто пехотинца. Им приказали подползти по возможности ближе к немецким траншеям и не только наблюдать за врагом, но и подслушивать, что он говорит. Последнее было даже важнее: пара Осадчий — Радионова в официальных документах именовалась «слухачи-3». Это значило, что где-то на участке дивизии действуют еще две такие же пары. Но где и кто они — ни Валя, ни Андрей Николаевич Осадчий не знали.
До случая с парашютистом-диверсантом, о судьбе которого Валя так ничего и не узнала, она постаралась бы выведать, где находятся ее коллеги и кто они такие. Но после того, как армейская жизнь и армейские люди предстали перед ней в новом, скрытном своем значении, она даже не пыталась сделать это. Она просто старалась выполнять свои задания как можно лучше и обо всем замеченном докладывала только своему командиру — старшему сержанту Осадчему.
С апреля по начало мая она раз десять побывала у проволочных заграждений врага и, прислушиваясь к окопным разговорам, узнала многих гитлеровцев не только по голосам, а даже по именам и прозвищам. В иные мягкие и пахучие ночи гитлеровцы были особенно разговорчивы и, чему Валя изумилась больше всего, человечны. Они говорили о прошлом, о семьях и любимых девушках, пересказывали друг другу письма из дому, иногда поругивали начальство и даже войну.
Это удивляло Валю, но, слушая эти искренние и действительно человечные разговоры, она не могла не заметить, что даже самые теплые и самые лирические рассказы пересыпались грубой бранью. И это как-то по-особому принижало врага, делало его не только ненавистным, но и противным, вызывающим брезгливое недоумение. Тот расплывчатый образ обманутого офицерами немецкого солдата, которого можно просветить и сделать своим другом, стушевался и потускнел.
Но вот здесь, на «ничейке», она почему-то не могла радоваться тому, что один из этих врагов подорвался на мине. Наоборот, ей было даже жалко его. По легкому и несдерживаемому стону немца она понимала, что ранение у него тяжелое, может быть, смертельное, и что второй немец не бросает товарища, а старается вытащить его из опасной зоны. Валю не удивило, что у немцев тоже может быть настоящая солдатская дружба и они могут рисковать собой ради товарища. Наоборот, когда стон раздался снова, она мысленно даже крикнула: «Да ползи же ты скорей!»
И сейчас же ужаснулась этому своему внутреннему крику. Хотела она или не хотела, а если не словом, не делом, то мыслью она пожалела врага. Того врага, которого она должна была и хотела убивать. Может быть, это был отклик все того же, еще полудетского представления о вражеском солдате как об обманутом офицером человеке, а может, и непростительная для бойца женская слабость, та самая, которую Валя так ненавидела в себе.
От отчаяния и презрения к себе она скрипнула зубами и почти сейчас же поняла, что жалеет не просто немца, не просто врага, а вот этого фрица. Только его и никого другого. Жалеет потому, что он умирает из-за нее.
Теперь она прекрасно знала, как это произошло.
Дорога на минное поле была изучена, и до своей впадинки перед столбиком во вражеских проволочных заграждениях они добирались без особого труда. Беда была только в одном.
После первой же пары мин дорогу неожиданно преграждала вторая пара. Затем дорога расширялась. А вот эта вторая пара очень мешала. И хотя Осадчий всегда втыкал возле мин свои веточки-вешки, находить их в темноте, на ощупь, зная, что каждое неосторожное движение ведет к смерти, было очень тяжело. Посоветовавшись с командиром, Осадчий решил снять эти две мины. В эту ночь они так и сделали.
Как всегда, Валя поползла за Осадчим уступом влево. Пока старший сержант снимал первую мину, она его охраняла. Осадчий вывернул взрыватель, закопал его в сторонке, а уже неопасную мину сунул под дернину и замаскировал. На это ушло немало времени. Конечно, старший сержант был прав: если противник начнет проверять минное поле, он увидит, что мина на месте, и не догадается, что здесь были русские. Но он ошибся в оценке Валиных способностей.
Когда пришла ее очередь обезвреживать мину, она, естественно, работала менее уверенно, чем опытный разведчик. И хотя сделала она свое дело не так уж плохо, старшему сержанту показалось, что копается она слишком уж долго, и он дважды дернул за шпагат, которым они были связаны, чтобы беззвучно сигнализировать друг другу. Валя правильно поняла сигнал, но вынуть взрыватель все равно не успела.
Осадчий снова поторопил ее. Тогда она рассердилась и подумала: «Как сам копается, так это ничего» — и легкомысленно — ведь они столько раз ползали по этому полю и уже притерпелись к начинявшим его страхам — решила: «На обратном пути обезврежу»..
