Энтон Майрер - Однажды орел…
Дэмон махнул здоровой рукой.
— Как видите. — Он вытащил сигарету из пачки, лежавшей, рядом с кроватью, и прикурил ее от серебряной зажигалки, принадлежавшей Бену: присевшая в пламени саламандра дерзко высунула свой язычок, ее перепончатые лапки вцепились в меч. Командир корпуса посмотрел на зажигалку и отвел глаза в сторону. «Он пришел один, — подумал Дэмон. — Впервые после Лусона я вижу его с глазу на глаз».
— Как идет операция? — вяло спросил Дэмон.
— Как по маслу, Сэмюел. Некоторые части Арчибальда находятся в Калао. Все закончилось, лишь кое-где символическое сопротивление, несколько засад на дорогах, чисто сдерживающие действия. Остальные умирают от голода в джунглях. Осталось только прочесать местность. Макартур очень доволен.
— Еще бы…
— А вы не видели его поздравительную радиограмму? Я приказал разослать ее и зачитать во всех подразделениях.
— Да, я видел ее.
Нагнувшись, Мессенджейл скрылся за койкой, а когда снова выпрямился, Дэмон увидел у него на колене самурайскую саблю с усыпанным гранатами и изумрудами эфесом и тонкой гравировкой на обнаженном лезвии.
— Это сабля Мурасе. Варварское оружие, не правда ли? Я хочу, чтобы она принадлежала вам, Сэмюел. Она бесспорно ваша.
— Нет, — сказал Дэмон. — Она ваша, генерал. — Он вспомнил Джексона, мрачного и исступленного, с саблей в руках в сгущавшихся сумерках на реке Ватабу, его слова: «Ох, если бы вы видели, как мы пригвоздили этих косоглазых! После всех этих долгих месяцев мучений…» — А где Мурасе? — спросил он.
Мессенджейл сдержанно улыбнулся:
— Лежит в траншее с двадцатью глубокими ранами головы, как сказал бы Тервиллигер. Не далее пятидесяти ярдов от вашей последней оборонительной линии у Илига. Ножен от сабли так никто и не нашел.
Итак, в то бесконечное утро Мурасе бросился в отчаянную атаку, которая оказалась для него последней. А теперь он уже разлагается в черной земле где-то рядом с Беном, Баучером, Джо и всеми остальными. Дэмон наблюдал за бегающими по изогнутому клинку пальцами Мессенджейла; он почувствовал, что переполняется гневом при виде этого человека, руки его дрожали.
— Сэмюел, дело, которое вы совершили, просто великолепно. Великолепно. Право же.
— Дивизия совершила это, генерал.
— Ну что вы, я не думаю…
— Да, да. Дивизия! — Голос Дэмона звучал напряженно и нетвердо, и это разозлило его. — Знание местности, понимаете? — продолжал он. — Я вколотил им в голову: знай местность, на которой действуешь! И они поняли это, как видите. Изучили местность в совершенстве. Половина из них навсегда осталась в этой грязной дыре… — Внезапно Дэмон рванулся вперед на кровати, несмотря на страшную боль. — Почему вы поступили так? — спросил он гневным шепотом. — Почему?… Чтобы попасть на первую полосу в газетах? Ради дутого римского триумфа?
Лицо Мессенджейла сильно побледнело, его тонкие губы стали бескровнее, чем обычно.
— Сэмюел, я не думаю, чтобы происшедшее в ходе операции недоразумение относительно…
— Нет, — тихо перебил его Дэмон и покачал головой. — Нет. Это так просто вам не пройдет, генерал. Это не смоется и не сотрется. У меня есть все ваши радиограммы, и я достал копии своих. Кроме того, уцелело несколько свидетелей. Пара свидетелей. Плохо, что я тоже не сыграл в ящик, правда? Вместе со всеми остальными! Тогда все сложилось бы так, как хотелось вам. Никаких недоразумений, никаких вопросов…
— Сэмюел, это тяжкое обвинение.
— Вот как? Прошу прощения, это самые мягкие выражения из тех, что я мог бы использовать сейчас. Самые мягкие, самые осторожные обвинения из тех, какие я могу предъявить вам. Поверьте мне.
Несколько секунд Мессенджейл молча смотрел на свои ногти.
— Надеюсь, мы не станем подобными колкостями завершать эту доблестную кампанию…
— Не произносите этого слова! — раздраженно перебил его Дэмон.
— Какого слова?
— «Доблестную»! Не смейте его произносить! Вы не имеете права произносить это слово, так же, как и многие другие. Вы оскверняете его.
— Сэмюел, я уверен, вы не думаете так, этого не может быть.
— Не думаю? О, вы еще узнаете что и как я думаю об этом! Наступила короткая пауза. Глаза командира корпуса расширились, на лбу начала пульсировать набухшая вена.
— Неужели ваша почти тридцатилетняя карьера для вас ничего не значит?…
Дэмон попытался рассмеяться, но безуспешно.
