Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга I
От свиты отошел молодой полковник:
— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — сказал он приветливо, как старый знакомый. — Вы командир этой эскадрильи? Я — начальник тыла ВВС, Желанов Матвей Данилович.
Я ответил на приветствие. Полковник спросил, в чем нуждается эскадрилья.
— Откровенно сказать, я еще сам толком не знаю в чем… Покажет будущее… У меня нет еще инженера, нет техсостава, начальника штаба. Все выявится в процессе работы.
— Понимаю, — согласился полковник. — В случае чего, обращайтесь ко мне.
— Карету бы, товарищ полковник, дали какую-нибудь, — сказал я вкрадчиво. — А то тут вон какие перегоны мерить придется. Или летчиков по тревоге перебрасывать.
— Машину не обещаю, — вежливо ответил Желанов. — Посмотреть надо…
На другой день, готовясь к полетам, я с Алексеевым стоял у капонира. Подъехала черная эмка. Шофер, захлопнув за собой дверку, спросил.
— Вы Авдеев?
— Я, а в чем дело?
— Полковник Желанов прислал. Вот ваша машина, а вот я — ее водитель, Марченко Юрий Петрович, тридцати пяти лет от роду. Одессит.
На последнем слове он сделал особое ударение.
Батько Ныч
У генерала Острякова была привычка не давать пустых обещаний, как и не откладывать разрешение наиболее важных и самых простых вопросов «на потом». Конечно, если решение их и выполнение обещаний зависели только от него. Не забыл он и обещания вернуть в эскадрилью батьку Ныча и доукомплектовать ее техническим составом.
Батько Ныч ощутил на небритом лице солнечные лучи, но у него не хватало сил открыть глаза. Проснулся он мгновенно от оглушающего рева штурмовика, проскочившего над грузовиком. Пригнувшись через ветровое стекло, насчитал шесть «илов». «Пошли на задание, — отметил он про себя. — Губрий с Херсонесского…». И тут же за балкой, в которой слоями отстаивался плотный туман, он увидел перед собой край земли, а дальше стеною стояло море.
— Дa, здесь уже отступать некуда, — сказал Ныч самому себе.
Немолодой, с подстриженными черными усами водитель в надвинутой на широкие брови армейской пилотке угрюмо молчал, не сводя с дороги глаз, покрасневших от пыли и бессонницы. Всю дорогу он не проронил ни слова, о чем-то думал. Кто знает, какие мысли были в его голове.
Машина, притормаживая, катилась под уклон. Ныч раскуривал трубку и смотрел, как взлетают на Херсонесском маяке самолеты. Вдоль полуострова длинным белесым пологом висела пыль.
Меня на аэродроме Ныч не застал.
Комиссар дал прибывшим с ним людям передышку до обеда — отмыть дорожную пыль, побриться, заменить белье. Потом построили себе под жилье землянку. А на другой день начали сооружение крытых капониров для самолетов. Работали от рассвета и до темна…
Ныч достал из нагрудного кармана блокнот, на ходу перечитывал записи:
«Обращение Военного Совета Черноморского флота:
Врагу удалось прорваться в Крым. Озверевшая фашистская свора гитлеровских бандитов, напрягая все свои силы, стремится захватить с суши наш родной Севастополь — главную базу Черноморского флота.
Товарищи черноморцы!
В этот грозный час… каждый боец, командир и политработник должен драться с врагом до последней капли крови, до последнего вздоха… Летчики Черноморского флота! Сокрушительным шквалом металла поражайте вражеские танки, артиллерию, пехоту. Бейте в воздухе и на земле фашистских стервятников, мужественно защищайте родной город от вражеских сил!..».
«Нужно рассказать людям, как это обращение выполняется. О героях 54-й береговой батареи, которые 30 октября под командованием старшего лейтенанта Заики первыми открыли огонь по танкам и мотопехоте противника. Три дня сражались батарейцы без подкрепления, уничтожили у деревни Николаевки несколько танков, броневиков и автомашин, более 800 гитлеровских солдат и офицеров. И о женах артиллеристов надо сказать. Как в самые критические минуты помогали они своим мужьям. А вчера вступила в бой 30-я батарея капитана Александера».
Ныч пересек заросшую густым бурьяном балку, вышел у крутого спуска на дорогу недалеко от Казачьей бухты. Легкий ветерок донес с севера тяжелый вздох крупнокалиберной пушки. «Трехсотпятимиллиметровая, — угадал комиссар. — А если заговорят все батареи? Да, добавить корабельный огонь. Вот только пехотушки маловато, пехоты. А настроение своим ребятам нужно как-то поднять…»
Так, идя по накатанной дороге, батько Ныч готовился к беседе с ребятами о положении дел на Севастопольском участке фронта.
