Юрий Коротков - Девятая рота (сборник)
Бесконечная колонна – бронемашины, танки, «Грады», тягачи с пушками, самоходки – с развернутыми знаменами спускалась по горному серпантину к мосту через Пяндж. На головной машине ехал военный оркестр, и сквозь рев моторов и лязг гусениц доносилось «Прощание славянки».
Лютый со своими ехал на БТРе, придерживаясь перебинтованной рукой за ствол. Облепившие броню пацаны в наутюженных парадках, в медалях и аксельбантах издалека с жадным нетерпением всматривались на ту сторону границы, где генералы под козырек принимали войска, где толпились с цветами съехавшиеся со всей страны солдатские матери, отцы и жены. Там, ломая армейский порядок, рассыпая букеты, бросались к колонне женщины, и навстречу им соскакивали с брони, по-щенячьи тыкались в материнские щеки мальчишки в солдатской форме.
* * *Мы уходили из Афгана. Мы победили. Мы – девятая рота – мы выиграли свою войну.
Тогда мы еще многого не знали. Не знали, что через два года исчезнет страна, за которую мы воевали, и станет немодным носить ордена вымершей державы. Что еще много лет большие люди где-то там, наверху, будут спорить, нужна ли была эта война или нет, и решать за нас, кто прав, кто виноват.
Мы не знали, что раненого Усаму вынесли из боя «черные аисты», и однажды через много лет все мы снова услышим про него и впервые увидим нашего врага в лицо на телеэкране.
Сержант Дыгало останется на сверхсрочную, и его вместе с учебкой, оказавшейся вдруг в чужой стране, перебросят в Россию, куда-то под Тулу, а через год он умрет от инсульта прямо на бегу в ночном марш-броске. Белоснежка останется в брошенном военном городке, и ее с матерью и другими русскими семьями вырежут исламисты. А нас самих, пацанов из девятой роты, жестоко разбросает новая жизнь – кого в князья, кого о самое дно.
Но ничего этого мы не знали тогда. Не знали даже, что в суматохе вывода огромной армии нас просто забыли на этой дальней, никому уже не нужной высотке…
Мы уходили из Афгана. Мы – победили.
Иван Поддубный
Белобрысый мальчишка в грязной рваной рубахе бежал по хутору, размазывая по лицу слезы и кровь из разбитого носа.
Отец правил косу у амбара.
– Батя! Батя! – издалека закричал мальчишка, захлебываясь слезами. – Это Поярковы братья… шестеро на одного… их шестеро, а я один… Поддубные, говорят, – голь подзаборная, не ходи, говорят, к нам, не будем водиться… Я на них, а они старших кликнули…
Отец по-прежнему неторопливыми, размеренными взмахами водил оселок по косе. Проверил остроту пальцем, отложил оселок, прислонил косу к стене.
– Ну что ж, пойдем разбираться, – сказал он.
Мальчишка подошел за ним к дому. Здесь отец снял с гвоздя на крыльце нагайку и с силой вытянул сына по спине.
– Не ходи ко мне жалиться! Не ходи! Не ходи! – хлестал он мальчишку. – Ты казак! И чтобы слез твоих бабских я больше не видал – прибью! Понял?
Мальчишка стоял прямо, глядя на отца, опустив руки и даже не вздрагивая от ударов.
– Понял, батя… – одними губами прошелестел он…
В сгустившихся синих сумерках он сидел на крутом берегу реки, глядя перед собой пустыми глазами. Внизу по берегу пробежали братья, беззвучно окликали его во все стороны, прикладывая ладони ко рту. Потом заметили, подбежали, беззвучно говорили что-то, трясли за плечи, испуганно заглядывая в лицо, тянули за руку. Тот по-прежнему ничего не видел и не слышал…
Материнская рука легла ему на голову.
– Ваня…
Мальчишка поднял голову – и молча заплакал, только слезы покатились по неподвижному лицу. Перепуганные братья смотрели издалека.
– Все пройдет, Ваня, – мать погладила его по голове. – И синяки, и обиды. Все пройдет, Ваня, все забудется и быльем порастет… А слез стыдиться не надо, слезы душу лечат. Пойдем, – она взяла его за руку, и Иван покорно пошел за ней…
…Иван оторвал от подушки стриженную коротким седым ежиком голову. Стоящий над ним стюард в морской форменке еще раз потормошил его за плечо, продолжая говорить что-то по-английски. Иван покачал головой: не понимаю.
– Америка! – улыбаясь, повторил тот.
Поддубный вышел на палубу, уже запруженную пассажирами. На горизонте теснились небоскребы, а прямо над кораблем поднималась, уходила высоко в небо статуя Свободы.
