Свен Хассель - Колеса ужаса
Плутон так надел на плечо ремень, чтобы можно было бежать, держа автомат у бедра, когда начнется перестрелка.
К нашему удивлению, Малыш тоже взял автомат, хотя ему предстояло тащить пушку. Никто его ни о чем не спрашивал. В нагрудных патронташах у него было несколько сотен патронов. За ремень была заткнута отточенная саперная лопатка, приготовленная для рукопашного боя.
Порта положил рядом с собой огнемет, Легионер нес на спине запас бензина. Вид у Порты, лежавшего в цилиндре и с огнеметом, был совершенно безумным.
Артиллеристы установили пушки за нашими позициями, но из-за долгого ожидания кое-кто хотел убрать их, заявляя, что тревога была ложной.
Фон Барринг гневно заспорил с лейтенантом-артиллеристом. Кончилось тем, что гауптман запретил убирать орудия и пригрозил смертной казнью тому, кто попытается это сделать.
Мы, улыбаясь, стали подталкивать локтями саперов. Фон Барринг был стреляным воробьем. Нюхом чуял непорядок. Он знал, что делал. Полагаться на него мы могли.
Прошло еще полчаса. Несколько человек предложили отправиться на обед. Фон Барринг запретил. Старые резервисты подняли громкий шум.
Столпотворение началось в пять минут третьего. Весь холм исчез. Взлетел к небу сплошной черной тучей. На секунду воцарилась мертвая тишина. Потом на нас посыпались тонны земли, камней и древесных пеньков.
Тут же открыла огонь русская артиллерия. На наши прежние позиции падали минометные мины всех калибров. Хотя обстрел длился недолго, все наши телефонные провода были изорваны в клочья и все антенны стали бесполезны, однако убито или ранено было всего несколько солдат.
Вся наша позиция была окутана густым, едким, тошнотворным дымом. Сквозь него мы видели, как русская пехота штурмует наши прежние позиции, стремясь захватить высоту 268/9, пока немцы на флангах не обнаружили, что позиция взорвана.
— Штурмовой батальон, за мной! — громко крикнул фон Барринг и выскочил из траншеи, неистово паля из автомата. Наши ноги сами собой пришли в движение. Все как дикари устремились к громадному кратеру. Когда мы достигли его края, русские находились перед нами в десяти метрах. И были, к их удивлению, встречены сильным огнем.
Ближний бой с автоматами у бедра и двадцатью— тридцатью огнеметами заставит побледнеть даже Сатану. Русские солдаты превращались в огненные факелы. В тесных рядах пехотинцев поднялась паника. Они бросали оружие и бежали к своим позициям, наши пушки с раскаленными докрасна стволами яростно били по ним. Но все-таки некоторым удавалось держаться на нашей стороне кратера, всего в двадцати пяти метрах от наших траншей. Тут русская артиллерия заработала всерьез. Она двадцать четыре часа обдавала маленький участок, известный нам только по координатам, адским огнем.
От нескольких пленных мы узнали, что нам противостоит Двадцать первый гвардейский саперный полк, отборная часть. Бой был яростным, ожесточенным, а русская артиллерия тем временем била по нашей тыловой оборонительной полосе.
Малыш размахивал автоматом, держа его в одной руке, будто дубинку; в другой у него была саперная лопатка. Он был в крови с головы до ног.
Порта сражался как одержимый. Когда запас бензина кончился, он стал пользоваться огнеметом, словно цепом. С цилиндром на голове он стоял в неглубокой траншее, дико орал и ожесточенно колотил налево и направо.
Легионер рядом с ним палил из трофейного автомата.
Час за часом рукопашный бой шел в узкой траншее с переменным успехом, но в конце концов нам пришлось отступить.
Бросая убитых и раненых, мы бросились к своим позициям. Русские преследовали нас по пятам, но вынуждены были отойти, когда наши резервы открыли смертоносный перекрестный огонь.
Тяжело дыша, мы залегли в своих заполненных грязью траншеях. Бауэр лишился половины щеки. У Мёллера было расплющен нос. Малыш потерял средний палец. Как ни странно, идти на перевязочный пункт он не хотел, отвергнув это предложение с рыком и бранью.
— Пошли вон, неженки! Я останусь с этими бандитами. Малыш умрет здесь, а не в ваших вонючих госпиталях!
Он ударил санитара, вскочил на край траншеи и стал яростно поливать пулями русские позиции. При этом ревел, словно бык:
— Вот вам, красные сталинские скоты! Вот вам лекарство от Малыша из Двадцать седьмого полка убийц и поджигателей. Погодите, болотные кабаны, я кастрирую вас!
