Борис Азбукин - Будни Севастопольского подполья
— Это возьмешь с собой на линию. А пока ребята заявятся, давай все уберем.
Он спустился в лаз и, став на ступеньку приставной лестницы, принял от Кузьмы раму с набором, валик и оставшуюся чистую бумагу и скрылся в подземелье. Кузьма начисто вытер стол и, убедившись, что следов краски нигде не осталось, принялся отмывать руки.
Уже стемнело, когда пришли Ваня Пиванов с Максимом. После побега из концлагеря они не разлучались. Кузьме и Ване повезло. С подложными документами они устроились на работу и свободно ходили по городу. А вот Максим нигде не мог зацепиться. Прямо со школьной скамьи он пошел в офицерскую школу, а затем, младшим лейтенантом, на фронт. Специальности он не имел и не мог поступить в мастерские или на станцию. Чтобы не привлекать внимания уличных старост и жандармов, он кочевал по разным квартирам. Но он не унывал. Этот расторопный парень с холодным, насмешливым взглядом оказался незаменимым помощником. Он добывал оружие, расклеивал листовки на слободках и выполнял многие другие поручения. Своей отвагой и предприимчивостью Максим завоевал доверие ребят и стал признанным вожаком во всех рискованных вылазках за продовольствием. У него осталось много друзей среди военнопленных, и после каждого удачного «пикирования» на поезд он посылал им с Петькой передачи в концлагерь. А те, в свою очередь, частенько при разгрузке машин с продовольствием прятали в развалинах ящики с консервами или кули с мукой, которые Максим по ночам подбирал. Неделю назад в камнях возле продовольственного склада полиции Максим подобрал оставленные друзьями два ящика вина и водки. Он ликовал. Водка — это валюта, за которую можно было приобрести все что угодно. В первое воскресенье Максим отправился на толкучку и выменял на водку револьвер.
Он был неистощимым на каверзы, которыми досаждал фашистским градоправителям. Однажды ночью с двумя матросами, бежавшими из лагеря, он учинил разгром полицейского участка. Утром он сдал трофеи — два автомата с патронами. Другой раз, чтобы попугать предателей, обстрелял ночью квартиры городского головы и его помощника. А на днях вместе с Шанько подбросил Филле письмо с угрозой рассчитаться с ним за избиение военнопленных, работавших на станции.
Прошлую ночь Максим спал у Петьки, на месте Кузьмы, который был на дежурстве. Утром он балагурил, сыпал анекдотами, а когда Костя принес листовки с известием о десанте, вдруг затих. Часа два бродил по двору и рассеянно поглядывал на изрытую пещерами Воронцову горку.
После обеда он выпросил у Петьки несколько листков тетрадной бумаги и сел писать. Оторвался он от стола лишь под вечер, когда Ваня вернулся с работы, и вскоре вместе с ним отправился к Ревякиным.
Александр поднялся из подземелья. Лицо его было озабоченно.
— Ну, как там под Керчью? — спросил Максим.
— Видать, тяжело… Наши с боями расширяют плацдарм, — ответил Александр, присаживаясь к столу. — Представляю, что там творится.
— Да-а, — вставил Кузьма. — Нелегко нашим под огнем перебрасывать через пролив уйму людей и техники.
— А мы даже не можем помешать переброске резервов отсюда! — Александр в сердцах хлопнул ладонью по столу.
— А что мы можем поделать? — с горечью заметил Кузьма.
— Вот именно — что? Поднять восстание? А с какими силами? Мы даже не имеем своей боевой дружины. Военнопленные? Мы их не подготовили к этому. А в нужный момент именно пленные должны составить нашу главную ударную силу.
Ревякин обвел взглядом товарищей и умолк.
Из подполья через открытый лаз в стене доносился приглушенный стук пишущей машинки — Лида продолжала прием сводки с фронта.
— Может, нам разобрать пути и закупорить станцию? — предложил Ваня.
— Ну разберем, а через два часа их исправят, и поезда снова пойдут, — ответил ему Кузьма.
— Можно и тоннель подорвать, — не сдавался Ваня.
— А ты туда сунься! Враз напорешься на пулеметы. К тоннелям не подступиться. Там бетонные доты, проволочные заграждения, пулеметные гнезда, — возразил Кузьма.
Максим дымил сигаретой, уставясь на лампочку, висевшую над столом. И вдруг глаза его загорелись озорством.
— Слушай, Саша! У меня есть мыслишка. Помнишь, ты хвалил Костю и его ребят за то, что они в своей записке, подброшенной Майеру, поставили подпись партизанского штаба?
— Ну и что?
— И Майер, и комендант города, и жандармы уверены в том, что в город проникли партизаны. Почему же этим не воспользоваться?
— А как?
— На-ка погляди, — Максим вытащил из бокового кармана пиджака исписанные листки и положил их перед Ревякиным на стол.
