Григорий Полянкер - Наш добрый друг
– Попей водички, легче станет. Возьми-ка! – обратился он к собаке с какой-то непередаваемой нежностью. – Маловато, понимаю, но потерпи. Ты ведь привыкшая к солдатской нашей житухе.
Джулька с благодарностью уставилась на старого солдата, потом перевела измученный взгляд на баночку с водой. По всему видно было, ей ужасно хотелось пить, но не было сил подтянуться к банке.
Только через несколько минут, отдышавшись и придя немного в себя, Джулька неторопливо приподнялась и жадно стала пить невкусную, теплую воду, вилять хвостом, поглядывая на Леонтия, словно желая отблагодарить этого славного человека за его доброе сердце.
Опорожнив банку и облизавшись, Джулька осторожно поднялась с места, оглянулась по сторонам, начала тереться у наших ног и с недоверием поглядывать и тихонько рычать на новичков, которые смотрели на нее с нескрываемым страхом и удивлением.
Мы ей подбрасывали в банку все, что у нас осталось от скромного ужина, и она, обнюхав банку, стала с жадностью вылизывать ее, поглядывая на нас, не подбросим ли еще чего-нибудь.
Заметив, что все наши скромные запасы иссякли и больше нечего подбрасывать, она лапой отодвинула в сторонку, как это делала все время, свою банку, выбрала себе уголок в сторонке и вскоре уснула мертвецким сном.
Шика Маргулис осторожно подошел к ней, постоял с минуту, покачав головой – мол, измучилась небось за эту дорогу, и прикрыл тряпкой.
– Спи, Джулька, спи, дорогая, ты заслужила покой!
Ребята смотрели на спящую и старались разговаривать тихонько, мимо нее проходили на цыпочках.
Где-то гремели пушки, но к этому грому она давно уже привыкла, и он ее разбудить не мог.
Стоя на своих местах, глядя пристально в сторону, где находился враг, мы все еще не могли успокоиться и с нежностью думали о своем четвероногом друге, о его преданности и удивительной верности. Мы уже было потеряли надежду увидеть ее, и вот она опять с нами, в нашей небольшой крепости. Отдыхает, чтобы через какое-то время снова вскочить на ноги, прижаться к брустверу траншеи, вглядываясь в ту сторону, где находится враг, готовая перенести вместе с нами все опасности и невзгоды.
11.
На новом месте мы себя чувствовали значительно хуже, чем там, у обрыва, перед зеленой балкой, откуда нам пришлось отступить под натиском вражеских танков.
Хотя враг и засыпал нас минами, снарядами, но глубокая наша траншея уберегала нас от осколков. Обзор там был исключительно хороший, и немцам трудно было туда добраться.
Здесь же, на второй линии, нам стало куда хуже и труднее.
В этом и крылась причина того, что мы буквально во сне видели, как опрокидываем врага и врываемся в свою старую обитель, занимая прежнюю оборону. Наш комвзвода был все время озабочен проблемой, как бы пробраться на плечах у врага в нашу старую обжитую траншею, и строил разные планы.
Враг несколько раз пытался вышибить нас и из этой траншеи, но каждый раз наталкивался на стену и откатывался, оставляя перед нашими позициями убитых и сожженные машины.
Испытав на себе наше железное упорство, он перенес удары на соседние участки. Очевидно, желая усыпить нашу бдительность, показать, что мы его больше не интересуем, он не проявлял активности, и мы оказались на время не у дел. Бои шли по соседству.
Всю ночь и полдня мы приводили нашу полуразбитую траншею в порядок, готовились к новому бою, ждали, но фашисты к нам не лезли, и мы блаженствовали в неожиданной передышке. Вот и жаркое солнце зашло, озарив полнеба багровыми полотнищами. Спала жара, и улеглась пылища. Казалось, никакая опасность пока нам не грозит. Мы хорошенько за эти часы отдохнули, и отдохнула Джулька, стала опять резвой, веселой и забавной. Вдруг небо загремело. Появилось несколько бомбардировщиков, земля вздыбилась вокруг от грохота и разрывающихся бомб. Один вражеский самолет, пикируя с диким ревом, свистом, сменил другой, и мы оказались в подлинном аду, оглушенные взрывами, засыпанные землей, густой пылью.
Началось светопреставление. И, заглушая гром с воздуха, раздался лязг гусениц. Пошли в нашу сторону вражеские танки, автоматчики. Они двигались неторопливо, уверенные в том, что их самолеты уже все совершили – очистили им путь и что ничего живого после этого страшного воздушного налета не осталось.
Действительно, трудно было разобраться, кто из наших остался жив, неоглушенный, способный отразить новую атаку врага, кто ранен.