Сзади сердито рявкнула сирена — такие сигналы бывают лишь на легковых машинах начальства, Ныч вздрогнул от неожиданности, сошел на обочину. Его обдало густой пылью. Машина, проскочив, взвизгнула тормозами, прошуршала скатами по дороге и остановилась. Пыль, лениво оседая, отступала на другую сторону дороги, и Ныч увидел серый ЗИС-101, а рядом у передней открытой дверцы стоял генерал Остряков.
— Николай Алексеевич? — невольно вырвалось у Ныча.
— Здравствуй, Иван Константинович, — сказал Остряков, улыбаясь. — Здравствуй, дорогой Батько. Вот, где судьба свела. Садись подвезу.
Он пожал Нычу руку и открыл заднюю дверцу машины. Отказываться было неудобно, тем более, что встреча обрадовала Ныча, приятно — за два с лишним года не забыл его Остряков, сзади по походке или по фигуре узнал. Генералом он видел его впервые. Ныч поблагодарил, сунул голову в машину, на заднем сиденье увидел летчика, майора Наумова. Тот подвинулся.
— Ты чего такой серьезный? — спросил Остряков, когда машина тронулась.
— Веселого мало, Николай Алексеевич, — ответил Ныч. — Не знаю толком, что людям сказать о прочности нашей обороны.
— Могу подсказать. Позавчера прибыла из Новороссийска восьмая бригада морской пехоты. На подходе части Приморской армии. Правда, сильно потрепанные, но они доукомплектуются и через несколько дней будут вполне боеспособны. Ожидаем еще кое-какую подмогу. В воздухе, сам видишь, пока мы хозяева. Мало?
— Спасибо, товарищ генерал, обрадовали вы меня.
Перебросились еще несколькими словами. Машина остановилась у капонира истребителя командующего, а самолет И-16 Острякова стоял рядом, не замаскированный. У самолета ходил командир Херсонесской авиагруппы подполковник Константин Иосифович Юмашев. Встречал командующего. На вид Юмашеву было под пятьдесят, а на самом деле месяц назад ему исполнилось тридцать девять. Он был летчиком-истребителем высшего класса, прекрасным командиром и воспитателем. Жизнь прошел он трудную. Много было в ней несправедливых обид. Особенно в 1937 году. Но кто считался сейчас с обидами, когда враг стоял под Севастополем!
Командующий выслушал доклад Юмашева, потом механика о готовности самолета к вылету, пожал обоим руки. Юмашев и Наумов ушли к своим самолетам.
— Что пишет твоя Евдокия? Прости, забыл отчество, — спросил Остряков.
— Ануфриевна, — подсказал Ныч.
— Понимаешь, запамятовал. Почти три года не видались. У тебя помню сынок был. Марат, что ли?
— Марат, Николай Алексеевич. Четыре годика уже.
— А у меня детей нет. — Остряков задумался.
Они распрощались. Ныч смотрел, как, сотрясая воздух ревом моторов, красиво взлетели три тупорылых И-16. Генерал Остряков, подполковник Юмашев и майор Наумов ушли на боевое задание…
Как Ныч оказался с нами? Основные силы Черноморской авиации размещались тогда по Кавказскому побережью. Штаб ВВС флота эвакуировался из Севастополя в Новороссийск. По неотложным делам Остряков должен был вылетать на Большую землю, а это не всегда удавалось. И командующий пришел к выводу, что держать в Севастополе своего заместителя генерала Ермаченкова незачем. Пусть руководит авиацией флота на Кавказе, а на главном участке боевой деятельности, в Крыму, будут он и новый комиссар. Вместо погибшего бригадного комиссара Степаненко могут утвердить Кузенко. Заменить Михаила Григорьевича он никогда не сможет — не того уровня и размаха человек, но помощь все-таки какая-то будет. И еще — необходимо иметь в Севастополе свой штаб, вернее, филиал штаба ВВС флота. Придется взять туда оперативную группу и майора Савицкого, а полковника Калмыкова оставить со штабом ВВС в Новороссийске.
К прибытию командующего накопилось много и других дел по всем службам. Но прежде, чем заняться всем этим, Остряков приказал начальнику штаба немедленно вызвать старшего политрука Ныча, дать указание Павлову, чтобы направил с ним в Новороссийск необходимое 5-й эскадрилье число авиамехаников и разных специалистов.
— Здесь передадите Нычу группу «безлошадных» летчиков и отправите ближайшим попутным транспортом в Севастополь, — закончил Остряков. — Хорошо успели бы на теплоход «Львов».
Погода испортилась. Дул холодный, пронизывающий ветер. На теплоход «Львов» Ныч успел. Тридцать девять летчиков ему передали в порту. Привезли их на машинах. Знакомых почти не было.
