Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания
– Завтра ровно в восемь утра будь у инженера Маррона. Он занимается общественными работами.
Точно в восемь утра я был у инженера Маррона. Его дом стоял в северной части города, на углу улиц Педро А. Переса и Пасео. Приятные мечты овладели мною: теперь я смогу зарабатывать, а то, что буду делать, всегда пригодится мне в жизни.
Маррон встретил меня с улыбкой и сказал:
– Альварито, подойди к Чорипану на главный склад, он уже знает о тебе…
Что-то мне в этом не понравилось, но я не мог понять, что именно.
Чорипан выдал мне кирку, я начал работать и через полчаса уже не сомневался, что эта кирка самая большая и тяжелая из всех имевшихся на складе.
Работая поденщиком, я рыл траншеи для водопровода в течение нескольких недель. Моими основными инструментами были кирка и лопата. Там, на окраине города, грязь доходила до колен, и я вынужден был переносить насмешки девушек из «Юнион-клаба», проезжавших мимо. Через некоторое время мне удалось убедить отца послать меня в столицу на учебу. Он, по-видимому, устал от моих просьб, потому и уступил. Отец был всегда снисходителен ко мне, даже слишком. Но в данном случае он пошел мне навстречу, видимо, потому, что имел страстное желание оторвать меня от «пропащих людей», завсегдатаев кафе «Флорида», «Рефекториум» и особенно ресторана «Бомбилья», владелец которого, дон Николас, часто приглашал меня к себе на ужин. И если я приводил своих друзей, это импонировало ему еще больше. Он говорил в таких случаях, поводя густыми бровями: «Не беспокойся, мальчуган, все будет хорошо». Пожалуй, отец принял такое решение еще и потому, что был сыт моими частыми отлучками в компании друзей, подобными последнему побегу, а также моим вступлением вместе с Серхио в организацию «Молодая Куба».
Мать, напротив, узнав о согласии отца на мой переезд в столицу, очень расстроилась. В конце концов она успокоилась, но в ее глазах навсегда осталась печаль. Они как бы говорили мне: «Сыночек мой… это ведь так опасно».
Шел 1948 год. Президентом страны был Карлос Прио Сокаррас. Студенческая жизнь в то время была и грустной, и веселой. Грустной - когда время очень долго тянулось в ожидании стипендии. Веселой - когда мы получали свои пять песо, чтобы в течение недели истратить их вместе с друзьями.
Я жил в пансионе на углу улицы Эспада и площади Вапора с десятью или двенадцатью студентами университета. Они называли меня солдатом, поскольку я готовился поступать в авиационное училище. По вечерам я занимался в подготовительной военной школе (это, конечно, слишком громко сказано), расположенной на углу улиц Сан-Ласаро и Инфанта. Это была частная школа, которую создал отставной капитан национальной армии Коскульюэла, чтобы заработать себе на хлеб. Это была личность странного вида и не менее странного поведения. Домом управляла дражайшая супруга отставного капитана - женщина, которой было уже за шестьдесят. Не обращая внимания даже на занятия, она в присутствии учеников сурово выговаривала мужу за какое-либо упущение, причем делала это тоном, не допускавшим возражений, и в самой грубой форме.
Этот сеньор получал в то время по 15 песо за два занятия в неделю, включавших алгебру, физику, химию, историю и другие дисциплины. Он выдал нам удостоверения с фотографиями и справки о сдаче экзамена по каждому предмету. Но важнее всего было получить от него гарантию того, что все, кто обучается у него, сдадут вступительные экзамены благодаря его прекрасным связям. Однако провалы на официальных экзаменах даже тех поступающих, которые прекрасно знали алгебру и физику, были делом постоянным. И тем не менее капитан снова и снова набирал оптимистов.
Однажды вечером я узнал от друзей из университета, что они решили выразить протест против повышения стоимости проезда в автобусах. Я немедленно оставил занятия и оказался в центре города на углу улиц Сан-Ласаро и Инфанта. Я, будущий военный, хватал булыжники и бросал их в автобусы, которые проезжали мимо меня. Вскоре прибыли машины полиции. Выскочившие из них полицейские стали наносить удары направо и налево. Мы были вынуждены отступить, точнее - не отступить, а дать деру. За считанные секунды я оказался в туалетной комнате бильярдного зала «Поп» на улице Сан-Ласаро, где мы с такими же, как я сам, живо обсудили наше положение. Неожиданно я подумал: «Что мне нужно здесь? Зачем мне все это, если я скоро поступлю в военное училище? А если меня задержат и заведут досье? Тогда придется проститься с мечтой об авиации».
