Алексей Ивакин - Блокадный ноктюрн
Однако, и советские бойцы не молчали. Одна из уцелевших "Катюш" выезжала на одно и то же место и давала залп по немецким позициям. Буквально через минуту на позиции ракетчиков обрушивался смертоносный шквал. Но спустя какое-то время ракетчики снова давали короткий залп. Так продолжалось несколько раз. Взбешенные наглостью русских, немцы обрушили на рощицу удар сразу двух эскадрилий пикирующих бомбардировщиков. В течение часа бомбы перемешивали землю. Когда налет закончился – "Катюша" снова дала залп. И опять с того же места!
Гаген, наконец, послал автоматчиков к позициям ракетчиков. Через полчаса перед ним стоял растрепанный и слегка ошалевший лейтенант:
— Лейтенант Горошков, — приложил он руку к голове. Потом, обнаружив, что "голова пустая", покраснел. — Ой, извините…
— Ну, рассказывай, — не обратив внимания на уставное нарушение, добродушно сказал Гаген.
— Что рассказывать? — не понял лейтенант.
— Про стрельбы твои рассказывай.
— А… Так это…
От всего дивизиона уцелела лишь одна установка. Зато снарядов осталось хоть пятой точкой жуй. При таком интенсивном обстреле склад реактивных снарядов – лакомая цель для противника. Ну и решили выпустить по максимуму. А делали так. Заряжали "Катюшу". Подъезжали на точку. Давали залп в нарушение всех инструкций. Машину надо бы глушить и водителю в укрытие бежать. Но залп давали, не глуша мотор и тут же – задний ход и сматывались.
— Немцы, наверняка не рассчитывали, что мы с одного и того же места бить будем. Мы же обычно меняем диспозиции.
— А по каким точкам били? — спросил командующий корпусом.
Горошков потупился:
— Ну… Сначала отработали по старым координатам. А потом я поправки внес небольшие и по самой Мге стал работать…
— Сам внес? Без приказа…
Лейтенант молча кивнул.
— Кем на гражданке был?
— Студентом мединститута, товарищ-генерал майор, — не поднимая глаз, ответил Горошков. — Педиатром хотел быть…
— А как в артиллеристы занесло?
Вместо ответа тот пожал плечами. У войны хитрые пути. У военкоматов – тем более.
— Представлю к награде. Весь расчет, — кивнул Гаген. Потом обернулся к своим штабистам и коротко сказал. — Учитесь.
Недаром генерал-майора Гагена называли в корпусе Батей, совершенно не обращая внимания на немецкую фамилию. Впрочем, на этот факт никто внимания не обращал. Ни особисты, ни фронт, ни Ставка. Воюет? И пусть воюет. Тем более что воюет хорошо…
* * *Три дивизии ударили по горловине прорыва с юга и три с севера. Затем Манштейн стал перепахивать Синявинские леса артиллерией и авиацией. Число самолето-вылетов порой достигало семи тысяч в день! Через несколько дней лесистый массив превратился в выжженную металлом пустыню. Тем не менее, советские войска продолжали драться и даже атаковать. Корпус генерал-майора Гагена продвинулся дальше всех. Еще бы чуть-чуть – и гвардейцы соединились бы с Невской оперативной группой. Но вот этого "чуть-чуть" – не хватило.
Немцы тоже на месте не сидели – атакуя и контратакуя советскую пехоту. Бывалые ветераны первой мировой качали головой, сравнивая болота Синявино с Фландрией, Верденом, Ипром. В течение суток одна и та же траншея переходила из рук в руки десятки раз. Земля стала красной от крови. Впрочем… Какая земля… Мостовая из трупов. Хоронить их было некогда, да и некому. Воевали – все. В конце концов, котел превратился в слоеный пирог. В роще Круглой сидели в окружении немцы, на Квадратной поляне – русские. Было совершенно не понятно – кто, где и откуда атакует.
Огромная масса ожесточенных людей убивающих друг друга…
* * *Остатки роты старшего политрука Рысенкова, вместе с оставшимися в живых огнеметчиками, закрепились около Чертового моста. Сам политрук пытался установить связь с командованием, однако делегаты связи или не возвращались, или возвращались ни с чем. Повсюду были немцы. Странно, но они на какое-то время оставили в покое роту. В один из тихих моментов бойцы наблюдали, как параллельно их траншее – примерно в километре от речки на запад – куда-то прошли немецкие танки и до пятисот человек пехоты. Затем, где-то вдалеке, разгорелся нешуточный бой.
Первой мыслью Рысенкова было желание ударить атакующим немцам в тыл, но он подавил порыв.
Конечно, порой и соломинка верблюжью спину ломит. И полсотни бойцов могут оказаться очень даже нужными в нужный момент. Так сказать, засадный полк.
Но раненых придется бросить здесь. А это – семьдесят человек, из которых не менее половины – тяжелые.
