Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага
— Назад! — крикнул Яковлев.
Из глубины болотистого леса, где шел жестокий бой, бежали партизаны.
— Немцы! Кругом немцы! — кричал рыжий парень.
Мы остановили его.
— Говори толком, — сердито сказал Яковлев.
— Что говорить, они там наших столько положили, сейчас идут сюда, — сдерживая дыхание, затараторил боец.
— Брось молоть! — оборвал Яковлев.
Медлить нельзя, надо действовать.
Я подзываю Горячева и велю разведать одно из направлений.
— Будь осторожен, Николай.
Перебарывая усталость, Горячев улыбается:
— Не беспокойтесь, Ильич, комсомол не подведет.
К нам нерешительно подходят женщины-проводницы.
— Что за церковь стояла у железной дороги? — спрашиваю я.
— Погост Заклюка, — ответила одна из них.
Мы склоняемся над картой, находим указанное место и удивленно смотрим друг на друга. Наши отряды находятся между линиями немецкой обороны. Река, попавшаяся нам на пути, оказывается не Смерделыо, а Пузной.
Мы поняли, что ночью сбились с пути.
В той стороне, куда ушел с разведчиками Горячев, завязалась яростная стрельба. Она продолжалась не больше двух минут. Затем раздался взрыв гранаты, и все смолкло.
Прибежал боец яковлевского отряда Леша Павлов. Он был послан в разведку вместе с Горячевым. Одежда на нем изодрана, лицо бледное, испуганное.
— Что случилось?
— Напоролись на немцев. Ребята погибли. И Коля ваш… погиб…
— Не может быть! — воскликнул я.
В это время совсем рядом раздались автоматные очереди. Среди гражданских людей началась паника. Ей поддались и партизаны. Все перемешалось. Никакие команды и приказания уже не действовали. Люди бросились бежать. Гитлеровцы косили их автоматным огнем.
К счастью, впереди оказался комбриг Бабаков. Он выставил заслон, а сам, размахивая пистолетом, во всю мощь легких закричал:
— Стой! Куда прешь!.. Застрелю! Назад!
Это был критический момент. Не послушай люди комбрига, продолжай они бегство — тогда конец, полный разгром. Но человеческий разум, здравый смысл победил животное чувство страха. Люди опомнились, остановились, начали отстреливаться.
— Не отступать, товарищи! Бейте фашистскую сволочь, — продолжал греметь голос Бабакова.
Кто-то бросил гранату, она разорвалась в самой гуще гитлеровцев. Это было последнее, что окончательно решило исход боя. Немцы стали отходить.
Бойцы собирались по отрядам. Многие от стыда за минутную слабость не смотрели друг другу в глаза. Да, все могло кончиться иначе, не подоспей вовремя Бабаков. Теперь он стоял в кругу командиров отрядов и приказывал занять круговую оборону.
Пользуясь затишьем, мы узнали кое-что о случившемся. Оказалось, сбившаяся с пути по вине проводников партизанская колонна врезалась в расположение крупной фронтовой гитлеровской части. Немцы сначала растерялись и пропустили голову колонны. Потом пришли в себя и открыли ураганный огонь. Гитлеровцам удалось расчленить колонну на две части и одну из них рассеять.
Сидя в круговой обороне, партизаны старательно вывертывали карманы с надеждой найти там завалявшуюся корку хлеба. Съестные запасы мы израсходовали еще за железной дорогой, и теперь у нас не было ничего, кроме воды.
Несмотря на бессонную ночь и чрезвычайную усталость, спать не хотелось. Все с нетерпением ждали вечера. Только темнота могла помочь нам уйти из этого болотистого места, вокруг которого расположился неприятель.
Я никак не мог смириться с мыслью о гибели Горячева.
— Расскажи, друг, как было дело? — попросил я Павлова.
Павлов долго молчал. Он несколько раз взглянул мне в глаза. Видно было, и ему тяжело говорить о гибели Коли.
— Вышли мы из кустов на поляну. Посмотрели — никого нет. Дай, думаем, пройдем дальше. Только выскочили на середину, а нам — «Хальт!». Мы с Колей залегли, стали отстреливаться. Да куда там. Немцев, как собак нерезаных. Мы вскочили и обратно. Я добежал до леса, а Колю, видать, шибко ранили. Он упал. Когда я оглянулся, к нему подбежали немцы. Вдруг в том месте, где лежал Коля, взметнулся столб дыма, раздался взрыв. Фрицы вокруг него упали… Коля подорвал себя гранатой, — закончил рассказ Павлов.
Комок горечи подкатил к моему горлу. Болью кольнуло сердце.
«Не беспокойся, Ильич, комсомол не подведет», — вспомнились его последние слова.
— Эх, Коля, Коленька!..
