Юрий Герман - Подполковник медицинской службы
— Да, совсем из головы вон! — вдруг воскликнул Мордвинов и, остановившись, повернулся к Левину всем корпусом. — Что это вы, батенька, я слышал, сами собрались на спасательной машине работать?
— Считаю, товарищ генерал…
— Никуда вы летать не будете, что бы кто ни считал, — очень тихо, но со служебным металлом в голосе перебил Мордвинов. — Ясно вам, товарищ подполковник? И не бросайте на меня убийственных взглядов, я с вами говорю сейчас не как Мордвинов с Левиным, а как генерал с подполковником. И при-ка-зы-ваю никуда не летать…
— Ну уж один-то раз я слетаю, Сергей Петрович, — бесстрашно и намеренно переходя на имя-отчество произнес Левин, — один-то разок мне обязательно надо слетать. Потом военфельдшер будет, но несколько первых раз.
— Прошу уточнить формулировку — первый раз или первые несколько раз.
— Первые разы, Сергей Петрович, потому что немыслимо.
— Вы полетите первый раз, один-единственный раз. И на этом разговор кончен. Ясно?
— Есть! — сказал Левин, услышав в голосе Мордвинова ту нотку, которая означала, что разговор окончен.
На пирсе, за будкой, среди пассажиров, ожидающих рейсового катера, сидел на чемодане Шеремет и делал вид, что читает газету: Левин почувствовал на себе его быстрый и недобрый взгляд.
— Уезжает, — негромко произнес Мордвинов. — Пришлось снять товарища. Вчера до трех часов пополуночи бил себя в грудь и произносил покаянные речи. Тяжелое было зрелище, скажу откровенно, даже жалко его стало…
Он помолчал, потом легонько вздохнул:
— К сожалению, совсем избавиться от него немыслимо. Есть дружок-покровитель, и довольно, знаете ли, номенклатурно-руководящий. Нахлебаемся мы еще горя от товарища Шеремета и будем хлебать, покуда не переведутся у нас любители особо подготовленных бань…
— А разве такие у нас есть? — не без ехидства спросил Левин.
— К сожалению — водятся.
— Но единицы же?
Мордвинов покосился на Левина умными глазами и спросил:
— Вы что меня разыгрываете?
Потом пожал руку Левину и на прощанье напомнил:
— Апеллировать к нашему начальству, то есть непосредственно к командующему, не рекомендую. У нас с ним насчет полетов ваших на спасательной машине общая точка зрения. Так что ничего, кроме неприятностей, от жалобы на меня не наживете. Договорились?
— Договорились! — согласился Александр Маркович.
— А военфельдшера я вам дам хорошего. У меня один такой есть на примете — стоящий парень и разворотливый.
Генерал легко взбежал по трапу на катер и помахал Левину рукой. У будки Александр Маркович почти столкнулся с Шереметом.
— Ну что, довольны? — спросил полковник с недоброй усмешкой.
— Пожалуй что да! — ответил Левин. — Хуже вас не пришлют нам начальника, вы и сами это знаете…
16
— И еще пройдитесь! — приказал Левин. — Мускулатуру свободнее! Корчиться не надо! Я лучше знаю, как вам надо ходить! Прямее, прямее, не бойтесь, ничего не будет!
Бобров прошелся прямее. Солнечные блики лежали на линолеуме под его ногами. Он старался ступать на них.
— Раз, два, три! Тут не тянет, в икре? Вот здесь, я спрашиваю, не тянет?
Летчик сказал, что не тянет. Потом они сели друг против друга и покурили. Левин протирал очки, Бобров думал о чем-то, покусывая губы.
— Будешь, будешь летать, — сказал Левин на «ты», — не делай такой вид, что тебе твоя жизнь надоела и что ты не хочешь торговать пивом в киоске. Есть такая должность — киоскер. Так вы, товарищ Бобров, не будете киоскером. Вы будете как-нибудь летчиком.
Бобров смотрел на Левина исподлобья, недоверчиво и раздраженно. В самом деле, иногда Левин не мог не раздражать. Чего он дурака валяет?
А Левин вдруг сказал грустно:
— Знаете, Бобров, мне иногда надоедает вас всех веселить и забавлять. И еще когда вы делаете такие непроницаемые лица. Посмотрите на него — он грустит, и посмотрите на меня — я веселюсь.
Летчик улыбнулся кротко и виновато.
— А я ничего особенного, — сказал он, — просто, знаете, скучно без самолета. Все наступать начнут, а я тут останусь. И главное, что сам виноват, вот что обидно. Не увидел, как он, собачий сын, из облака вышел. Надо же такую историю иметь. Хорошо, что вовсе не срубил, — плохой стрелок. Кабы мне такой случай, я бы сразу срубил. Нет, я б ему дал!
