Юрий Герман - Студеное море
Контр-адмирал кивнул головой, прислушался к разговору в передави и слегка улыбнулся.
— Полный адмирал! — говорил одни голос, — Всегда ты, Блохин, путаешь. Одна звезда — это вице-адмирал, а уже две — это полный. Тут одна, — значит, вице.
— Ну, а контр-адмирал тогда, по-твоему, что носит? — спросил другой голос. — Какая у тебя манера говорить, не зная.
— Ну-ка, идите сюда, полные адмиралы, давайте сюда, тут выясним, что к чему, — сказал контр-адмирал.
Мгновенно в передней наступила тишина, потом что-то упало и разбилось, потом оба голоса зашипели какие-то полусердитые, полуиспуганные слова, и два подростка, багровые от смущения, толкая друг друга, появились на пороге.
— А похож, — сказал контр-адмирал, приглядываясь к Бориске, — глаза те же, взгляд такой же. Рот, подбородок… Да и на вас они тоже очень похожи, товарищ Ладынин.
Старик молчал, грустно улыбаясь.
Потом контр-адмирал немного поговорил с Бориской и с Блохиным, спросил у мальчиков, что за модели кораблей стоят на полочках по стенкам, и Борис, стесняясь, но толково и раздельно рассказал и про лыкошитый поморский корабль, вырезанный руками Александра, и про казацкий челн, и про модель нефы тринадцатого века, и про модель скандинавского драка с надстройками на носу и на корме для воинов.
Контр-адмирал слушал молча; старик Ладынин по-прежнему грустно улыбался; Анцыферов покуривал в печку, искоса глядя на Бориску.
— Дай-ка мне лыкошитый корабль, — сказал контр-адмирал и поставил модель перед собой, на край стола.
Любуясь, поглядел, огладил пальцами крутые бока ладьи и спросил Ладынина, можно ли созвать домашних.
— Да тут почти что все, — сказал старик, — вот только Варя да Глафира. Позови Варвару, Бориска!
Варя пришла тотчас же, в темном платье, очень похудевшая, спокойная. Глафира остановилась возле порога.
— Ну, так, — сказал контр-адмирал, — вся семья в сборе, нисколько я понимаю. Добро!
Глава у него потеплели.
Спокойным жестом он достал из кармана сверток, разорвал тонкую обертку и раскрыл красную коробочку. Потом бережно на ладонь положил мягко сверкнувший орден Отечественной войны первой степени и протянул его через стол старику Ладынину. Губы под усами у старика дрогнули.
— Возьмите, товарищ Ладынин, — сказал контр-адмирал, — это орден вашего сына. Пусть он вечно хранится в вашей семье. Вот Борис вырастет и тоже будет хранить орден брата-героя. Берите!
Плача и не замечая слез, текущих из-под очков, старик взял орден, поцеловал его и отвернулся, не в силах больше владеть собой.
Варя быстро вышла из комнаты, бегом пробежала коридор и замерла возле лестницы на антресоли. Тут ее и нашел Бориска.
— Варюша, — сказал он шепотом и взял Варю за руну холодными и дрожащими пальцами, — контр-адмирал спрашивает про тетрадки Шурины, Спрашивает, нельзя ли посмотреть. Они там у тебя? Да? У тебя?
— У меня! — сказала Варя. — Я сейчас, сию минуту. Я быстро!
Прикусив нижнюю губу, она поднялась в ту комнату, в которой когда-то жил Александр, открыла ящик стола и достала оттуда несколько тетрадей, исписанных юным почерком — его почерком. Потом спустилась в столовую и положила тетради на белую скатерть рядом с коробочкой для ордена и моделью поморской ладьи.
— Разрешите посмотреть? — спросил контр-адмирал. Анцыферов толкнул задумавшегося старика Ладынина, и тот сказал, что, пожалуйста, это просто детские записи Шуры, разные выписки из книжек, размышления…
— Понятно, — рассеянно ответил контр-адмирал, — понятно…
Читая про себя, он переворачивал страницу за страницей — тут были строки и строфы стихов, описание Ленинграда, цитаты из великих флотоводцев, заповеди самому себе, какие-то звонкие, пламенные и юношеские слова, краткие размышления, вновь так и этак подчеркнутые цитаты и опять стихи…
Контр-адмирал прочитал вслух:
— «Ветер дует с моря — здешний, Балтийский, не похож на наш северный, а все-таки море. И даже сердце бьется.