Под вечер командиры собрались на совет. Был разработан план дальнейшего продвижения. Командование отрядами поручили Бабакову. В голову колонны выделили наиболее отважных и опытных партизан-автоматчиков.
Наконец двинулись в путь. В лесу стояла кромешная тьма. Люди натыкались на кочки и деревья, под ногами хлюпала ледяная вода. Всем хотелось скорее выбраться из этой чащобы. Прошел час, другой. Казалось, все пойдет хорошо. Но колонна внезапно остановилась.
— В чем дело? Почему стали? — спрашиваем у передних.
Никто ничего не знает. По цепочке вдруг прокатывается шум. Из уст в уста переходят страшные слова: «Колонна разорвалась».
Какой-то ротозей, следуя за товарищами, зазевался и свернул не в ту сторону. Надеясь нагнать своих, он окончательно сбился с пути и повел нас совершенно в противоположном направлении. Когда спохватились, было уже поздно. Ротозея готовы были растерзать на месте.
Мы с Яковлевым переходим в голову колонны. Теперь нам самим приходится вести отряды. Ориентируясь по компасу, мы осторожно идем вперед. В лесу кое-где раздаются винтовочные выстрелы. Это беспокойные немецкие часовне отпугивают нашего брата. Гитлеровские части, безусловно, знают о том, что большая группа партизан находится в этом районе.
Два часа ночи. Люди совсем выбились из сил. С трудом пробираемся по лесному завалу и неожиданно попадаем в воду.
Советуемся. Решаем ждать утра.
Едва забрезжил рассвет, мы уже на ногах. От сырости знобит. Настроение ужасное. Где-то в тумане слышится немецкая речь. Настораживаемся. Палец тянется к курку. То здесь, то там раздаются какие-то сигналы. Слышен рокот моторов, визг циркульных пил.
Путь перерезает лежневая дорога. Меж деревьев видны зеленые шинели гитлеровцев.
По бревнам стучат кованые сапоги солдат. Немцы идут в обе стороны группами и в одиночку.
— Видно, важная артерия, — говорит Веренич.
Мы сидим у дороги несколько часов. Немцы тянутся беспрерывным потоком. По настилу тарахтят повозки, автомобили.
Я проверяю своих бойцов. Их осталось не больше половины. Часть ушла в голове колонны с Бабаковым, часть погибла.
Лица у людей хмурые, осунувшиеся. От ходьбы по болотам, кочкам и корягам обувь развалилась, и теперь многие бойцы оказались босиком. Ноги от ледяной воды посинели, ссадины кровоточили. Еще больше беспокоило нас отсутствие боеприпасов. У некоторых осталось всего по два-три патрона. Все понимали, что немцы, хорошо зная, в какое тяжелое положение попали партизаны, примут все меры к тому, чтобы нас уничтожить.
Днем по лесу разносились звуки мощных репродукторов. Фашисты передавали обращение к партизанам. Диктор уговаривал партизан переходить на сторону немецких войск. Он умолял, обещал, хвастал и стращал. Рядом со мной, облокотившись на автомат, сидел Веренич.
— Спишь? — спросил я его.
— Нет. Вот думаю… Из кожи лезут гитлеровцы. Листовки отпечатали, радио пустили в ход… Сдавайтесь… Будет гарантирована хорошая жизнь и питание… Мне вспоминается «Песня собак» венгерского поэта Шандора Петефи. Читал когда?
— Нет, не читал.
— В этой песне собаки поют:
«…О еде заботы нет.
Ест хозяин сладко.
На столе хозяйском
Есть всегда остатки.
Плеть — вот это правда —
Свистнет — так поплачешь!
Но хоть свистнет больно —
Кость крепка собачья.
Господин, смягчившись,
Подзовет поближе.
Господина ноги
Мы в восторге лижем!»
Помолчав, Веренич спросил:
— Ну, как?
— Хорошо написано, правильно.
— А фрицы предлагают нам превратиться в тех собак, которые грызут объедки да лижут хозяйский сапог.
Веренич долго смотрел на высокое безоблачное небо.
— Знаешь, командир, на кого мы сейчас похожи? — продолжал он. И, не дождавшись ответа, проговорил: — На орла без крыльев. Он лететь не может, но рвать клювом и драться когтями сумеет.
После долгих блужданий по лесу мы приняли решение — идти назад, в глубокий тыл врага.
На другой день отряд вновь форсировал реку Пузну и к вечеру приблизился к железной дороге Новосокольники — Дно. Миновав редкий кустарник, по болотистому полю подошли к телеграфным столбам. Неожиданно взлетели две ракеты. Стало светло, как днем. Прямо перед собой мы увидели железнодорожный мостик, возле которого суетились немцы. Заметив нас, они бросились к пулемету.
