Алон Гук - Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа
Мы проезжаем улицы, заполненные людьми, которые вышли отдохнуть и развеяться в выходные. Проезжаем ночные клубы и бары с светящимися вывесками и звучащей внутри музыкой. Проезжаем пляж, и я успеваю заметить кусочек ночного моря…
Наконец приезжаем, находим парковку и подходим к дискотеке. Проходим контроль и заходим внутрь. Прямо на входе музыка оглушает нас, и мы разглядываем толпу, двигающуюся в ломаном ритме транса, скользящую в лучах и вспышках прожекторов. В нос ударяет запах травки, я замечаю компанию, расположившуюся у входа, жадно тянущую отравленный дым. Проходим к бару, берем «водку-редбул» и, неспешно потягивая коктейль, входим в толпу, втягиваемся в ритм. Танцуем, улыбаемся друг другу и людям, впитываем в себя музыку, ослепленные вспышками фликеров и затуманенные алкоголем.
Через час я устаю танцевать и иду наверх. Там, на втором этаже, что-то вроде комнаты отдыха — музыка тише, люди не танцуют, а просто сидят, говорят или целуются, пьют или просто отдыхают от танцев. Я присаживаюсь у стены и закуриваю. Оглядываю людей вокруг и замечаю трех девчонок, сидящих недалеко от меня. Мне нравится одна из них, брюнетка с симпатичным лицом. Она сидит лицом ко мне, откидывает волосы, смеется вместе с подругами. Смотрю на нее. Она ловит мой взгляд. Так, контакт установлен. Смотрю на нее и улыбаюсь. Она улыбается в ответ. Смотрю на нее еще несколько секунд и делаю жест головой: «Хочешь подойти?» Слов не слышно из-за музыки, но она меня понимает. Встает и, не спеша, подходит.
— Привет. Я Алон, — улыбаюсь ей.
— Я Ади. Как дела? Долго ты будешь так смотреть на меня и улыбаться? — говорит она и садится рядом.
Под утро, устав от дискотеки и шума, мы сидим с ней на берегу моря. Я сижу на песке, она положила голову мне на колени, и я перебираю ее волосы. Плещут волны, набегая на берег, и мир снова начинает наливаться красками. Скоро опять взойдет солнце. Новый день.
Прошли всего сутки. Но сколько же в них всего! Мне трудно переключаться с войны на праздник, мозг не успевает переработать всю информацию. Я сижу здесь на пляже и встречаю рассвет, но в мыслях я все еще там, в арабском городе. С оружием в руках я охочусь на террориста. Это не девушка рядом со мной, это мой друг из взвода лежит, выискивая цель. Это не море переливается в лучах восходящего солнца, это дома ненавистного города нависают надо мной. Это не песок подо мной, это щебень и мусор кривых арабских улиц.
Закрываю и снова открываю глаза, сгоняя с себя мимолетное наваждение, наклоняюсь, целую подругу и говорю:
— Поехали спать. Я очень устал.
Ехать из Тель-Авива до моего дома всего полчаса. Примерно столько же, сколько с территорий до нашей базы.
24
Мы сожжем их [неверных] в огне. Всякий раз, как сготовится их кожа, мы заменим ее другой кожей, чтобы они вкусили мучения.
Коран, Сура 4:59Я поправляю каску, затягиваю разболтавшиеся ремешки, матерюсь про себя и продолжаю идти. Мы в центре Дженина на длительной операции. Прикрывая друг друга, мы продвигаемся по старому городу в поисках террористов. Четвертый день операции. В первый день мы взяли всех известных Службе безопасности боевиков. Один из них сопротивлялся — начал отстреливаться, и мы его завалили. Во второй день мы изъяли все оружие по известным нам точкам. В третий день пытались собрать хоть какую-то информацию о боевиках, устроили засаду с приманкой, но ничего не нашли. Все в подполье, сидят по погребам и схронам и не хотят вылезать, избегая огневого контакта. Сегодня идет четвертый день операции, и какого хрена мы здесь делаем, я уже не знаю.
Медленно продвигаемся вперед по извилистым улицам. Слева переулок. Осторожно высовываюсь из-за угла: сначала винтовка, потом я. Просматриваю угол, все чисто и жестом даю своему звену команду двигаться дальше. Идем. Никто не говорит ни слова, но я чувствую напряжение и разочарование парней. Ненавижу неудачные операции. Дайте нам цель и прикажите действовать, и мы «перевернем весь мир». А просто так передвигаться по городу и искать непонятно что — это просто сводит с ума. Как пружина — если сжал ее, она должна распрямиться. То же самое и с нами — если мы зашли внутрь, нам нужен «экшн», бой. А пока есть только одна и та же рутинная работа. И, несмотря на это, все напряжены до предела.