И, как бы наверстывая потерянное в разговоре время, он стал быстро ходить по ординаторской из угла в угол. Потом остановился и осведомился:
— Вот история, да? А ведь мне командующий сказал: «Теперь пойдешь на машину к подполковнику Левину. На спасательном самолете поработаешь».
Левин, стараясь сохранить равнодушие, промолчал.
— Так что вы теперь вроде мой начальник, — сказал Бобров. — Чем скорее подлечите, тем скорее летать с вами начну. Самолет-то готов?
— Разные доделки делают, — сказал Левин, — так, ерунду. В общем, можно летать хоть завтра.
И зашумел.
— Кто так ходит? Так ходить — все равно что лежать! Надо быстро ходить и аккуратно. Вот смотрите на меня. Вот я иду! Вся нога работает! Вся нога действует! Ничего не выключено! Ну-ка, сейчас же идите со мной! Дайте руку! Вот идут двое мужчин. Вот какая у них энергичная походка! Раз, два, три! Еще! Раз, два, три! Еще! Теперь быстро сядьте. В пояснице не болит? Нисколько? Сейчас вы отдохнете два часа и сегодня же начнете заниматься лечебной гимнастикой. Я к вам пришлю Верочку, это ее специальность.
Проводив Боброва до палаты, он надел старый, истертый, рыжего цвета реглан и отправился вниз — туда, где расчаленный тросами у самого ската на залив стоял огромный серый поплавковый самолет. Там, на ящике, покуривал Курочка и рядом с ним грелся, как большой кот на солнце, Калугин. Солнце здесь, за полярным кругом, еще вовсе не грело, но Калугин для самого себя делал такой вид, что греется, и даже ворчал, в том смысле, что нынче сильно припекает и не пойти ли в тень.
— Привет! — сказал Александр Маркович. — Как идут наши дела? Кстати, я думал насчет красного креста. Все-таки имеет смысл нарисовать. Знаете, на фюзеляже и на плоскостях…
— Вы считаете? — спросил Калугин угрюмо и насмешливо.
— Я учился в Германии, — сказал Александр Маркович, — и немного знаю этот народ. Так невероятно, так дико себе представить…
— А вы не слишком задумывайтесь! — по-прежнему угрюмо посоветовал Калугин. — Сейчас не время задумываться. Всю эту сволочь, которая лезет к нам, надо бить беспощадно. Авось придут в себя…
— У меня был профессор-немец, — грустно и негромко продолжал Левин. — Патологоанатом. Светлый ум и…
— Вот для него вы и хотите налепить на самолет красный крест? — перебил Калугин. — Так он не увидит вашего креста. Потому что, если он порядочный человек, то сидит в концлагере и ждет, покуда мы его освободим. Во всяком случае, я лично не советую вам рассуждать насчет красного креста нынче…
— Да, да, это, конечно, так, — согласился Левин и задумался, вспоминая своего патологоанатома.
Все втроем они сидели и курили, щурясь на блестящую воду залива, и на далекие дымки кораблей, и на противоположный берег, слегка розовеющий своими снегами.
— Да, война-войнишка, — сказал вдруг Калугин и опять замолчал.
У него была такая манера: произнести одну, оторванную от всего фразу и опять надолго замолчать.
А Курочка насвистывал. У него был удивительный слух и никакого голоса, но свистел он отлично — тихо, едва слышно и необыкновенно мелодично, будто не человек свистит, а где-то далеко-далеко играет большой оркестр, и слышно не все, что он играет, а только самое главное, самое трогающее и самое нужное в эти мгновения.
— А потом все мы возьмем и умрем, — опять сказал Калугин со злорадством в голосе. — И тот, кто жил, как свинья, исчезнет навеки, как будто его и не было.
— А тот, кто жил человеком? — осторожно и негромко спросил Левин.
— Надо, товарищи, надо жить по-человечески, — опять сказал Калугин, не отвечая на вопрос Левина, — а то вот этак и прочирикаешь.
И опять надолго замолчал, угрюмым взглядом глядя на спокойные воды залива.
— Боброва к нам назначили на нашу машину, — сказал Левин, — скоро подлечится, и можно будет начинать работу. Он пилот первоклассный.
Курочка с интересом посмотрел на Левина. Потом потянулся и, окликнув сержанта из аэродромной команды, пошел к самолету.
Одевал Александра Марковича майор Воронков у себя в комнате. Тут же на стуле сидел Бобров и говорил, что ничего этого не нужно, что в машине тепло, отсеки отапливаются, а в унтах доктор не сможет работать.
— Еще парашют ему прицепите, — сказал Бобров, когда майор надел на Левина желтую капку, — чудак, ей-богу, человек. Все равно подполковник там все это скинет.
— Ну и пусть скидывает, а я делаю как положено, — сказал Воронков сердито. — Подполковник человек в годах, мало ли что может случиться. А капка не помешает.