Николай Наумов - На рубежах Среднерусья
Жуков, надвинув на выпуклый лоб полевую фуражку, стал всматриваться в оборону немцев, пытаясь схватить в ней то, что подсказало бы, готов ли враг начать наступление в ближайшие дни или по каким-либо соображениям отказался от такого намерения. Но местность, обновленная весенней зеленью, выглядела совсем не военной. Только траншеи да бугорки над ними, в которых могли стоять пулеметы и противотанковые орудия, выказывали ее угрожающий характер. Район приграничных областей России и Украины, что мог кормить и дарить счастье двум-трем миллионам тружеников, сейчас казался обезлюдевшим. Не видно было даже солдат, надежно укрывшихся в траншеях и блиндажах. По сигналам наблюдателей они за минуты могли схватить оружие и выкосить идущие на них цепи.
Жуков приладил окуляры, развел объективы, повернул стереотрубу в одну, другую, третью стороны — ничего. Приподнял объективы повыше — в глубине обороны заметил три группы солдат с лопатами на плечах. Они уходили в тыл. Зачем это было делать невдалеке от переднего края? Траншей ведь отрыто немерено. Может быть, готовили огневые позиции для батарей и дивизионов, которые будут заняты артиллерией усиления? Так это или не так, но все равно этих данных — мизер, чтобы делать серьезные выводы.
— Начальника разведки не вижу, — не отрывая глаз от стереотрубы, произнес Жуков.
— Рядом, в открытом НП.
— Пусть подойдет.
Полковник, одетый в лишь слегка обношенное обмундирование, вошел в блиндаж с той пытливой серьезностью на лице, по которой опытный глаз мог разглядеть ум, характер, знание своих дел и возможностей, но при беглом взгляде можно было прийти совсем к иному мнению: заурядный, потому все еще ходит в полковниках, хотя по годам чуть моложе командующего.
— Полковник Шмелев, — доложился он с корректной интонацией.
— Давно занимаетесь разведкой, товарищ полковник? — с неприязнью спросил Жуков явно не строевого офицера.
— Войсковой — три месяца, а другими видами разведки — восемнадцать лет.
— Другие — это какие же?
— В свое время я закончил восточный факультет Академии имени Фрунзе, занимался коммерцией на территории Чехословакии, Австрии и Польши. Потом, когда эти страны лишились своей самостоятельности, руководством ГРУ был отозван в Москву и назначен руководителем юго-восточного сектора Европы.
— Повышение после провальной работы разведки перед войной?! — с недоумением спросил Жуков.
Губы полковника чуть сжались в полуулыбке.
— Насколько мне известно, данные, добытые нашей разведкой, позволяли определить, с какой целью в предвоенные недели немецкие дивизии выдвигались в Польщу, Венгрию и Румынию. Нота немецкой дипломатии на запрос нашей, будто они отводятся из районов налета английской авиации, была неубедительна.
Парирующий ответ был адресован, конечно, и ему, Жукову. Оправдываться не было смысла. Да и не такие полковники и майоры будут определять вину тех, по чьей вине война началась вроде бы внезапно.
— Язык у вас острый. На чем отточен?
— На немецком, чешском, польском, болгарском, в какой-то мере на языках народов Югославии.
Осведомленность разведчика и знание языков произвели на Жукова впечатление, и он смягчился:
— Доложите, какие силы врага стоят перед вашим фронтом.
Разведчик раскрыл состав войск группы армий «Юг» в той последовательности и с теми подробностями, которые позволяли судить не только о количестве и составе войск неприятеля за изгибами фронта у Белгорода и Харькова, но и где можно ожидать их ударов, если германский генштаб на них решится.
— Вы считаете, что «если» еще не решено?
— Не решено по времени. То есть — когда начинать летнюю кампанию. Не исключена и другая причина: переносом начала кампании посеять у нас сомнение, будет ли предпринято наступление вообще. Этот прием немцы использовали для введения в заблуждение англо-французского командования в сороковом году, в какой-то мере и нас. — Отделив высказанное паузой, полковник добавил: — Нельзя исключать и того, что перенос сроков начала летней кампании вызван победой тех военачальников, которые вполне резонно считают, что начинать летнюю кампанию не полностью восстановленными дивизиями, особенно танковыми, при материально-техническом обеспечении, которого хватит на пол-тора-два месяца, а продолжительность кампании может составить пять-шесть месяцев, заранее предрешить ограниченный ее результат. Полагаю, Сталинград существенно убавил самонадеянности германского генералитета.