Быть верным. Самое главное — быть верным. Верным не тогда, когда легко быть верным, а когда трудно. Когда так трудно, что труднее нельзя. Вот, например, если Варя разлюбит меня…»
Контр-адмирал пропустил несколько строчек.
— Это ничего, — сказала Варя, — тут все можно читать. Читайте, пожалуйста.
Контр-адмирал продолжал:
— «Быть верным всегда, везде, вечно. И в стужу, и в непогоду. И в бою, и в работе. Быть верным своему собственному чувству. Быть верным до конца, до самой наипоследней минуты».
Контр-адмирал читал не торопясь, ровным голосом, сдерживая волнение. Когда глаза его находили место, слишком близко касающееся внутренней жизни Александра, любви его к Варе или еще чего-нибудь в этом роде, он пропускал несколько строчек, и никто, кроме Вари, этого не замечал.
Так он просмотрел одну тетрадку, потом другую, потом еще одну. Старик Ладынин слушал внимательно, почти напряженно. Выражение лица у него сделалось твердым, сидел он прямо, курил глубокими затяжками. Анцыферов глядел, не отрываясь, на ладью, что стояла возле тетрадок. У Вари горели щеки, Бориска и Блохин стояли за спиной контр-адмирала, глаза у мальчиков жарко пылали.
Контр-адмирал читал:
— «Говорить и думать только правду, быть честным и прямым. Если любить, то любить так, чтобы умереть за свою любовь. Не думать о своих удобствах или неудобствах. Во всем быть одинаковым, Это трудно, но я буду таким, иначе не стоит жить».
Когда часы на стене в столовой пробили десять, контр-адмирал поднялся, положил тетрадь на стол и попросил показать ему комнату, в которой жил Александр.
Варя пошла вперед, молча отворила дверь со стеклом, пропустила контр-адмирала и встала у дверного косяка, прижимая руки к груди, тонкая и бледная в своем черном платье.
— Коли что понадобится, — сказал контр-адмирал, — прошу меня известить. Может быть, сейчас что-нибудь нужно семье?
Варя покачала головой; она не могла сказать ни слова — слезы душили ее.
— Ну, полно, — теплым и тихим голосом сказал контр-адмирал. — Пойдемте отсюда!
Надев шинель, контр-адмирал попрощался со всеми и вышел в темный двор, По-прежнему лил холодный дождь. В калитке без пальто и без шапки стоял Бориска. Глаза у неги светились. Контр-адмирал сначала не узнал его в темноте, а потом сказал:
— Что ты, брат, стоишь? Простудишься! Мало отцу горя?
— Я хочу быть военным моряком, — громко и очень тонко сказал Бориска, — и хочу быть таким, как он. Таким же!
Медленная, грустная улыбка появилась на лице у контр-адмирала. Он погладил Бориску по голове, по мягким, влажным от дождя и снега волосам, посмотрел ему в лицо и сказал:
— Что ж… И будешь моряком. Вот построим мы эсминец, назовем его «Гвардии старший лейтенант Ладынин» и будешь ты служить на новом корабле так же, как служил твой брат. Договорились?
— Договорились! — сжимая руку контр-адмирала холодными пальцами, сказал Бориска.
— Ну и добро!
Контр-адмирал еще провел но Борискиной голове горячей ладонью и сел в машину. Захлюпала под покрышками грязь со снегом, красный огонек стоп-сигнала медленно проплыл у ног Бориски.
Зашумел ветер, вновь понесло снег вперемешку с дождем.
Бориска посмотрел вслед уехавшей машине и вошел в теплый дом, в столовую, расставил по местам модели кораблей и сел за стол читать дневники Александра. Варя подошла к нему, села с ним рядом, обняла его за плечо и сказала тихим голосом:
— Давай читать вместе!
— Давай! — согласился Бориска.
Полярное, 1943