— Мессенджейл, я сунул бы эту руку, — он поднял свою здоровую руку, — в горшок с кипящим маслом, если бы это позволило уберечь от вас хотя бы отделение солдат… Но это не значит, что моя карьера ничего не значит для меня. Нет…
— Вы уверены, Сэмюел? Вы совершенно уверены в том, что хотите поступить подобным образом? — Янтарные глаза потускнели, зрачки стали почти невидимы. — Вы сами изменяли свои планы, когда этого требовала обстановка. В Моапоре вы даже не подчинились приказу…
— Правильно. Но разница только в том, что я сделал это ради спасения жизни солдат и к тому же не жалел собственной жизни, находясь вместе с ними на передовой…
— О нет, там было и еще кое-что, не правда ли? — Губы командира корпуса искривила обычная для него снисходительная улыбка. — Некое необъяснимое удовольствие в том, чтобы вырваться на свободу и ни от кого не зависеть, сбить с толку окружающих, добиться нового триумфа для своей не очень-то удавшейся карьеры. И, как вы сами любите повторять — теперь это одна из любимых поговорок Печального Сэма, — все хорошо, что хорошо кончается.
Дэмона снова охватила ярость. Задыхаясь, он скомкал край простыни.
— Вы чудовище, — сказал он, и его глаза наполнились слезами. — Вы грязное хладнокровное чудовище! Ради своей карьеры вы сожрали бы собственную мать! Вы хуже, чем Бенуа-Гесклен! Тот по крайней мере был не способен ни на что лучшее. А вы!..
— Это на вас совсем не похоже, Сэмюел.
— Да. Не похоже. Действительно, не похоже. Если бы я был хоть наполовину таким, каким мне следовало быть, — только наполовину! — я встал бы с этой койки и вбил бы вам зубы в вашу отвратительную, лживую глотку…
Мессенджейл встал и, держа саблю у бедра, начал ходить взад и вперед в ногах койки.
— Вы ставите меня в очень трудное положение, Сэмюел. Поистине в очень трудное.
— Это единственное утешение.
— Раз уж эта неприятность произошла, я все же надеюсь, что мы сможем избежать строгого судебного разбирательства. Я не любитель ворошить грязное белье перед посторонними, особенно семейное грязное белье, если это случилось в семье…
— В какой семье?
Мессенджейл повернулся, крайне изумленный.
— В семье офицеров корпуса. А о чем же, по-вашему, я говорю? Корпуса, членом которого вы являетесь, Сэмюел, почетным членом. Я надеялся, что в этом отношении вы более стойкий солдат. — Он снова начал ходить взад и вперед. — Сэмюел, вы пробыли здесь достаточно времени. Двадцать восемь месяцев, не так ли? Это довольно долгая разлука с семьей и домом, с узами, которые удерживают человека от того, чтобы свернуть с правильного пути. Я знаю, что может сделать одиночество с человеком, находящимся в таком нервном напряжении. Это знают многие из нас. Это вполне понятно. Но там, в Вашингтоне, этого не поймут. А милая, наивная, введенная в заблуждение, нетерпимая в вопросах нравственности американская публика не поймет тем более…
— Вы подлец! — воскликнул Дэмон. — Вы и это вытащите на свет, да? — Лицо Мессенджейла оставалось совершенно невозмутимым. — Ну, конечно, вытащите. Вам мало было отправить Тэнехилл в Штаты, вы искалечили бы ее жизнь вместе с моей, если могли бы, вы уничтожили бы всех, кто угрожает блестящей карьере Котни Мессенджейла. Вы не остановились бы ни перед чем. — Он сжал кулаки, стараясь унять дрожь в голосе. — Ну что ж, приготовьтесь к взрыву, мистер. Если дело дошло до этого, то будь что будет. Отступать — не в моих правилах. — Понимаю. — Командир корпуса кивнул и, поджав губы, снова начал ходить по комнате. — Это достойно сожаления. Мне хотелось, чтобы вы поняли это. В более широком плане…
— В более широком плане?
— Да. Предстоит еще так много сделать. Впереди большой и тернистый путь.
— Что вы имеете в виду?
— Я хотел бы, чтобы вы пересмотрели свое решение, Сэмюел. Дивизия нуждается в вас.
— Какая дивизия? — воскликнул Дэмон хриплым голосом. Он был готов расплакаться, и боязнь этого заставила его напрячь все свои силы. Если бы только он был на ногах! — Какая это теперь дивизия? Они все теперь там, у Фанегаяна, Уматока, на тропе у Илига, погребены под шестифутовым слоем дерьма. И это ты загнал их туда!.. Я хочу дать тебе совет, Мессенджейл. Несколько слов. Не появляйся там в темное время без своей свиты. — Он почувствовал слабость от охватившего его гнева. — Они знают все, мистер! О, да, не сомневайся! Они знают.
