Олег Селянкин - О друзьях-товарищах
Даже бойцы, дежурившие на КПП и привыкшие, казалось бы, ко всему, проверив наши документы и ознакомившись с грузом, торопливо сигналили: «Полный вперед!»
Было невероятно жарко и пыльно, но мы до самого Камышина не сделали ни одного привала: спешили поскорее проскочить наиболее опасную зону.
В Камышине, накупавшись и долив воды в радиаторы машин, получили продовольствие и немедленно двинулись дальше.
До этого я только читал о степи, о ее бескрайности. И вот сегодня она стелется под колеса машин — ровная, бесконечная и безжалостно выжженная солнцем. Простор для маневрирования — больше некуда! И ни одного укромного уголочка, где мы смогли бы отсидеться, если появятся фашистские самолеты.
Но самолеты нас ни разу не потревожили. Видимо, им и под Сталинградом хватало работы.
В штабе дивизии нас встретили приветливо и сразу же направили на участок, где стоял батальон авиадесантников старшего лейтенанта Белоцерковского.
От Белоцерковского и узнали, что еще недавно здесь были гитлеровцы, но наши гвардейцы отбросили их за Дон, вон на те синеющие кручи. Он же выделил сержанта, который ночью провел меня в одиночный окоп, где в «секрете» сидели два солдата. От них я и узнал, что примерно метров на пятьсот ниже нашего окопчика — и на левом берегу Дона — начинался уже вражеский фронт. А здесь — они были на том берегу Дона, разрезанного островком, поросшим густым кустарником.
Сутки я просидел в этом удачно замаскированном окопчике, очень мало увидел, но зато узнал, что немцы ночью на островок обычно высылают охранение, а так — ведут себя спокойно, не задираются. Действительно, за весь день они по нашему берегу только раза два или три и открывали тревожащий огонь.
Больше же всего меня обрадовали вот эти слова одного из солдат:
— И мы их не задираем: нет приказа.
Значит, неудачи на фронте не сломили боевого духа солдата!
Переходить линию фронта я решил здесь, в районе наших дозорных. Поэтому уже на другой день, едва стемнело, отряд проскользнул на островок и затаился там. И сидели мы на островке до тех пор, пока туда же не пришло вражеское охранение. Выждали еще немного, чтобы дать ему освоиться и заняться наблюдением за нашим берегом, и скользнули в Дон, переправились на его правый берег, почти туда, откуда прибыли фашисты; я предполагал, что здесь, надеясь на свое охранение, они наиболее беспечны. Похоже, мой расчет был верен: перебрались вполне благополучно и сразу же залегли в балке, которую я заприметил еще с того берега, из одиночного окопа.
Почему именно в ней? Опять взял «поправку» на психологию врага: действительно, если они утром все же обнаружат, что ночью кто-то перешел на их берег, разве будут они искать его около места переправы?
Вот и просидели мы в балочке весь день. А на гребне ее (метрах в двухстах от нас) дежурили два вражеских солдата. Конечно, это обязывало нас к особой осторожности, но зато, кроме этих двух, других немцев за весь день мы не видели.
Наступила ночь — я повел отряд «на работу», оставив около двух фашистских солдат Николая Клековкина и еще трех человек, которым строго наказал: как только прогрохочет хоть один раз взрыв — немедленно снять этих и захоронить в Дону; если начнет светать, а взрыва не будет — завтра ночью снять дозорных и идти вниз по Дону, где они на нас обязательно и наткнутся.
Снять фашистов я приказал лишь для того, чтобы враг начал искать нас в этом районе, чтобы он подумал, будто мы, выполнив задание, уже ускользнули на наш, левый, берег Дона.
Первым объектом взрыва стала понтонная переправа, которая оказалась за ближайшим к фронту изгибом Дона; про нее мне упоминал и Белоцерковский, знакомя с обстановкой.
Когда мы подошли к переправе, на тот берег сошла концевая машина довольно-таки внушительной колонны. И вот лежим мы, затаившись. В поле нашего зрения — переправа и часовой, прохаживающийся около въезда на нее с нашего берега; чуть в сторонке — бункер, в котором еще пять вражеских солдат.
Приказываю Саше Копысову (даю ему семь человек) блокировать бункер и быть готовым закидать его гранатами, если не удастся бесшумно убрать не вовремя высунувшегося из него фашиста, или сразу после того, как мы взорвем переправу. А сам, взяв с собой Никиту Кривохатько, Крамарева и еще двух матросов, пополз к часовому, чтобы снять его. Конечно, я понимал, что не дело командира отряда снимать часовых, но на этот раз поступить иначе просто не мог: очень хотелось, чтобы в первую ночь была обязательно удача; честно говоря, в ту ночь если бы я мог разорваться на несколько частей, то был бы и с Клековкиным, и с Копысовым, и на переправе.
