Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи
Зато уж если он сближался с человеком, то дружба эта была крепче стали. Саша готов был всем пожертвовать для товарища. И теперь, когда он так внезапно исчез, летчики вспоминали, как Саша уступил свой теплый комбинезон захворавшему Селиверстову, а сам полетел в рваном, как он, еще в мирное время, поколотил хвастуна, презрительно отозвавшегося об Атрашкевиче, как выхлопотал у командира отпуск технику, у которого стряслась дома беда.
Теперь наиболее ответственные разведывательные полеты поручались Пал Палычу Крюкову. Он привозил неутешительные вести: немцы, уже захватившие Мариуполь, рвались к Таганрогу.
Это были критические дни кампании 1941 года. Гитлеровцы бросили на карту все, что имели, чтобы добиться решающего успеха до наступления морозов. На севере был блокирован Ленинград. Под Москвой опытнейшие полководцы германских танковых армий Гудериан, Гот и Хюпнер упрямо пробивались к советской столице, стремясь зажать ее защитников в клещи. На юге соперничавший в славе с Гудерианом Клейст стремился любой ценой проложить своими танками путь к нефтяным богатствам Майкопа. В предвидении жестоких боев в горах Кавказа гитлеровское командование направило на Южный фронт специально обученный 49-й горно-стрелковый корпус Кюблера.
Противостоявшие фашистам на юге части Красной Армии были измотаны трехмесячными непрерывными боями. Правда, в Донбассе они пополнились за счет шахтеров и металлистов. Они отчаянно дрались за свои заводы и шахты, и гитлеровцы понесли здесь огромные потери. Но все-таки фашисты продвигались вперед, и вот уже смертельная угроза нависла над Таганрогом и Ростовом. Теперь надо было мобилизовать все силы для того, чтобы задержать врага на подступах к Северному Кавказу.
На фронте еще никто точно не знал, что на востоке спешно формируются новые армии, которые через каких-нибудь полтора месяца потрясут мир своими успехами под Москвой. Никто не догадывался, что уже не за горами поворотный момент всей этой страшной войны. Люди не рассуждали: если командование требует, чтобы вот эти усталые, истрепанные боями полки держали фронт против вдесятеро сильнейшего врага — значит, так нужно. И они продолжали яростно обороняться, отвоевывая самые драгоценные рубежи войны — рубежи времени.
На Таганрогском аэродроме Крюков, Фигичев, Селиверстов познакомились с летчиками 73-й авиадивизии, прибывшими им на смену, хорошо обученными молодыми ребятами. Правда, на вооружении у них были устарелые самолеты, но они не роптали. В боях над Ростовом эти летчики уже не раз встречались с гитлеровскими пилотами и довольно успешно отражали их атаки. Молодые командиры из 73-й авиадивизии с интересом расспрашивали фронтовиков из 55-го полка:
— А как вы радио пользуетесь? Удается держать связь между самолетами? А как сопровождаете бомбардировщиков? Где принимаете их и до какой точки потом доводите?
Чувствовалось, что эти люди основательно готовились к предстоящим операциям. Они пришлись по сердцу Крюкову и его друзьям. И как ни устали летчики 55-го полка, как ни нуждались хотя бы в кратковременном отдыхе, они чувствовали себя прескверно при одной мысли, что вот в такой напряженный момент им, обстрелянным, накопившим боевой опыт, приходится перелетать в тыл в то время, как молодые будут продолжать вести бой. Крюков даже попытался похлопотать: нельзя ли остаться в Таганроге с 73-й авиадивизией. Он подошел к командиру дивизии и немного неуклюже, но с чувством заговорил:
— Извините, конечно, но, честное слово, как-то неудобно получается: вы вот — сюда, а мы — на восток... Прямо скандал! Может быть, вы там, вверху, за нас замолвите словечко: так, мол, и так — есть еще в 55-м полку люди, давайте и их на передний край. Вот бы и повоевали вместе?
— Мир тесен, товарищ старший лейтенант, но, может быть, еще и встретимся, — ответил, улыбаясь, комдив. — А начальству, знаете, виднее. Это уж пусть оно само решает, кого куда!
Он откашлялся и протянул руку Пал Палычу. Самолеты 55-го полка потянулись на восток, а 73-я дивизия стала обживать аэродром. Теперь она была единственным полноправным его хозяином, основной военной силой Таганрога, — подступы к городу прикрывали жидкие, сильно поредевшие за последнюю неделю цепи пехоты.
Командир собрал летчиков и объяснил им всю сложность обстановки. Надо было обрушить на немцев серию внезапных массированных штурмовых ударов, чтобы создать у них представление, будто бы здесь они наткнулись на мощный, неприступный оборонительный рубеж, надежно прикрытый с воздуха. Тогда Клейст на три-четыре дня зароется в землю, а тем временем с востока могут подойти наши свежие части.
