Натаниэль Фик - Морпехи
Каждое плавание по западной части Тихого океана начиналось с испытательного срока — пятидневной парилки на пути на Гавайи. Это время давалось для адаптации к жизни на море, до начала основных учений. Я хорошо справлялся со своими ежедневными обязанностями, вставал в пять тридцать, чтобы оказаться на взлетно-посадочной полосе палубы прежде, чем станет невыносимо жарко. Затем принимал прохладный, солоноватый душ, ел завтрак в офицерской столовой, которая на кораблях называется кают-компанией. Явыделил утро для работы: планирование учений, чистка оружия, а также перелопачивание документов. Больше всего мне нравилось читать лекции своим морским пехотинцам. Яиспользовал свои инструкции с КПО, чтобы не забывать тактику, а чтобы рассказать о знаменитых сражениях, вернулся к лекциям в колледже. Патрик делал то же самое, но ему было труднее: он учился на экономическом. Кабинеты, закрепленные за нашей ротой, зачастую были переполнены морскими пехотинцами, изучающими эффективный рынок и способность быстро применяться к обстановке или оправляться от удара.
Учения были лимитированы ограниченной территорией, но у нас проводились состязания по скоростной сборке и разборке оружия с завязанными глазами, стрельба с кормы корабля в цели, прикрепленные к вспомогательным помещениям на палубе, а также спуск по канатам с лифтовых шахт на колодезную палубу. Обед был временем максимальной активности, после чего наступало время для короткого послеобеденного сна, чтения, поднятия гирь в маленьком тренажерном зале, расположенном на носу судна. Старая морская пословица гласила: «Спи, пока не проголодаешься, затем ешь, пока не устанешь, и повторяй это шесть месяцев подряд».
Больше всего мне нравилось начало вечера. После спортзала я обычно взбирался на самую высокую палубу, чуть ниже стойки для радиоантенн. Там, на резиновом коврике, Руди Рэйс проводил свои занятия по физической подготовке: растяжка, пресс, дыхание, еще растяжка. Руди был сержантом разведывательного взвода экспедиционного отряда МП. Разведка — это силы специального назначения, подготовленные для сбора информации за вражеской линией. Но манера Руди держаться в этом мире была настолько невоенной, что его взвод называл его «дружбаном». Даже подполковник перестал называть его сержантом Рэйсом. Он был для него Руди. Короче, поднимаясь к Руди, я просто лежал на спине и смотрел, как небо становится розовым; на качающемся корабле казалось, что и облака качаются.
В утро, когда мы приплыли в Пёрл-Харбор, я встал рано и наблюдал за приближением к Оаху. Я хотел увидеть легендарный порт с палубы военного корабля. Когда солнце начало освещать небо, мы обогнули Дайамонд-Хэд и поплыли на запад, вдоль входа в гавань Вайкики.
Ковер из идеальных цветочных клумб и газонов, высокие качающиеся пальмы располагались сбоку от пышной береговой линии авиабазы Хикам. Настоящие учения начнутся после пяти дней практического безделья в море. Я стоял у перил, смотрел на судовую команду, работающую на мосту внизу. К тому времени как «Дубьюк» повернул к острову Форд, стало уже совсем светло. Вчера вечером, в ежедневном докладе оперативного отделения, говорилось об оповещении начала поворота при помощи одного длинного свистка — для предупреждения столкновения с другими судами, находящимися в непосредственной близости.
— Черт возьми, нет! — мгновенно выразил свое недовольство дерзкий офицер. — Адмирал и начальник штаба живут прямо на морской косе. Мудрому капитану, — слова сопровождались сверлением глазами старшего офицера, — лучше бы заранее предупредить о прибытии по рации, тогда канал точно будет свободен.
Обогнув косу и дома спящих адмирала и начальника штаба, «Дубьюк» не стал оповещать свистком о своем прибытии. Повернув, мы увидели мемориал корабля ВМФ США «Аризона». Над ним развевался американский флаг. Мемориал напоминал о внезапной атаке Японии и увековечивал память погибших американских солдат.
Туристы фотографировали не только «Аризону», но и наш корабль. Матросы опустили мостки. Патрик пошутил:
— А что они подумают, если мы пойдем на парковку и начнем фотографировать их машины?
Даже если мы наденем футболки и сандалии и смешаемся с толпой, я все равно не смогу почувствовать себя частью этой толпы.
— Ты чувствуешь изменения в своей личности? — спросил я Патрика.
