Григорий Василенко - Крик безмолвия (записки генерала)
— Откуда ты? Местная или приезжая? — спросила инспектор.
— На местную не похожа, — сразу сказала бухгалтер, заинтересовавшись незнакомкой.
Такие молодые, да еще девушки, редко приходили на кирпичный завод.
— У тебя есть какие‑то документы?
— Есть паспорт. Я приезжая.
Она расстегнула верхние пуговицы пальто и красными руками достала из бокового кармана паспорт. Инспектор вчитывалась, листала паспорт, посмотрела на нее, сверяя фотографию с ее посиневшим от холода лицом. Нашла, что она повзрослела.
Бухгалтершу, облокотившуюся руками о стол, удивляло
выжидающее, смиренное лицо незнакомки. Ей хотелось сказать: «Будь посмелее».
— Откуда ты? — спросила инспектор. И даже хотела добавить: «А справка у тебя об освобождении есть? Или ты сбежала?» Уже не первый раз она имела дело с беглецами не только из колоний, а из детских домов и просто убежавшими из дому, но только подростками другого склада. Их сразу можно было узнать по первым же словам. Выдавала их грубоватость, безразличие, да вопрос — сколько будут платить. Обычно они тут же уходили, узнав о низкой зарплате, хлопнув дверью.
— Я из Орловской области. Может, слыхали, есть такой город Новосиль, наш районный центр, а сама я из Долгожитово.
— Г орода?
— Нет, деревни, вблизи Новосиля.
— Как же ты к нам залетела? — расспрашивала инспектор, — аэропорта у нас нет…
У нее выработался этот трафаретный разговор со всеми, кто приходил наниматься на работу на завод и она не делала никакого исключения для приезжей, хотя говорить с ней стоило бы по–другому.
Часто принятые на работу через день–два, неделю уходили или бросали работу, даже не заглянув к ней и не объяснив причин бегства, доставляя ей немалые огорчения.
— Как же ты сюда попала? Или по путевке комсомола на стройки коммунизма? — с усмешкой допытывалась инспектор.
— У тебя, наверное, кто‑нибудь есть в станице из родственников или знакомых? — пришла ей на выручку бухгалтер.
— Нет у меня тут никого.
— Сирота, — не удержалась бухгалтер.
— С автобуса прямо к вам. Я — комсомолка. Женщина, ехавшая со мною в автобусе, мы с ней сидели рядом от Краснодара, сказала, — что тут можно устроиться на работу на кирпичный завод. Сама она тутошняя. Пелагеей ее зовут. Ее муж работает у вас.
— Так, так, — неопределенно сказала инспектор, — залетная птичка.
Бухгалтерша же про себя отмечала детскую непосредственность и наивность незнакомки и вместе с тем ее смелость. Она не увидела на ее лице ни сознания ее отчаянного положения, ни даже озабоченности своей без
домной неустроенностью. Может быть,' сказывалась молодость или скрывалось что‑то такое таинственное, безвыходное, отчего она решилась пуститься в дальнее путешествие и остановиться в незнакомой ей станице только лишь потому, что какая‑то женщина, случайная попутчица, посоветовала ей пойти на кирпичный завод. И она доверилась ей. Напрашивалось что‑то похожее на тех людей, женщин, которых встречал Горький, бродя по России.
— Значит, так… Приехала автобусом и сразу к нам, на завод?
Это уже напоминало допрос, но он не смущал незнакомку.
Да…
— Почему ты уехала из дому? Сбежала?
— Нет, что вы… Села в поезд, доехала до Орла, а потом автобусом. Люди говорили, что на Кубани тепло, можно устроиться на работу, и жизнь здесь получше, чем у нас. С одеждой проще. Не нужно зимнего пальто, других вещей. У нас там холодно.
— А родители?..
— У меня же никого нет, кроме тетки. Бабушка умерла. А у тетки своих четверо, не до меня.
Другого она сказать не могла. То была ее глубокая тайна.
— Значит, что‑то ты натворила и сбежала. Как это так — с бухты–барахты сесть на поезд и уехать, куда глаза глядят? Что там, нет у вас работы?..
Незнакомка склонила голову, но не как провинившаяся, а с обидой на то, что ей не верили, хотя говорила она правду.
— Как тебя зовут? — спросила бухгалтерша.
— Ольга.
— Оленька, ты не обижайся. Зоя Петровна — кадровик, она отвечает за прием на завод. Ей надо все знать о человеке.
Слушая разговор и все время посматривая на доверчивое лицо Ольги, бухгалтер все больше проникалась к ней материнской жалостью. Ее дочь, ровесница Ольги, училась в музыкальном училище в Краснодаре и она представила себе свою Аллочку в таком виде, в таком положении пришедшую проситься на работу не на швейную фабрику, где сам бог велел работать женщинам, а на кирпичный
завод. Это не вмещалось в ее понятии. Она переживала за незнакомую девочку.