И в тот же день эскадрилья за эскадрильей, полк за полком пошли на взлет. На аэродроме непрерывно хлопотали потные, раскрасневшиеся техники и оружейники, едва успевавшие питать горючим и боеприпасами этот невероятный конвейер. Над дорогами, идущими к Таганрогу, над полями, над степью непрерывно кружили группы по двенадцать-восемнадцать самолетов, и не было часа, когда в воздухе не слышался бы свист бомб и треск авиапулеметов...
Уже встали до неба столбы дыма от горящих танков, уже расползлись по оврагам ищущие спасения от нежданной беды гитлеровские мотоколонны, уже сотни солдат в темно-зеленых пыльных мундирах замертво распластались на полях, а самолеты с красными звездами на плоскостях все шли и шли, и ошалевшим гитлеровцам казалось, что им нет конца.
Только ночью они несколько пришли в себя и начали осторожно выдвигать вперед разведывательные отряды. Все еще находясь под психологическим воздействием дневных налетов, разведчики вели себя пугливо и поворачивали назад при первых же встречах с нашим немногочисленным охранением.
На Таганрогском аэродроме никто не спал. Комдив нервно ходил по просторному блиндажу, прислушиваясь к ружейно-пулеметной перестрелке то нараставшей, то затихавшей. Кто-кто, а он-то уж наверняка знал, что стоит сейчас немцам сунуть к Таганрогу мощный танковый кулак — и через полчаса танки ворвутся на аэродром и подавят самолеты. Тогда — катастрофа...
Он поднялся из блиндажа и обошел летное поле. Повсюду, как и было приказано, сидели в наскоро отрытых окопах, бодрствуя всю ночь, техники и оружейники с противотанковыми гранатами и бутылками с горючей жидкостью. Спать разрешалось только летчикам.
После полуночи в блиндаже раздался тревожный телефонный звонок: на правом фланге послышался шум танков. Командир дивизии приказал усилить дозоры, внимательно наблюдать, огня не открывать, пока танки не подойдут вплотную. Когда же подойдут, забросать их гранатами.
Танки двигались медленно, неуклюже маневрируя в кромешной мгле. Время от времени они останавливались, и танкисты напряженно прислушивались. Мертвое молчание русских пугало их больше, чем самый сильный обстрел. Гитлеровцы не допускали и мысли о том, что Таганрог, который вчера днем так яростно обороняла авиация, сейчас почти без защиты. И вдруг из темноты донесся скрежет и скрип разворачивающихся танков — разведчики повернули на север.
Командир с облегчением вздохнул и вытер пот платком: это было спасение. Он взглянул на часы. Близился рассвет.
— Теперь мы живем! — сказал он, обращаясь к телефонисту, сидевшему у порога с трубкой у уха. — Теперь живем!..
И через полчаса, едва посерел горизонт, на аэродроме взревели десятки моторов. 73-я авиационная дивизия начала еще один боевой день...
Невероятным напряжением всех сил наши части задержали немцев на подступах к Ростову. Генерал Клейст вынужден был снова запросить у главной квартиры фюрера подкрепления и начал перегруппировку своих частей, готовясь к новому удару: Берлин категорически требовал от него ключей столицы тихого Дона.
Ростов, израненный бомбами немецкой авиации, опоясанный валами наскоро сооруженных укреплений, оклеенный плакатами и воззваниями, приобрел фронтовой вид. По улицам проходили грузовые трамваи с пушками и боеприпасами. Проносились забрызганные грязью мотоциклисты в мягких матерчатых шлемах, проходили нестройным шагом колонны ополченцев с винтовками через плечо. На перекрестках студенты и домохозяйки строили баррикады. С вокзала один за другим уходили в тыл эшелоны, груженные заводским оборудованием, и санитарные поезда.
С Дона, мутного и сердитого, дул пронизывающий ветер. Холодное, закрытое тучами небо роняло на город хлопья мокрого снега. Как-то сразу стало сыро, тоскливо и неуютно. Люди перестали улыбаться, перестали шутить и даже разговаривали теперь негромко, словно боясь пропустить что-то особенно важное и значительное.
В один из этих серых октябрьских дней сержант Андрей Труд, приехавший по служебным делам в Ростов из села Султан-Салы, где теперь стоял полк, медленно брел по проспекту Буденного, уныло поглядывая по сторонам. Ему не приходилось раньше бывать в этом большом южном городе, но от товарищей он знал, что прежде тут жили шумно и весело. Стало досадно, что вот и сюда докатилась война. Невольно вспомнился родной Кривой Рог. Как далеко теперь до него, и приведется ли еще побывать дома! Теперь там хозяйничают фашисты. И в Киеве фашисты, и в Одессе фашисты, и под Москвой фашисты...