Тишина арабских городов обманчива. Никогда не знаешь, откуда начнут стрелять, когда будет засада или где заложена мина. Поэтому мы все в полной боевой готовности стрелять по первому признаку опасности. Все это изматывает и физически, и морально. Мы на ногах с пяти утра, а уже скоро полдень, и ничего «интересного» пока не произошло. Доходим до очередного дома, «рабочее» звено проверяет его, и после весь наш взвод заходит внутрь. Шимри объявляет «привал», и мы скидываем наши наплечные сумки на пол. Снимаем каски и кладем их пределах досягаемости руки. Бронежилеты остаются на нас. Пока мы находимся на вражеской территории, мы их не снимаем.
Буль и Саги вызываются охранять первыми. Они располагаются у входа в дом. Нив достает из своей сумки еду — сухой паек и раздает его.
— Жрите больше, мне меньше будет нести, — подбадривает он, и парни разбирают еду. Я беру банку консервов, открываю и начинаю есть. Одна и та же гадость уже четвертый день. Консервы из «Боевых порций». Когда уже будет нормальная еда? С обеспечением здесь хреново, горячую жратву на территории не подвозят, и мы все время едим эту фигню. Хотя на самом деле ты уже находишься в состоянии такой апатии от постоянного недосыпания и напряжения, что есть не хочется. Я ем не потому, что вкусно или хочу, а потому, что надо. Еда — это сила, которая поможет двигаться еще один день.
Лезу в заплечный кармашек бронежилета и достаю пачку сигарет. Вынимаю одну, распрямляю ее и закуриваю. Ах, благословенный никотин! Только ты спасаешь меня от сумасшествия этих дней!
Рядом лежит Шимри. Он смотрит на меня и тоже просит сигарету. Мы лежим и курим, наслаждаясь минутой покоя. Шимри — свой парень. Он, конечно, офицер и все такое, но большего раздолбая в армии я еще не видел. Вот он лежит и курит, и, вместо того чтобы поднимать нам боевой дух и подбадривать (хотя кто верит в эти разговоры? разве что только что призвавшиеся дети), он начинает материться:
— Да что за дерьмо? Какого хрена мы здесь делаем? Четвертый день одни и те же сраные игры. Они не понимают, что все «джонни» давным-давно попрятались и в ближайшие две недели из своих нор не выползут?
«Они» — это командир подразделения и командир батальона, которые сейчас сидят в штабной машине и разрабатывают для нас эти самые «оперативные планы».
— Ясный хрен, сейчас уже никого не возьмем! — Саги присоединяется к нам и тоже достает сигарету.
— Арабуши же не дураки, понимают, что мы в городе не просто так, а их ищем. Так они и попрятались по подвалам. А нам тут сидеть и это дерьмо жрать!
— Шимер, поговори ты с ними, ты же офицер, тебя они послушают, сколько можно уже этой ерундой заниматься?
— С кем поговорить? Сами знаете, что у этих штабистов голова квадратная. Они и слушать никого не будут.
Наш взвод зол, и понятно почему. Если бы у нас были конкретные цели, хоть на месяц вперед, никто бы и слова не сказал, делали бы работу и все. А так командование гоняет нас просто так туда-сюда по этому вонючему городу, пытаясь наудачу что-то найти. А так не бывает. Арабы не дураки, и партизанская война — это их жизнь, так что в этот раз мы найти уже точно никого не сможем, и пока только себя подставляем.
Ронен тоже просит у меня сигарету, и, получив, неумело зажигает ее. В принципе, он не курит, но иногда любит просто так подымить. Он почти не затягивается и держит ее так, как будто это что-то хрупкое и легко разбивающееся, боясь уронить. Я скептически смотрю на его попытки курить и решаю до возвращения на базу сигарет ему больше не давать. Нечего переводить добро.
— Алони, ты только представь, через год мы будем лежать на пляже в Южной Америке, окруженные латинскими девочками, будем пить ром, нюхать кокаин и вспоминать эти времена, как страшный сон! — Ронен полулежит справа от меня, и в его глазах отражаются голубые воды Атлантического океана, белоснежный пляж Рио-де-Жанейро и черноволосые девушки с кожей цвета шоколада.
Я возвращаю его из страны грез на бренную землю:
— Ага, Южная Америка. Нам бы хоть на базу к выходным вернуться. А то этот придурок Гольдфус еще придумает нам операцию на субботу. Будут нам тогда и девочки, и кокаин, — я сегодня настроен более чем пессимистично, настроения нет никакого, сильно устал, сухой паек давно надоел, и сигарет у меня осталось только полпачки, а новых тут взять негде. Поэтому и настроение на нуле.
Время от времени раздаются выстрелы. Стреляют издалека, по нам или нет — непонятно. В первые дни операции ты реагируешь на каждый выстрел, группируешься, пригибаешься или начинаешь искать источник стрельбы. Но сейчас все настолько к этому привыкли, что даже внимания не обращают. И только Тофах в ответ на выстрелы поднимает жопу и оглушительно пердит, доверительно сообщая:
