Сергей Щербаков - Нет на земле твоего короля. Часть 1
— Да о чем ты говоришь, Кирюха? Я же, наоборот, хочу ее защитить от этих придурков, что языками чешут как помелом, они же ей все нервы попортят.
— Да пройдет это все, протрепятся и перестанут, надоест им перемалывать ваши кости. Ты, главное, ее береги и поддерживай, остальное все разрулится.
Ксения Карловна ушла заваривать чай. Лика присела на диван и заметила на журнальном столике старый потрепанный альбом с фотографиями. Осторожно стала его листать. Выцветшие снимки незнакомых ей людей, напряженные выражения лиц, характерные для снимков тех лет, красивые женщины с тонкими бровями и высоко зачесанными волосами, сдержанные лица мужчин, другая эпоха, другое время…
— Этот бравый военный — мой свекор, — мельком взглянув через плечо Лики, заметила Ксения Карловна, расставляя на скатерти чайные чашки.
— А рядом, красивый поручик, его младший брат Александр, они тогда служили в Добровольческой армии и вместе с Врангелем покинули Крым. Оба оказались в Турции на полуострове Галлиполи, где провели около года в тяжелейших условиях. Потом свекор не выдержал и вернулся в Россию вслед за своим командиром, генералом Слащевым. Был такой генерал, прославившийся своей жестокостью по отношению к красным. Вот после долгих раздумий на чужбине мой свекор и Слащев вернулись на Родину и стали преподавать в школе комсостава «Выстрел». Слащева потом убил какой-то еврей, вроде бы отомстил за смерть своих родных. А Александр перебрался во Францию, жил в Каннах, в Париже, очень тосковал по родине, а спустя какое-то время застрелился. Ему было всего 24 года. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев де Буа рядом с Успенской церквью. Где-то еще снимочек довоенный был с его могилкой, передал вернувшийся из эмиграции его товарищ.
— А это уже мой отец.
— Со шпорами, — восхищенно заметила Лика. — Ксения Карловна, он, что в кавалерии служил?
— В Первой конной, у Буденного. Не подумайте, нет, он не был лихим рубакой, Он же пенсне носил. Пользовался огромным уважением у сослуживцев.
— Интересным мужчиной был Ваш отец, — сказала Лика, переворачивая страницу. — А это кто с ним? Наверное, ваша мама?
— Нет, это ее сестра Шура. А вот это, с короткой стрижкой после тифа, это мама. От нее весь наш род такой выносливый, ничего нам не страшно, никакие беды нас не берут. Мама нам всем тонус задала, показала, как надо жить…
Глава 14
Письма моему правнуку
Наверное, когда ты вырастешь, ты спросишь, зачем твоя прабабушка все это писала? Ответ прост. Ты еще совсем малыш, а я старею и не знаю, доживу ли того дня, когда ты сможешь понять, когда тебе будет интересно, как же все начиналось. Наступит день, и ты узнаешь все о судьбе своего отца и матери, у тебя возникнет много вопросов, ты узнаешь много нового. Но я хочу сказать тебе уже сейчас, как сильно мы все тебя любим. И что я хочу тебе, как моему любимому внуку, передать историю нашей семьи. Лучше меня это никто не сделает. Ты — часть этой семьи, никогда об этом, пожалуйста, не забывай.
Так сложилось, что в нашей семье всегда все было непросто. Много выпадало невзгод, но мы несли свою ношу с гордо поднятой головой, не жаловались и преодолевали все невзгоды. Твоя судьба тоже непроста, с самого начала у тебя в жизни сложилось не так, как планировалось, не так, как могло бы быть. Но я уверена, ты сможешь взглянуть на все разумно и с благодарностью принять свою судьбу.
Впрочем, начну с самого начала, с моей мамы. Мама моя, твоя пра-бабушка, настоящая казачка, родом из станицы Ильинской, славилась своими роскошными косами. Мать ее умерла рано и заботу о детях взяла сестра отца Марина, строгая женщина, нелюдимая, волосы всегда туго обвязаны черным платком, косы спрятаны, ни один волосок не выбьется. Не очень-то ее любили в станице, но в одном отказать не могли — умела Марина вязать такие пуховые платки, какие другим и не снились. Была в станице такая традиция — помимо сельского хозяйства женщины обязательно еще и рукоделием занимались, вязали пуховые платки. Платки эти славились в самом Оренбурге, куда их возили продавать. Всех девочек с раннего детства приучали к вязанию, к подростковому возрасту невесты-на-выданье уже могли похвалиться своим умением. Лень не приветствовалась, но на детство скидка все же делалась — родители, хочешь не хочешь, а считались с тем, что дети не могут равняться на старших. Все, кроме тетки Марины. Марина и сама была нелюдимой, и девчонок своих на улицу не пускала. Нечего, говорила, играть там, все впустую время тратить. Лучше делом заняться. В шесть лет Полина с сестрой Шурой уже со спицами сидели. Тетка Марина следила строго. Вроде бы сама занята вязанием, спицы так и мелькают в ловких руках, а сам — зырк в сторону девчонок, если увидит, что отвлеклись, протянет спицы и давай колоть их руки.