Русские ответили яростным, но неприцельным огнем. Малыш стоял полностью открытым. Держа автомат у бедра и хохоча во все горло, он поливал русских огнем.
Бауэр сделал неудачную попытку стащить явно обезумевшего боевого петуха в укрытие. Малыш стоял твердо, как скала, широко расставив ноги.
Это безумие оказалось заразительным. Плутон выскочил из траншеи и начал стрелять. За ним последовали Легионер и Порта в цилиндре и с огнеметом. Они стояли рядом с Малышом и заливались смехом как сумасшедшие.
— Вам не взять нас, казарменные скоты, — орал Порта. — Получайте, падаль, получайте!
И его огнемет изрыгал смерть.
Легионер выкрикнул:
— En avant, vive la Legion![42]
И бросился вперед, бросая гранаты.
Порта подбросил в воздух цилиндр, поймал его, снова нахлобучил на голову и заревел:
— За Грозой Пустыни!
Он побежал за Легионером, Малыш с Плутоном — тоже, паля как помешанные. Тут безумие охватило весь батальон, и солдаты бросились следом за ними, завывая, будто голодные звери.
Эта атака была неотразимой. Русским пришлось отойти. Мы кусались, рычали, кромсали, били в этом безумном рукопашном бою и вновь захватили свои позиции. Потом они три недели служили нам домом. И все это время мы страдали от сильного артогня.
Наша штурмовая рота постепенно разлагалась. Многих охватил психоз военного времени, и они бились головами о стены траншеи. Другие выскакивали под сосредоточенный артиллерийский огонь и превращались в кровавое месиво.
Порта подолгу сидел в углу, играя на флейте, Легионер подыгрывал ему на губной гармошке.
У лейтенанта Хардера дважды возникали приступы психоза. Малыш колотил кулаками по мешку с песком. Когда один раз мешок отлетел ему в лицо, он взбеленился и искромсал его боевым ножом, бранясь при этом на безмолвный мешок как сумасшедший.
Пока мы оставались на высоте 268/9, нам почти не доставляли еды, однако Порта обнаружил старый склад, где оставалось немного консервов; мы вылезали, ползли туда и возвращались под огнем с добычей.
Наконец из дивизии пришло подкрепление: два полка гренадеров и множество тяжелых орудий. Еще два дня мы сражались за треклятую высотку, потом нас сменил Сто четвертый артиллерийский полк.
Мы похоронили своих многочисленных убитых рядом с теми, кто погиб во время наступления в 1941 году. Обе стороны понесли большие потери за неизвестный клочок земли. Он отмечен только на специальных картах Генерального штаба. Даже теперь никто из едущих в Орел не обратит на него внимания. Однако там лежат десять тысяч немецких и русских солдат. Единственным памятником им служат несколько ржавых касок и покрытых плесенью кожаных ремней.
10. ПОЛЕВОЙ БОРДЕЛЬ
Было совсем как в кинотеатре. Приходилось платить перед тем, как войти. Билеты были трех разновидностей: по красному ты получал одну женщину на четверть часа. По желтому — двух на два часа. Зеленый билет — цвета открывающего путь светофора — предоставлял целую ночь любви с пятью женщинами.
Нас расквартировали в Мошнах, чуть севернее Черкасс. Это была русская деревня с ветхими мазанками, растянувшаяся вдоль широкой, прямой дороги.
Мало-помалу мы успокаивались после изнурительных боев. Из учебного батальона прибыло пополнение, и в роте вновь было, как положено, двести пятьдесят человек. Однако новички были никуда не годными солдатами. Им требовалась усиленная подготовка, чтобы их можно было бросить в ожесточенную битву, которая разыгрывалась к югу от Черкасс. Мало кто из нас сможет когда-нибудь забыть это место. Но тогда мы пребывали в блаженном неведении о том, что нам уготован Верден Второй мировой войны.
Стояли холода, и поскольку топлива у нас было мало, Порта предложил поиграть в «шлепки по заднице» — грубую игру, подходящую только настоящим оторвам. Как явствует из названия, один человек нагибается так, что брюки на заду натягиваются. Один из стоящих полукругом игроков с силой бьет его по этому месту, и он должен угадать, кто ударил. Если угадает, этот игрок становится водящим.
Пронять Малыша было невозможно, даже вкладывая в удар всю силу. Он делал вид, что даже не ощутил удара.
— Тьфу ты, будто об меня ударилась бабочка, — усмехался он. — Почему не можете стукнуть как следует, трусливые зайчишки?
Если Малыш не был мишенью, он всякий раз старался нанести такой удар, чтобы несчастный водящий отлетел на несколько метров.