— Какое же суждение вы доложили начальнику штаба фронта: начнут ли немцы летнюю кампанию первыми или предпочтут стратегическую оборону? — Жуков не стал упоминать Ватутина, чтобы не поставить разведчика в неудобное положение, если он скажет, что немцы все же попытаются еще раз проблему войны решить наступлением.
Шмелев уловил подспудный смысл вопроса и добавил:
— Если германская разведка вскроет наши силы, сосредотачиваемые Ставкой в пределах Курского выступа, она может рекомендовать своему верховному командованию не предпринимать крупное наступление вообще, поскольку оно не даст тех результатов, которые могли бы изменить ход войны в их пользу. Иной результат для Германии не только бессмыслен, но и опасен по политическим соображениям.
Новым в суждениях полковника было только то, что немцы могут отказаться от наступления, узнав о создании Ставкой мощного стратегического резерва, заранее занимающего оборону за Курским выступом. Подобная оценка намерений вермахта высказывалась и в Ставке, однако то, что она прозвучала и… на фронте, подсказывало: такой вариант ведения немцами летней кампании не исключен и его следует проработать более основательно. И Жуков заметил разведчику:
— Ваши соображения, товарищ полковник, не лишены логики. Но, чтобы они обрели практический вес, необходимо ко всем вашим «если» добыть добротные данные, подтверждающие или опровергающие их. Иначе цена им — грош. В первую очередь надо добыть надежные данные, наступлением или обороной немцы начнут летнюю кампанию и вообще, готовят ли они наступление на стыке мая и июня. И второе — куда будет нацелен удар группы «Юг», если она собирается предпринять наступление в ближайшее время.
— Слушаюсь, товарищ маршал, — без дипломатической изысканности ответил полковник.
— Справитесь с задачей — я и генерал Ватутин походатайствуем о присвоении вам звания генерала.
Когда полковник поднялся в траншею, Жуков спросил Ватутина:
— Если верить разведке, Николай Федорович, предлагать Верховному упреждающее наступление у вашего штаба и у тебя лично не было весомых доводов.
— Разведка высказала целый ряд «если». Я их оценил по нескольким параметрам. Наиболее выгодным посчитал упреждающее наступление моего и Юго-Западного фронтов с целью освобождения Донбасса и приднепровского промышленного района. Разрушение южного крыла стратегического фронта немцев поможет Центральному, Брянскому и Западному фронтам разгромить группу армий «Центр». Группа армий «Юг» за зиму понесла наибольшие потери. Правда, в ее состав германское командование включило немало свежих сил, но в контрнаступлении они тоже понесли немалые потери и потому не смогли перешагнуть через Северный Донец. Конечно, германское командование постарается ускоренно пополнить группу Манштейна, но, думаю, за май нужную боеспособность ее дивизии не обретут. Второй довод — центральный участок стратегического фронта. У нас Курский выступ, у немцев — Харьковский мешок. Двумя ударами отсюда и от Изюма на Полтаву можно окружить основные силы Манштейна и…
— Вот в «и…» вся загвоздка. Разгром войск Манштейна, конечно, позволит освободить Донбасс и Днепропетровщину, но нам необходимо освобождение всей Левобережной Украины, Смоленщины и части Белоруссии с основательным заделом на Днепре, чтобы успешно провести зимнюю кампанию. Наносить два мощных удара, разделенных немалым пространством, — значит бить большим и средним пальцами. А Ставка уже начала сосредоточение своих резервов на центральном участке фронта. Перебрасывать их на юго-западное направление уже нет времени. Добьемся успеха в центре — легче будет освободить и южную часть Украины.
— Но если германское командование затянет начало кампании или вообще откажется от наступления, в нашем распоряжении останется всего-на-всего два-три летних месяца. За них мы не дойдем даже до Днепра.
— Время продвижения к Днепру будет определяться не столько расстоянием до него, сколько темпами наступления наших войск. До Днепра всего три с половиной сотни километров. Если в сражении на стыке России и Украины мы как следует обескровим войска двух группировок немцев, при темпе наступления наших войск двенадцать — пятнадцать километров в сутки, нам потребуется около месяца.