Она отползла немного назад, потом в сторону противника и положила мину как раз на проходе. По-своему она поступила правильно — на обратном пути они даже случайно не могли бы попасть на эту, лежавшую теперь в стороне, мину. А достать ее, обезвредить и поставить на место на свободе будет не так трудно, как сейчас, когда лежишь окруженная такими же минами. Выползая на «ничейную» полосу, немцы не предполагали, что на надежном проходе появится мина, и наскочили на нее. Вот и все.
Но во всей этой истории было непонятно только одно: почему немцы не зовут на помощь, ведь они совсем рядом со своими траншеями? Почему они застряли на одном месте?
Валя напряженно прислушивалась к сопению и стонам и ничего не могла понять. Вдруг она явственно услышала удаляющийся шорох травы. Сопение исчезло, а стоны едва доносились. Но в этот же момент опять заработал пулемет, и пули с шипом пронеслись совсем недалеко.
Осадчий толкнул Валю и стал разворачиваться, чтобы ползти назад, — он тоже слышал, как удаляются немцы. Но он слышал и другое: слаженный шумок в траншеях стих. Раздался довольно явственный командирский шепот, и Осадчий, не понимая языка, по интонации этого шепота понял: командир немецких саперов проверяет готовность подчиненных и отдает последние приказания. Сейчас они начнут выдвижение на «ничейную» полосу.
Осадчий и Радионова осторожно развернулись и, прижимаясь к земле, поползли, настороженно щупая руками траву. Метров через пять Валя наткнулась на колючую сухостойную ветку. Значит, направление взято верное. Если будут отысканы еще четыре такие же ветки, они благополучно выберутся на проход, а оттуда на «ничейную» полосу.
Валя осторожно поползла дальше, шаря рукой по травяным верхушкам. И как раз в этот момент, когда она нащупала наконец очередную колючую ветку, от которой следовало сделать поворот, невдалеке раздался второй взрыв. Багровое пламя опять осветило жирный дым, бликами полыхнуло на брошенной каске, опять резко запахло сгоревшей взрывчаткой, вывороченной землей и свежей кровью. Валя сразу поняла, что и второй немец, который так упорно тащил товарища, заплутался и тоже подорвался на мине. Но этого гитлеровца она уже не пожалела.
— Плохо… — тихонько шепнул Осадчий и быстро пополз в темноту.
Не раздумывая, но чувствуя, что дело действительно оборачивается неважно, Валя поползла вслед.
Несколько десятков секунд немецкая оборона как оглушенная молчала. Потом в траншеях раздались слова команд, топот множества ног. Брызгами трассирующих пуль ударил первый автомат. Потом пули полетели так густо, воздух над головой стал таким тесным, полотняно-шуршащим, что поднять голову, казалось, невозможно.
2
Осадчий ящерицей скользил в траве, и Валя едва поспевала за ним. Третью веточку-ориентир она искала очень долго, и Андрей Николаевич несколько раз дергал шнур. Она злилась, но не спешила, осторожно ощупывая землю.
Когда она наконец нашла эту проклятую ветку (оставлять ее было нельзя: по ее появлению гитлеровцы могли догадаться об их посещении), уже темное, без лимонной полоски запоздалой зари небо на западе осветилось багрово-оранжевыми всплесками огня: ударили минометы и пушки. Мины, а потом и снаряды легли как раз посредине «ничейной» полосы — немцы давали отсечный огонь. Если бы на минном поле действительно подорвались русские, этот огонь отсек бы их от своих и никого не подпустил бы на помощь. «Слухачи» могли возвратиться к своим, только прорвавшись через стену вздрагивающего огня. Валя понимала только это, но Осадчий понимал больше и ждал худшего.
Он знал, что, прикрывая и контролируя их ночную работу, старший лейтенант Кузнецов, связанный в эту минуту с артиллеристами и минометчиками, поймет, что его подчиненные попали впросак, даст условный сигнал — и тогда на немецкие траншеи обрушится ответный огонь. Старый солдат, Андрей Николаевич понимал, что случайный недолетный снаряд, упавший на минном поле, может взорвать его. Взорвать разом, от детонации, и тогда все будет кончено. Поэтому Осадчий спешил выбраться из прохода, а Валя его задерживала. Она опять не могла найти очередную веточку. Не могла потому, что инстинктивно старалась прижаться к старшему сержанту, найти у него защиту и отползла в сторону от той линии, на которой торчала невидимая ветка.