— Мы другие. Они вернутся в свой отель на Вайкики, а мы еще на шесть месяцев застрянем в этой большой серой коробке. — Патрик затих и окинул взглядом Пёрл-Харбор. — Но мы другие в хорошем смысле этого слова. Особенно здесь.
На следующий день мы отправились в двухнедельное плавание к северному побережью Австралии, местом назначения был город Дарвин. Жизнь опять превратилась в легкую ежедневную рутину на борту корабля: учения, тренировки и чтение. Вечера я проводил с книгой на палубе. Я читал Эрнеста Хемингуэя «Прощай, оружие». «Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе, — писал он. — Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых и самых нежных и самых храбрых без разбора. И если ты ни то, ни другое, ни третье — можешь быть уверен, он убьет и тебя, но не очень быстро».
Мы двигались на юго-запад со скоростью в пятнадцать узлов, то есть совсем никуда не торопились.
В пятницу, в шесть часов, по прошествии двух недель и на расстоянии шести тысяч миль от Кэмп-Пендельтона, мы находились к югу от Гвадалканала. Несколько дней я готовился к лекции о первой великой битве морских пехотинцев во Второй мировой войне. Когда я собрал взвод на верхней палубе, над нашими головами светило красноватое солнце. Зеленые горы Гвадалканала брали начало у берегов, а их вершины были скрыты под кольцами облаков.
В конце лета и осенью 1942 года вся Первая дивизия МП, включая 1/1, вела с японцами бой за контроль над Гвадалканалом. Я заметил, во время моего рассказа морские пехотинцы смотрели на остров, вероятно представляя себе картину боя.
ВМФ, и это печально известно, был вынужден, высадить морских пехотинцев на берег после того, как четыре наших корабля были потоплены. Продовольствие и боеприпасы поставлялись нерегулярно, но тем не менее морские пехотинцы освободили остров от японского вторжения, это стоило нам жизней тысячи людей, и в четыре раза больше этой цифры было раненых.
В тот вечер мой взвод еще долго стоял на палубе, облокотившись о перила, и смотрел на исчезающий за линией горизонта остров Гвадалканал.
Через неделю мы пришвартовались на два дня в Дарвине. Нас ждали учения в непривычном климате австралийского континента. Половина взвода присоединилась к роте для отработки боевой стрельбы. Мы, минометная секция, то есть я, Джим и его команда, отправились в глубь острова, на опустошенную тренировочную зону. Мы ехали три часа, планируя заняться там минометной стрельбой, артиллерийской подготовкой и бомбардировкой. Мы вернулись за полночь и были приятно удивлены, обнаружив оперативный центр батальона полностью Оснащенным электричеством, водой, палатками и душевыми кабинами.
Но все же перед сном нам стало как-то не по себе. Дело в том, что хирург батальона предостерег нас, рассказывая о возможной опасности: Австралия — это родной дом девяти из десяти известных змей, обладающих смертоносным ядом, включая шипохвоста австралийского и тайпана. При самом плохом раскладе мы будем, как это говорится, совершенно ухайда-канными. Нас проинформировали о том, что даже малые кенгуру, называющиеся кенгуру-валлаби, могут ухватить человека своими маленькими лапами и попытаться ударить его в голову своими сильными ногами. Морские пехотинцы вокруг нас спали, а мы с Джимом, стоя около военных «Хаммеров», предпочли сну беседу.
После двух дней стрельбы мы вернулись в Дарвин. Перед отъездом у нас должен был быть выходной. Джим, Патрик и я поехали на машине к реке Аделаида и провели там день, кормя с лодки крокодилов и купаясь в водопаде. Вечером мы нашли бар, где можно было выпить и поесть. По расписанию наш корабль должен был отплыть в девять часов следующего утра.
Я пил пиво под названием «Victoria Bitter» и посматривал на часы, прикидывая, который сейчас час на западном берегу США. Десять пятнадцать вечера в Дарвине — это восемь пятнадцать утра того же дня в штате Мэриленд. Числа я припомнить не мог, но был вторник — я еще могу застать отца за рабочим столом.
Я перешел на другую сторону улицы и двинулся в сторону телефонных автоматов, стоящих в холле гостиницы. Мы поговорили с отцом минут десять, он спросил, как мне путешествие, а я попросил рассказать, что у них новенького. Интересных новостей не было ни у него, ни у меня. Я сказал, что пошлю ему письмо на мэйл и повесил трубку.
— Какие новости? — спросил Джим, когда я проснулся, и протянул мне холодного пива.
— Что нового в Штатах?
— Ничего. В Балтиморе обычное утро. Ничего интересного для вас.