Старшина взял листки, быстро пробежал их глазами.
— Превосходная идея! А ну послушайте, хлопцы.
Александр прочитал «Секретный приказ городскому повстанческому отряду», перед которым ставилась боевая задача в момент высадки десанта в районе Севастополя тремя группами ударить с тыла и захватить в городе все перечисленные в приказе опорные пункты немцев и учреждения.
— Вот увидишь, клюнут. Обязательно клюнут! — убеждал Максим. — Для Майера это хлеб. У него будет в руках не только «Секретный приказ», а еще штук двадцать наших листовок: новое доказательство, что газета и листовки — дело рук партизан, которые из лесу пробираются в город.
Кузьма и Ваня поддержали Максима.
— Добро. Согласен, — сказал Ревякин. — Дорог каждый час. Говори, что тебе нужно?
— Немного. Твою командирскую полевую сумку, автомат с патронами, винтовку и еще тройку гранат.
— Сейчас все получишь. А ты, Иван, пойдешь с ним?
— А как же! Куда иголка, туда и нитка, — улыбнулся Ваня.
Александр взял приказ, кое-что исправил в нем и спустился в подземелье перепечатать его, а заодно вынести оружие.
Ваня кружил по комнате, отстукивая каблуками чечетку, а Максим подошел к Кузьме, который сидел у занавешенного окна.
— Дай мне свои документы, Кузьма, — попросил он. — Возвращаться будем без оружия и, может случиться, через станцию. У меня ничего нет, кроме биржевой карточки на имя Воронова, а с нею могут зацапать.
Кузьма достал из кармана свой паспорт на имя Леона Медникова, но Максим от паспорта отказался.
— Тут фотокарточка, а мы ведь не близнецы. Дай лучше ночной пропуск — это вернее.
Когда Лида перепечатала приказ, Александр вместе с пачкой листовок положил его в свою полевую сумку и отдал Максиму. Остальные листовки, предназначенные Гузову, Максим и Ваня рассовали по карманам.
Александр крепко пожал товарищам руки и сказал:
— С донесением жду до двух утра. Ни пуха ни пера. Проводив Максима и Ваню, Кузьма стал собираться домой.
Натягивая на плечи бушлат, он в раздумье сказал старшине:
— Ты замечаешь, как все здорово у нас завертелось. И с листовками, и с продотрядом. А главное, спокойней стало: слежки нет, и Женька теперь не помеха.
— Да, вечеринки свое дело сделали. Зеленская два раза потом прибегала к Петькиной матери выведывать, кто у нас бывает. И, узнав, что Ванино начальство — лейтенант Грюнфельд, сразу отстала и слежку прекратила.
— Мы кругом в выигрыше. Жратва, вино — ихние, а это уж чистый барыш, — засмеялся Кузьма, кивнув на горевшую электрическую лампочку. — Раньше, бывало, как станешь вечером присоединять на дереве провода, так искры сыпятся, того и гляди жандармы заметят.
— Не пойму, как это Любе Мисюте удалось уговорить лейтенанта? — пожал плечами Александр.
— А я тебе скажу. Лейтенант Грюнфельд все пялил на нее глаза и говорил, что он «мечталь о поцелуй». А Люба ответила: «Это господин лейтенант, если и может случиться, то только шутя, в игре». Тот спросил — что это за игра. А она ему: «Я знаю такую игру с поцелуями. Но для этого нужно иметь не коптилку, а электричество, чтобы включать и гасить свет». — «О-о, зер гут! Зер гут! — обрадовался Грюнфельд. — Свет будем иметь». К другой вечеринке свет сюда провели, а Люба не явилась, сказав, что дежурит в больнице.
— Грюнфельд нам еще пригодится, — усмехнулся Александр. — Надо попросить ее — пусть она разок-другой назначит ему свидание, скажем, у себя на работе. Пусть прощупает его настроение в связи с десантом под Керчью и попробует выведать их планы. Ходят слухи, будто оккупанты собираются эвакуировать севастопольцев в Румынию.
— Ладно, я ей подскажу, — и Кузьма, застегнув бушлат на все пуговицы, добавил: — Ну, я пошел.
Александр проводил его и, закрыв на веранде дверь на задвижку, снова спустился в подземелье.
…Максим и Ваня, выйдя на вершину Зеленой горки, круто свернули влево и пошли тропою через степь. Этот путь в обход слободок и станции, через Максимову дачу, хотя и дальний, был самый надежный и безопасный. В глухую осеннюю ночь им не грозила здесь встреча с жандармами и полицейскими патрулями.
Дул сырой западный ветер, нагоняя с моря низкие облака. Пахло землей, полынью, запахами осеннего тлена. Где-то справа звенели буфера, слышались свистки маневровой «кукушки». Ориентируясь по этим звукам, Максим уверенно шел вперед. Наконец они вышли на Верхнюю Чапаевскую.