В начале 1948 года был убит профсоюзный лидер Хесус Менендес. Это вызвало огромное потрясение в стране. Я помню, меня сильно взволновало это событие, как и многих других. Я пытался разобраться, что происходит. «Если он коммунист, - думал я, - а люди говорят, что это плохо, то как тогда объяснить реакцию народа?» Я знал, что люди, жившие скромно, отдавали часть своего заработка, помогая организации Менендеса. До меня доходили слухи, что многие люди, относящиеся к интеллигенции - преподаватели, писатели, артисты, - были коммунистами или симпатизировали им. Но почему? Я пытался понять, в чем здесь дело. Меня волновали эти вопросы, впрочем, сам я всегда был на стороне людей бесправных, обиженных. Чем очевиднее были факты несправедливости, тем сильнее становилось в душе моей чувство сострадания к этим людям.
Глава 10. ДОРОГА В НЕБО
Никто лучше не определил философию, которая оправдывала создание «школы диктаторов», чем бывший министр обороны Соединенных Штатов Америки Роберт Макнамара, заявивший со всей откровенностью перед членами законодательной комиссии: «Пожалуй, самую большую отдачу от нашей военной помощи мы получаем, обучая в наших военных училищах и центрах в США и за рубежом элиту офицерского состава. Эти курсанты отбираются в своих странах с той целью, чтобы по возвращении стать инструкторами. Нет необходимости убеждать вас, как важно иметь лидерами людей, получивших из первых рук сведения о том, как живут и о чем думают американцы. Чрезвычайно ценно сделать этих людей нашими друзьями».
Старый С-47 эскадрильи транспортной авиация военно-воздушных сил Кубы, как большая усталая птица, начал снижение. Снижаться пришлось по приборам, так как все небо затянули плотные черные тучи. Сказывалась ненастная погода - слышались шум и треск помех в радиоприборах.
Самолет продолжал снижение вслепую, пробиваясь сквозь тучи и черноту ночи. Связь поддерживалась лишь на частоте 118,1, через которую осуществлялось управление выводом самолетов в район аэродрома и заходом на посадку. Штормовая погода вынуждала всех оставаться на своих местах и сидеть, крепко пристегнувшись ремнями безопасности. Я сожалел, что нельзя было остаться во время посадки самолета в кабине пилота. За несколько минут до начала снижения самолета руководитель миссии ВВС США на Кубе полковник Альфред Хук занял место командира корабля, а его помощник майор Пауэлл - место второго пилота. До этого самолет с Кубы вели кубинские летчики. Конечно, американцы лучше знали технику и были более опытными пилотами.
Я почувствовал легкое вздрагивание корпуса самолета, видимо, менялся режим работы двигателей. Их шум сделался слабее, казалось, еще немного - и они заглохнут. Был момент, когда я подумал, что двигатели совсем остановились. Но скоро их рокот, похожий на мурлыканье старого кота, возобновился.
Одни!… Совсем одни в этой металлической коробке на высоте нескольких тысяч футов от земли, среди ночи и урагана. Понимаешь, что бессилен что-либо изменить, и в то же время ощущаешь удобство и комфорт. Их создает в первую очередь тепло калориферов. Легкое дуновение теплого воздуха проникает под плед, прикрывающий ноги. Мы как бы скользим в мире безмолвия, и кажется, я вижу гребни волн, вздымающих наш корабль. Вспышки молний через круглые иллюминаторы освещают наши лица. Вокруг нас кромешный ад. Воздушные потоки бросают старый С-47 как пушинку. Я пристегнут ремнями безопасности, но мне кажется, что какая-то неведомая сила вырывает мое тело из кресла и несет по салону. Страх проникает в кабину и передается всем. Это видно по расширенным зрачкам многих глаз. Я ощущаю его желудком, кончиками вспотевших пальцев. Он отражается и на лицах пилотов.
Приборная доска, на которой светятся огоньки, наполняет кабину пилотов необычным голубоватым светом. За иллюминаторами мигают красные и зеленые огни по краям огромных крыльев, переливаются различными красками, набегающими концентрическими волнами на фюзеляж. Стрелка горизонта скачет как бешеная. Радиокомпас точно указывает курс. Стоит абсолютная тишина. В воздухе чувствуется запах грозовых электрических разрядов. После нескольких кругов вижу через иллюминаторы, что мы идем на посадку. Еще мгновение - и я чувствую скрежет колес, коснувшихся взлетно-посадочной полосы. Мы на земле, в Соединенных Штатах Америки. Температура воздуха за бортом около пяти градусов, поэтому надеваем пальто. По слабо освещенному коридору я, нагруженный чемоданом, пробираюсь к выходу из самолета. Слышу голос полковника Альфреда Хука, который говорит на ломаном испанском:
![Кирилл Мерецков - На службе народу [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/41513/41513.jpg)