Ползем к часовому, а я злюсь на ночь: она темная, но уж чрезвычайно тихая. Кажется, что удары моего сердца метров на сто должны быть слышны. И вдруг, когда до часового оставались считанные метры и я выжидал лишь благоприятный момент, чтобы броситься на него, сзади меня кто-то сдавленно всхлипнул. Оглянулся и вижу, что один из матросов, которого мы взяли в отряд по настойчивой просьбе командира части, весь трясется в беззвучном плаче.
В мирной нашей жизни, случается, мы иной раз долго и настойчиво перевоспитываем какого-нибудь молодца, упорно и неоднократно пытаемся доказать ему, что выходить из комнаты нужно в дверь, а не через окно. В той обстановке я был лишен подобной возможности. За какие-то доли секунды у меня в сознании промелькнуло, что на волоске висят и судьба задания, и наши жизни. Решение нашел только одно, поэтому и прошипел Крамареву, который был рядом со мной:
— Убрать!
Надеюсь, вам, дорогие читатели, понятно, какой смысл я вкладывал в это слово?
Через секунду или две сзади что-то чуть слышно прошуршало, так невнятно и кратковременно, что часовой не уловил этого шума. И почти сразу же фашист повернулся к нам спиной, чего мы только и ждали.
Для нас заложить заряды было делом нескольких минут, а вот рвать переправу пока не хотелось: может, хоть какая-нибудь машинешка да взойдет на нее в ближайшие минуты?
Скоро со стороны Сталинграда показались горящие фары. Мы, совладав с нервами, все же смогли дождаться, пока машина взошла на переправу, и тогда крутанули ручку подрывной машинки.
Почти одновременно Саша Копысов забросал бункер гранатами.
Теперь как можно скорее убраться подальше от этого места!
Однако, судя по поведению гитлеровцев, они не придали особого значения этому нашему ночному взрыву. Может быть, потому, что развалины бункера Саша облил бензином из канистры, найденной около его наружной стены, и огонь уничтожил наши следы? Может быть, фашисты все это приписали несчастному случаю. Не знаю. Но и новые дозорные фашистов, около которых мы расположились на дневку, вели себя сравнительно беспечно: за противоположным берегом Дона еще следили, а назад ни разу не оглянулись.
На месте дневки я вдруг и увидел того матроса (назовем его условно Яковом), увидел живого. Немедленно спросил Крамарева: как это понимать? Или мои приказания уже не обязательны?
Он спокойно выдержал мой взгляд и ответил:
— Виноват, но я понял ваше приказание дословно. Вот мы и убрали его: заткнули кляпом рот, связали руки и ноги, ну и откатили в сторонку, чтобы не мешался под ногами.
Этот случай, как мне кажется, дает представление о том, какие инициативные и самоотверженные люди были в отряде. И еще — теперь вы, читатели, знаете, что в первую же ночь пребывания во вражеском тылу я обнаружил в отряде человека, которого посчитал трусом. А что может быть страшнее этого, да еще в условиях, когда вокруг тебя враги?
Двадцать двое суток проработали мы во вражеском тылу. И каждую ночь что-то взрывали, топили. Случалось, это была одна переправа. Но чаще — сразу несколько объектов подвергались нашему нападению. Например, 7 сентября нами уничтожен узел связи, паром с танками и две переправы, а 15 сентября — две переправы.
Я не берусь назвать точные итоги нашей работы во вражеском тылу на реке Дон (слишком много времени прошло с тех пор и боюсь хоть в малом, но ошибиться). А эти данные о нашей работе за 7 и 15 сентября я привел лишь потому, что они указаны соответственно — в газете «Правда» (статья «Минеры на Дону») и в книге бывшего члена Военного совета Волжской военной флотилии контр-адмирала Н. П. Зарембо «Волжские плесы».
Столь сравнительно большой объем работы нам удалось осуществить исключительно за счет того, что, освоившись на местности, мы стали иногда (если обстановка позволяла) разделять отряд на звенья, которым и поручали почти одновременное уничтожение различных объектов (порой удаленных друг от друга на значительное расстояние) и обязательно самыми различными способами. Так, если первую понтонную переправу мы просто взорвали, то те, о которых упоминается в книге Н. П. Зарембо, были уничтожены с помощью плавающих фугасов, а паром с танками был перехвачен нашими легкими водолазами уже в пути; они заложили под его днище мины, которые взорвались тогда, когда водолазы были от него уже на безопасном расстоянии.