1927 год. США
– Здравствуйте, товарищ Поддубный! – протолкался к нему сквозь толпу тощий гражданин в пенсне. – Извините, ради бога, господин Поддубный!.. – возбужденно заговорил он. – Господи, сколько же времени теперь нужно, чтобы выдавить из себя раба по капле, как говорил доктор Чехов! Чтобы забыть это плебейское обращение – «товарищ»! Чувствуете, Иван Максимович? – он глубоко вдохнул. – Неужели не чувствуете? Здесь даже воздух другой! Так пахнет свобода!.. Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, оковы крепостные, и ты, покорный им народ!.. Господи, неужели это не сон? Неужели все позади – бесконечное унижение, нищета, воинствующие хамы?.. – он снял пенсне и вытер слезы. – Извините… Все позади, все забыть, забыть! Вся жизнь с начала! Вся жизнь – с чистого листа, в свободной стране, среди свободных людей!..
В толпе пассажиров Иван сошел на причал, постукивая тяжелой тростью, поставил чемодан, огляделся.
– Господин Поддубный? – к нему подкатился невысокий малый в котелке, преувеличенно бодро потряс руку. – С благополучным прибытием в Америку! – он говорил с сильным акцентом, иногда забавно коверкая и путая слова. – Я – Терри Коувел. Я говорю по-русски, если вы заметили, – захохотал он. – Хотя, наверное, хуже, чем десять лет назад. Если хотите – Тарас Ковалев, я из России. Вот мои компаньоны, – указал он. – Это – Брюс, – крепыш с широкими плечами и мощной шеей пожал Ивану руку. – Он бывший борец – не очень трудно догадаться, правда? – снова захохотал Терри. – А это – Скотт, хозяин нашей компании. Скажу по секрету, что под котелком у него вместо головы счетная машина. Сейчас мы едем в отель.
– Джаст э момент, – улыбнулся Скотт и жестом отозвал компаньонов в сторону.
– Терри, как ты договаривался с русскими? – зло прошипел он. – Они там в России с ума все посходили? Они прислали нам дедушку-пенсионера! – кивнул он на Ивана. – Что нам теперь с ним делать?
– Скотт, он шестикратный чемпион мира, – сказал Брюс.
– Когда это было? Двадцать лет назад? Да все равно, европейские титулы в Америке не стоят ни цента! Америка верит только собственным глазам!
Иван мельком оглянулся на них – все трое тотчас расплылись в широкой улыбке.
– Ладно. Имеем то, что имеем. Терри, бегом к ближайшему телефону – отменяй отель. Мы не можем тратиться на люкс, ему сойдет дешевая ночлежка в цветном квартале. Отменяй большие залы – будем выступать в рабочих клубах. Какое-то время публике будет забавно смотреть, как молодые американские волки рвут старого русского медведя. Потом посадим его на пароход и отправим обратно. И молись, Терри, чтобы мы вышли в ноль. Потому что убытки я спишу на тебя! – он двинулся к выходу.
– Иван! – окликнул Терри. – Иван!..
Поддубный смотрел на стоящий у причала пароход. Из грузового люка ползли вниз по конвейеру тяжелые тюки…
– Иван! – двое грузчиков подняли мешок с зерном. Иван, кудрявый, в полотняной просторной рубахе, принял его на плечи.
1897 год. Феодосия
Старый пароход стоял у причала, по шатким сходням вереница грузчиков несла на берег мешки, по трапу с поручнями спускались пассажиры.
– Цирк приехал! – восторженно крикнул кто-то. Грузчики побросали работу, сбежались смотреть, как чинно шествуют по трапу лилипуты, силачи; музыканты несли зачехленные инструменты, дрессировщица вела на сворке стриженых пуделей.
Между тем, на палубе раздались крики, ржание и стук копыт: конь пятился от узких сходней, вставал на дыбы. Наездник ожесточенно хлестал его кнутом.
– Перестаньте! Не бейте его! Он же боится! – худенькая девушка из цирковых бросилась на помощь. Наездник замахнулся и на нее. Иван вскинул руку – плетеный хлыст обвился вокруг запястья, – рванул на себя и легко, как карандаш, переломил толстое кнутовище. Наездник попятился.
Иван перехватил коня под уздцы, погладил по морде:
– Ну что ты, мой хороший? Ну, чего испугался? Давай вместе, – он присел, поднял коня на плечи и ступил на прогнувшиеся под тяжестью сходни.
Все, кто был на пароходе и на пристани, ахнув, замерли, следя за каждым его шагом. Иван спустился на причал и поставил коня на ноги.
Девушка подошла к нему. Она была на две головы ниже Ивана, большеглазая, коротко по-мальчишески стриженная и по-мальчишечьи независимая.
– Спасибо вам, – сказала она.
– Да не на чем, – пожал плечами Иван. – Казак коня никогда не ударит.
– А я-то думала, вы за бедную девушку заступились… – огорченно вздохнула она.
![Вина Дельмар - Дальше — тишина… [=Уступи место завтрашнему дню]](/uploads/posts/books/271496/271496.jpg)