Валерий Киселев - Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
Метров триста батальон, стараясь ступать тихо, прошел спокойно, но когда деревья впереди поредели и до шоссе оставалось метров двадцать, им навстречу защелкали выстрелы. Цепи, открыв недружный огонь из винтовок, залегли.
– «Кукушки»! Воробкин, видите? – ложась и дергая его за рукав, сказал Похлебаев. – Вон на дереве сидит, подлец.
– У нас же счетверенная установка есть!
– Ну-ка давай ее сюда, пусть прочешет!
Минут через пять в беспорядочный треск винтовок уверенно вплелся густой перестук счетверенной зенитной установки.
Похлебаев, чувствуя мстительное удовлетворение, что с верхушек сосен летят во все стороны не только щепки – он видел, как упали четыре трупа, выбрал момент после того, как пулемет прочесал сосны по второму заходу, и громко крикнул:
– Первая рота – вперед!
Несколько десятков бойцов плотной массой быстро перебежали шоссе.
Стрельба с деревьев прекратилась. Похлебаев хотел отдать приказ на бросок второй роте, как вдруг услышал шум мотоциклов на шоссе. Теперь перебегать было опасно, тем более что от шоссе лес здесь стоял довольно далеко, метрах в ста.
– Мотоциклы! Десятка два! – крикнули от шоссе.
– Пулеметы – на обочину! – дал команду Похлебаев.
Через пару минут, точно споткнувшись обо что-то, три мотоцикла летели кто вправо, кто влево от дороги на обочины, остальные, частью развернувшись, открыли огонь наугад.
Похлебаев решил было, что бой с мотоциклистами займет не более нескольких минут, но гитлеровцы, спешившись и быстро организовавшись, открыли такой плотный и точный пулеметный и автоматный огонь, что о броске через шоссе не могло быть и речи.
Похлебаев послал один взвод вдоль шоссе, чтобы зайти немцам с фланга, с той стороны дороги тоже стали активнее вести огонь, но и гитлеровцы, не жалея патронов, прижимали стрелков к земле.
Время шло, стрельба, если и стихала на минуту-другую, потом опять вспыхивала с новой силой. Похлебаев уже прикидывал, как бы поставить против мотоциклистов орудия его батареи. «Два часа возимся», – удивился он, взглянув на часы. Бой явно затягивался, нужно было принимать какое-то решение.
От немцев в стрельбу вплелись очереди крупнокалиберных пулеметов, потом гулко ударили танковые пушки.
– Три танка подошли, товарищ старший лейтенант! – крикнул Похлебаеву подбежавший лейтенант Воробкин.
– Марычев! Давай свое орудие на прямую наводку к обочине! – крикнул Похлебаев и подумал: «На тебя вся надежда. Если хотя бы один танк подожжем, то, может быть, и мотоциклисты смоются».
Георгий Похлебаев, видя, как с десяток артиллеристов бегом выкатили и развернули орудие, как опускается ствол и одновременно заряжающий загоняет снаряд, и, понимая, что быстрее, чем они это делают, делать уже невозможно, все же мысленно подгонял: «Быстрее… Быстрее…»
Наконец, первый снаряд полетел в танк. Второй, третий. «Торопишься!» – хотел крикнуть Георгий, но от четвертого снаряда передний танк быстро окутался дымом, через секунду-две левее орудия разорвался снаряд, и Похлебаев увидел, как упал на спину со снарядом в руках кто-то из расчета. Еще через мгновение вспыхнул второй танк, а уже через минуту, не больше, как-то разом стихли автоматные очереди, а третий танк, круто развернувшись, укатил в сторону Кричева.
«Если сейчас не поднимемся, то целый день пролежим», – подумал Похлебаев и, набрав в легкие воздуха, громко и уверенно крикнул:
– Батальон! Вперед! Вперед! – И, видя, как из-под деревьев со всех сторон поднимаются и бегут бойцы, поднялся и сам.
Пропустив последнюю упряжку с орудием, которая пронеслась как сумасшедшая, он в три прыжка последним из батальона перескочил шоссе.
Через триста метров, когда бойцы разобрались по взводам и отдышались, Похлебаев дал команду «Стой!».
Посчитав своих людей, ротные доложили майору Московскому, а тот сказал Похлебаеву, что убитых в батальоне всего пятеро, но раненых около пятидесяти.
«Будем считать, что еще раз повезло», – устало подумал Похлебаев.
На берегу Сожа большая группа саперов рубила лес на переправу. Человек тридцать подносили бревна, а остальные, перекинув через реку стальной трос, перетаскивали по дну орудия.
Из леса к реке подходили все новые группы запыхавшихся бойцов, многие, не раздеваясь, бросались в воду и плыли на тот берег.