Рысенков прекрасно понимал – что значат эта канонада со всех сторон. Немцы прорвали фронт и окружили их. Через это он уже проходил под Любанью. Необходимо было немедленно двигаться назад и прорывать пока еще непрочное кольцо. Искать выход к своим. С другой стороны – приказа на отступление еще не было. И приказ "два-два-семь" никто не отменял.
Что же делать, как же быть?
Он собрал своих лейтенантов – Кондрашова, Москвичева, Павлова, — и обсудил ситуацию.
Все высказались за удержание обороны в районе моста. Особого смысла для немцев в этом мостике не было. Они спокойно могли перебрасывать свои войска по железной дороге, пересекавшей Черную южнее. Но этот мост мог пригодится нашим, если бы они возобновили наступление. На том и порешили. Лейтенанты уже собирались расходиться по своим обескровленным взводам, когда бойцы привели четверых человек – двух немцев и двух советских бойцов. Причем, немцы тащили на себе оружие. У одного в руках был "МГ" и коробка с патронами, у другого – ящик гранат. Немцы были двумя здоровяками, опасливо поглядывающими на измазанные глиной лица красноармейцев. Те в руках держали винтовки наперевес. Держали твердо, несмотря на зачуханный вид – мокрые шинели, растоптанные сапоги, натянутые до бровей пилотки. Обоим на взгляд было не менее пятидесяти.
Немцев немедленно разоружили и связали, а Рысенков стал расспрашивать красноармейцев. Рассказывать начал один, который побойчее, второй только крутил седые усы "под Буденного" и изредка вставлял уточняющие детали.
Солдаты оказались ездовыми, лишившимися транспорта и начальства в один из первых дней окружения.
— Бонбой лошадёв убило, — мрачно пояснил усатый. — Начальство сбегло.
Вот они и шарахались по кустам, пытаясь найти своих.
И вот утром…
— Тутошним утром, — мрачное уточнение.
— И вот утром – слыш? — говор немецкий. Глядь-поглядь – эти верзилы идут, машинку несут и ящики каки-то. Ну мы из кустов – хенды, мол, в хох! Они все и побросали. Я их стрельнуть хотел…
— А что не стрельнул? — спросил политрук.
— Патронов-то у нас пяток осталося. Жальча на их тратиться. А с машинкой мы не умеем. Взяли, значицца, немцы машинку да ящики и потошшыли, куды им сказано было.
— А как они поняли? — без тени улыбки спросил Рысенков.
— Да у Феди больно кулак тяжел, лошади и те приседали. Как даст, так любой присядет!
— Показать? — буркнул Федя.
— У нас лошадей нет.
— А я на фрицах покажу!
— Позже. Продолжайте, товарищ боец!
— Ну и повели их, куды толы зырят.
— И куда глаза глядели?
— Дык куда надо, коль на вас выползли.
— А если бы на немцев?
— Тогда не судьба была бы.
— За языков, отцы, вам спасибо. И за машинку тоже. Поступайте в распоряжение к лейтенанту Москвичеву. До выхода к нашим. Я доложу о вас начальству.
— Не надо! — испугался Федя. — Мы ж нечаянно!
— Идите, бойцы, — на этот раз Рысенков позволил себе улыбнуться.
Допрос немцев был короток. Собственно, они ничего особенного не сказали. Единственное, что нового узнали командиры – то, что против них свежие дивизии, переброшенные из Крыма.
Шлепнули немцев, отведя за мост. А что с ними делать еще? Нянькаться и делиться остатками продуктов? Вот еще…
И вовремя шлепнули. Потому как внезапно началась атака.
Впрочем, что там этой атаки было?
На грунтовке, ведущей к мосту, внезапно появились несколько мотоциклистов и броневик. Подпустили поближе и ухлопали в несколько залпов.
— А вот теперь немцы полезут по-серьезному, — задумчиво сказал лейтенант Павлов, наблюдая местность в бинокль. Вернее, то, что от него осталось – правый окуляр разбило осколком еще во время первого боя.
"Штатный философ" роты, как в шутку его называл Москвичев, оказался прав. Немцы, обнаружив заслон у моста, взялись за них по-взрослому, как говорится.
Долбать начали с воздуха. Как назло, погода установилась ясная. Более-менее ясная, конечно. Циклон проходил, оставляя за собой тыловые перистые и дезертировавшие кучевые облака, сквозь которые пробивалось к земле солнце.
В первый же налет мост был разбит прямым попаданием бомбы. Обломками досок убило серьезного ездового Федю. Судьба, однако. Военная судьба. После первого налета последовал второй, потом третий. Фрицы не жалели бомб. Но на третьем налете появились наши истребители. Они не дали прицельно отбомбиться фрицам – те порскнули в разные стороны, даже не успев войти в пике. Один из "юнкерсов" задымил, с нарастающим ревом падая на землю. Потом второй. А потом на наших ястребков откуда-то из-за рваных облаков упали "мессеры".