Но удивительно! Несмотря на то, что десятки вражеских бомб было обрушено на нас и все поле покрыто осколками, чадом, пылью, дымом, только двое из наших – Шика Map-гулис и дядя Леонтий – были ранены, и мы это сочли каким-то чудом. Стало быть, и на этот раз пронесло. Сможем дальше сражаться.
С ног до головы в пыли показался Самохин. Вытирая рукавом грязное лицо, он промчался по траншее, оглядывая нас, крикнул:
– Держаться, гвардейцы! Приготовиться ударить по танкам!
Он взял из рук новичка-солдата противотанковое ружье и приготовился стрелять по головной машине, которая приближалась к траншее.
– Гранаты к бою! У кого бутылки-зажигалки, ко мне!
Не успели оглянуться, как над нами пронеслись низко-низко свои штурмовики. Они, как обычно, неслись вихрем, низко, расстреливая с воздуха вражеские танки, рассеивая пехоту.
В течение считанных секунд они навели порядок на поле боя, нанесли тяжелый удар по наступающим.
Только несколько уцелевших немецких танков и автоматчиков прорвались к траншее.
Мы встретили их сильным огнем из пулеметов, противотанковых ружей. Когда в десятках шагов от нас вспыхнули первые танки и автоматчики попятились назад, Самохин выскочил из траншеи, держа в руках гранаты, крикнул:
– Гвардия, за мной, вперед!
И понесся, перескакивая через трупы фашистов, через черневшие тут и там воронки от бомб и снарядов.
Мы бросились вслед за своим командиром, на ходу расстреливая замешкавшихся или не успевших бежать немецких автоматчиков.
Вдруг до нас донесся отчаянный лай. Это подала голос неугомонная Джулька. Дикими прыжками она догоняла и набрасывалась то на одного фашиста, то на другого, на ходу обрабатывая их так, что клочья одежды летели в разные стороны. Она нас опередила, и нам казалось – теперь Уж наверняка погибнет: отстреливаясь, немцы целились именно в нее, но каким-то чудом она уцелела.
На плечах бегущих фашистов мы ворвались в недавно оставленную нами траншею. Пришлось пустить в ход приклады, солдатские лопатки, финки, а то и просто кулаки.
После короткого боя в самой траншее и вокруг нее мы захватили, наконец, оставленные накануне позиции, закрепились снова в нашей прежней траншее, что явилось большой победой.
Джулька вскочила туда первой и, чуть живая, притаилась.
То, что нам удалось так быстро отбить нашу траншею и тут же закрепиться в ней, разгромив врага, всех нас очень радовало. Однако радость была омрачена, мы понесли потери: двух из нашего пополнения убило, ранены Шика Маргулис, дядя Леонтий и Васо Доладзе, которых необходимо было немедленно отправить в медсанбат.
Не успели мы прийти в себя, кое-как устроиться в траншее, как зазвонил полевой телефон.
Наш новый комбат Рахматуллин, который только что сменил убитого комбата Сазыкина, бесстрашного человека и любимца всей части, вызвал Самохина:
– Докладывай, как у тебя там дела.
– Все в порядке!… Заняли свою первую траншею, закрепляемся. Подбили четыре танка.
– Молодцы! Мы с комполка наблюдали, как вы зверски деретесь. Сегодня представим всех к боевым наградам.
– Служим Советскому Союзу!… – задыхаясь от волнения, воскликнул Самохин и уже хотел было покласть трубку, но комбат задержал его:
– Послушай, мой дорогой. Чуть не забыл: что это у тебя в хозяйстве делается? Я наблюдал за вами… Что за зверь крутится возле вас? Мешает работать… Что, может, зоопарк решили открыть?
По лицу Самохина пробежала ехидная улыбка. Подумав минутку, ответил:
– Это не зверь и не зоопарк. Это Джулька наша. И она никому не мешает, наоборот, помогает.
– Ты что, родной, выпил? Я спрашиваю, что за псина возле вас бегала? Мало фашистских псов имеешь перед собой?
– Нет, комбат, это собака чудесная. На прошлой неделе прибилась к нашему шалашу и чувствует себя неплохо… Подружились…
– Брось эти шутки! – возмутился комбат. – Прогони ее ко всем чертям. Не видишь разве, что нам теперь не до шуток и не до собак?… Только их не хватает… Понял?
– Так точно, понял, но прогнать Джульку никак не можем. Ребята ее полюбили, привыкли. Когда с ней познакомитесь, уверен, тоже полюбите…
– Глупости! О какой любви может теперь идти речь? В каком уставе ты вычитал, что на переднем крае положено держать собак? Война или забава? Тоже придумали…
– Смотря какая редкая собака… – не сдавался Самохин, – такую, как Джулька, можно держать.
– Прошу прекратить болтовню. Прогони ее, чтоб не мешала!
– Наоборот, помогает! Как верный друг служит нам.