Маме больше всего на свете хотелось иметь куклу, но куклы не было, и надежды, что купят, тоже. Бывало, свернет мама какой-нибудь лоскут в виде куклы и сидит, баюкает на руках этот сверток. Тетка, если увидит ее за игрой, начинает ругать и спицами вязальными тыкать. Мама не плакала, губы подожмет, насупится, в угол сядет и молчит, пока тетка вновь за спицы не посадит. Жизнь стало легче, когда отец Полины привел в дом мачеху. Мачеха была женщиной доброй, ласковой, девочек любила, и они, наконец, почувствовали, что такое детство — игры, пироги в доме, смех. Однако труды тетки Марины не канули в небытие. Мама со временем стала отличной рукодельницей, ее платки покупали через перстень, чем и славятся настоящие оренбургские платки. Когда ей исполнилось семнадцать лет, стали ее сватать, но мама наотрез отказалась от незнакомого жениха. А дело все было в том, что полюбила она красивого казака Василия. Василия Дмитриева воспитывала только бабушка, отец у него погиб в русско-японскую, а мать убежала с каким-то офицером. Парень он был прямолинейный, неизбалованный, к маме прикипел всем сердцем. За него и вышла замуж, жили они хорошо, дружно. Мама родила двоих сыновей и дочь. Начавшаяся Гражданская война перевернула судьбы многих людей. Василий ушел на войну и не вернулся, семья мамы таяла на глазах. Разруха, голодные годы, болезни, эпидемии сделали свое дело. Сначала заболели мальчики, их лихорадило почти неделю, исхудали, сил совсем не осталось, врачебной помощи в станице не было, лекарств достать неоткуда, вокруг лишь нужда и голод. Мама своими руками зарубила собаку, никому ничего не сказала, втихую сварила мясо, чтобы накормить детей. Но мера эта помогла лишь на очень короткое время. Мальчишки так и не справились с хворью, умерли оба, а вскоре за ними не стало и бабушки Василия. Станица переходила из рук в руки воюющих; то к красным, то к белым. Мама с сестрой Шурой переждали какое-то время, а потом решили все бросить и бежать в город. Такая безысходность господствовала везде, что казалось, хуже не будет нигде.
В город таких, как они, понаехало немереное количество, нужно было искать приют и работу. Поначалу работали с Шурой, где придется, любому куску хлеба были рады. Ночевали, где получится, а утром вновь отправлялись на поиски любого приработка. Дочку Таню маме временно пришлось поместить в приют. Думала, как только заработают на что-то существенное, как только угол постоянный появится, так ребенка заберет. Они с Шурой навещали девочку в приюте каждую неделю, а сами, не унывая, искали работу и пристанище. Танюша, добрая и ласковой девочка, казалось, все понимала и никогда не жаловалась. Когда мама приходила к ней на свидание, она доставала из кармана платья маленький кусочек сахара и говорила, что берегла этот кусочек, чтобы угостить маму.
Через несколько месяцев маме с тетей Шурой повезло — они устроились прислугой в дом к известному купцу Сафонову. Он имел пекарню и небольшой ресторанчик, платил хорошо и позволял прислуге жить в пристройке. мама решила на той же неделе забрать дочь, и на выходные помчалась с Шурой в приют. Дежурная сестра все искала в журнале фамилию и никак не могла найти. Мама следила, как та водила пальцем по многочисленным строчкам журнала, а у самой замерло сердце. Потом дежурная подняла голову и бесстрастным голосом сказала, что девочки нет, что она умерла от тифа и находится в сарае, куда складывают умерших детей. Когда сестры подбежали к сараю, и сторож открыл им дверь, они увидели страшную картину — там лежали штабелями голенькие тельца погибших детей, стриженные, исхудавшие, похожие друг на друга. Мама взяла себя в руки и принялась разбирать эти трупики и искать своего ребенка. Она оказалась в самом низу, по маленьким сережкам в ушках смогли опознать ее среди груды тел. Однако хоронить ей дочку не отдали, боялись распространения инфекции, согласно указу хоронить их надо было в общем специально отведенном месте. Так мама потеряла всю свою семью. Осталась только сестра Шура, с которой они продолжали пробиваться сквозь жуткие дни.