Шапошников и Васильчиков, отвечавшие за порядок на переправе, громче, чем обычно, подавали команды растерявшимся после прорыва группам, то и дело подходили от одной к другой, что-то объясняли, кого-то торопили, кого-то осаживали – из-за шоссе с каждой минутой нарастал поток людей и техники.
Политрук саперной роты 771-го полка Сергей Моисеев, высокий, худой, с охрипшим голосом, подгонял своих саперов, которые и без того валились с ног:
– Ребята! Давай скорее, мост нужен срочно!
Надо было придумать, как и чем забивать сваи для моста, но в суматохе ничего не приходило в голову. Пока орудия перетаскивали по дну тросами, но как быть, когда соберутся автомашины? А они уже выскакивали из леса одна за другой на бешеной скорости, резко тормозили у самой воды, шофера выскакивали из машин и сломя голову бежали к реке.
– Куда вы? Стойте! Стойте! – услышал Шапошников пронзительный женский крик. Это была Аня, машинистка штаба полка.
Девушка бегала вдоль берега, громко кричала, стыдила шоферов, которые, бросив свои машины, переплывали Сож.
«Надо же, возвращаются, – удивился Шапошников. – Вот так девчонка!» А через несколько минут, бросив взгляд в сторону сгрудившихся левее переправы машин, Шапошников увидел, что они колонной выстраиваются к переправе, а Аня что-то докладывает группе командиров-артиллеристов, которые руководили перетаскиванием орудий тросами.
К Шапошникову подошел лейтенант Степанцев:
– Все спецподразделения полка переправлены, товарищ капитан. Только кухню утопили.
– Кухню… Мы вот машину с документами полка никак не вытащим, – с досадой сказал Шапошников.
Лейтенанту Степанцеву, хотя с ним и был большой обоз, удалось проскочить шоссе едва ли не удачней всех. Получив от Шапошникова приказ на прорыв, Степанцев пока выстраивал и подтягивал обоз – а набралось несколько десятков подвод и не менее двухсот человек – потерял брешь, в которую проскочил батальон Леоненко. На подходах к шоссе Степанцеву попался бешено мчавшийся навстречу грузовик с незнакомым капитаном на подножке: «Куда? Там немцы!» Почти следом за машиной показался немецкий броневик, встал и начал неторопливо и густо поливать свинцом все, что видел перед собой. Повозки шарахнулись, прячась за кустами, замерли, люди минут тридцать пролежали, не поднимая головы. Когда броневик, наконец, уехал, Степанцев снова построил свою колонну, прислушался, где на шоссе стрельба стояла пореже, и дал команду двигаться туда.
Подобравшись по-пластунски к обочине, он, посмотрев направо и налево – ни немцев, ни их танков не было видно, – махнул рукой первому ездовому. Повозки одна за другой с грохотом перескочили через шоссе, рядом с ними торопливо, озираясь по сторонам, перебегали бойцы.
Степанцев догнал голову колонны, когда она углубилась в лес. Скоро он, немало удивившись, встретил в лесу старика.
– Дедушка! Как лучше выйти к Сожу? – спросил его Степанцев. – Выручай!
Старик, встрепенувшись и весь как-то собравшись, бодро сказал:
– А давайте провожу! Там ваши переправляются, я покажу.
И старик, назвавшись Степанцеву дедом Прокопом, без всяких происшествий, лесом, выбирая, где погуще, вывел всю их колонну прямо к переправе за каких-то полчаса.
– Ну, дедушка, спасибо! Век вас не забудем, – пожал ему Степанцев руку на прощание.
Часам к четырем дня после новой яростной вспышки стрельбы поток людей, автомашин и повозок снова усилился, и капитан Шапошников, узнав в подъехавшей «эмке» Гришина, Канцедала, Яманова и Смолина, быстро пошел к машине.
Полковник Гришин вышел из машины, махнул шоферу, чтобы ехал к переправе, и пошел навстречу Шапошникову.
– Как тут дела? – здороваясь за руку, спросил Гришин.
– Переправились два батальона нашего полка, а Леоненко оставил на подступах к шоссе с нашей стороны, как было приказано.
– Не видел я их, – удивленно бросил Гришин.
– Левее переправился батальон четыреста девятого полка, – продолжал доклад Шапошников, – сейчас переправляем батарею артполка Смолина.
– Где у тебя замполит?
– На той стороне Сожа, проверяет оборону в батальоне Горбунова.
– А Малинов где? – спросил Гришин.
– Полковник Малинов на той стороне шоссе, выводит тыловые подразделения. Я послал за ним лейтенанта Тюкаева, – ответил Шапошников, стараясь говорить увереннее.
На самом деле все тыловые подразделения полка вышли, и за шоссе могли остаться только мелкие группы полка, которые по каким-то причинам отстали или заблудились. Сказать прямо, что он не знает, где сейчас полковник Малинов и чем он занимается, Шапошников не мог – боялся подвести своего командира.