— Ничего я не натворила, — вздохнула Ольга, видя, что ее не понимают. — Так случилось, что я должна была уехать из Долгополова. Ничего не украла, а уехала, чтобы устроиться на работу.
Ольга опять потупила глаза и уже начала сомневаться, что ее примут на завод, а жить на что‑то надо, и надо где‑то ночевать. Она надеялась сразу устроиться в заводском общежитии, пока найдет где‑нибудь себе угол в станице.
— Ты где‑нибудь работала?
— Заведующей клубом в колхозе.
— Образование?
— Десять классов.
— Рабочей пойдешь? Подсобной?
— Пойду, — сразу, не раздумывая, ответила Ольга.
Другого выхода у нее не было. Мелькнула надежда
пристроиться хотя бы на первые дни, чтобы оглядеться на новом месте и не чувствовать себя бездомной, никому не нужной, что ее больше всего пугало только из‑за того, что она не могла жить на улице.
О том, что она несчастный человек в этом мире, Ольга еще не думала. Запросы ее были весьма скромные — устроиться на работу и переночевать в любом общежитии. О большем она не помышляла в первый день на Кубани.
Услышав ее согласие, обе женщины переглянулись.
— Предупреждаю — работа тяжелая, грязная, пыльная… Кирпичи, глину таскать, вагончики опрокидывать — дело не женское. А другого тут ничего нет. Женщины там работают, кому деваться некуда, так они привыкли к тяжести, у них все позади, а тебе еще детей рожать. А так в основном там мужики и многие после срока. Да и заработки у подсобных рабочих — кот наплакал. Это — чтобы ты знала.
Инспектор по кадрам могла бы ей рассказать многое из своей нелегкой жизни, ожесточившей ее. Так и напрашивалось сказать Ольге: «У меня вот от тяжелых сырых кирпичей, которых я здесь перетаскала не на один дом, нет своих детей и врачи говорят, что не будет». Но заводу требовались рабочие и она не могла ее отговаривать.
— Оленька, ты не торопись, подумай, может что- нибудь другое найдешь, — советовала бухгалтер.
— Я согласна. А общежитие у вас есть?
— Есть, но там одни мужики. Пьют они там день и ночь, дерутся… Туда лучше не показывайся.
— Нет, я туда не пойду, — сразу ответила Ольга.
Ольга уже испытала горе, слишком много обид, зла,
глухой деревенской забитости, разных поверий и житейских невзгод, выпавших на ее сиротскую долю. В полной мере она этого еще не сознавала в свои годы, когда вся жизнь была впереди, но на сердце помимо ее воли уже откладывалась жестокость мира, в котором она жила и предстояло жить.
Ожесточится ли она или останется человеком с доброй душой — время покажет. В ней была велика природная надежда на лучшую долю, как и у каждого человека, что вся неустроенность пройдет, как только начнет сама зарабатывать себе на хлеб. Она не могла не тянуться, как молодой цветок, стоя на подоконнике, к свету, к теплу. Это и была ее естественная, заложенная в человеке, сила к жизни, преодолевающая все житейские трудности.
— Где ты будешь ночевать? — спросила бухгалтер. — У нас же нет гостиницы, нет и вокзала.
— Переночую у той тетечки.
— А что это за тетечка? — теперь уже начала добиваться бухгалтер. — Может, у нее там притон, заманивает к себе вот таких цыплят, как ты?
— Нет, она не такая, — уверенно ответила Ольга.
— Если у нее не выйдет, приходи ко мне, — предложила бухгалтер. У меня переночуешь.
— Спасибо, я пойду к ней.
— Ну, смотри…
Ольга написала заявление о приеме на работу, заполнила учетную карточку, оставила свой паспорт у инспектора и ушла с наказом — завтра прийти к ней. Она должна познакомиться с мастером, у которого ей предстояло работать.
Как только она закрыла за собой дверь, обе женщины пустились в рассуждения об Ольге, свалившейся, как снег на голову.
— Смелая девица, — сказала инспектор.
— Дитё, — не согласилась бухгалтер. — Попадет в смену мужиков, они ее быстро облапошат. А личико у нее симпатичное, не обветренное. В своем убранстве она выглядит замухрышкой. А приодеть бы ее — невеста.
Если бы этот разговор услышала Ольга, она бы зарделась от таких слов. Ничего подобного она о себе не ведала.
— Ты хотя бы что‑нибудь другое ей предложила, чтобы она осмотрелась, — подсказывала бухгалтер. — Она же не представляет, что с ней будут творить. Мне жутко становится от того, что она там услышит. Может, какой- нибудь посыльной в канцелярию?.. Грамотная девочка, десять классов…
