Сергей Мартьянов - Испытание
— Почему он такой бедный? — спросил Зубанов.
— По приходу. Село-то бедное, вот и мулла бедный, — Пятириков говорил это, не отрываясь от стереотрубы. Помолчав немного, он сказал: — А мулла-то все-таки самый богатый человек на селе.
— Почему?
— А заметили, ручные часы носит? Никто из крестьян таких часов не имеет, по солнышку живут. Только мулла да офицер с ихнего поста... А вон и сам офицер пожаловал, легок на помине.
По узкой кривой улочке верхом на лошади рысью ехал турецкий офицер. Он браво сидел в седле, выпятив грудь, а сзади, ухватившись за лошадиный хвост, трусцой бежал солдат. Курицы шарахались от них в разные стороны. В одном месте солдат споткнулся и выпустил хвост, и тогда офицер, чуть осадив лошадь, огрел его хлыстом. Солдат припустился вприпрыжку, снова ухватился за хвост и теперь уже больше не отставал. Так они приблизились к турецкому пограничному посту и скрылись в воротах.
— Прибыл их благородие, — усмехнулся Пяти-риков.
Зубанов промолчал.
За турецкой околицей на чахлых косогорах возле редких кустиков кукурузы и чая копошились крестьяне.
— Тяпками да мотыгами копают землю, как у нас при царе Горохе. Разве ж это жизнь? — сокрушенно проговорил Пятириков, видимо тяготясь молчанием.
— Да-а... — задумчиво произнес Зубанов. Сцена избиения не выходила у него из головы. Что бы это могло означать? — Мы отвлеклись, старшина. Не пора ли спуститься вниз?
— Точно. Давно пора, — подтвердил Пятириков и укоризненно взглянул на Зубанова. Тому показалось, что взгляд этот говорил: «Вы начальник, вы и командуйте».
2
Спустившись с вышки, Зубанов направился в канцелярию, а старшина задержался около конюшни.
— Дежурный, ко мне! — крикнул Зубанов, войдя в коридор.
Цыбуля предстал немедленно.
— Что нового?
Цыбуля ответил, что ничего нового нет, только у сержанта Ковригина разболелись зубы и вспухла щека.
— Пусть потерпит.
Цыбуля напомнил, что сержант включен в тревожную группу.
— Я сказал, пусть потерпит, — произнес Зубанов раздельно. — А теперь идите.
Зубанов прошелся по канцелярии, сел за письменный стол.
Он предчувствовал что-то недоброе, понимал, что нужно действовать, принимать меры, но какие? Всезнающий старшина куда-то запропастился.
В дверь робко постучали.
— Да! — резко крикнул Зубанов.
Вошла Наташа в своем просторном ситцевом платье, с блуждающей кроткой улыбкой на подурневшем лице.
— Костя, я видела, как ты спустился с вышки, и решила зайти... Что там, у турок?
— Пустяки! Несколько идиотов били одного калеку.
Это не может отразиться на границе?
— Не задавай глупых вопросов, — раздраженно ответил Зубанов. Он не допускал и мысли, чтобы жена вмешивалась в его дела.
Наташа не уходила.
— Может, ты позавтракаешь?
Она смотрела на него так нежно, что он сказал мягче:
— Ладно, сейчас.
Она вышла.
Зубанову стало жалко Наташу. Он чувствовал себя виноватым перед нею: такую молодую, красивую завез на край света, и теперь она сидит без дела. А ведь кончила медицинский институт, и ее оставляли в Алма-Ате. Он любил Наташу и отдал бы все, чтобы она была счастлива и чтобы у нее благополучно родился ребенок, конечно, мальчик.
— Наташа, подожди! — крикнул он в окно и быстро вышел из канцелярии.
Но тут перед ним снова предстал Цыбуля:
— Товарищ лейтенант, позвонил Рыжков: турки нарушают границу!
Зубанов в два прыжка очутился у телефонного аппарата:
— Рыжков, что там у вас?
— Человек через КСП перешел, на левом фланге возле третьего камня.
— А что аскеры?
•— Пропустили.
Грохот сапог сотрясал помещение. Замелькали фуражки и лица. Тревожная группа уже стояла перед Зубановым: сержант Ковригин, солдаты Свин-цов и Гоберидзе. Словно из-под земли вырос Пятириков.
— Разрешите мне с ними идти? — попросил он.
— Иду я! — отрезал Зубанов. — Вы останетесь за меня. — И, махнув тревожным рукой, он выбежал во двор. 0
Мелькнуло лицо Наташи, испуганное, побледневшее. Почему она здесь? Но нужно было спешить. Вперед, за ворота, к камню!
Зубанов бежал впереди. Ветер свистел в ушах. ЧЕсли так бежать, у третьего камня можно быть минут через десять. Камень лежал за околицей села, в двадцати шагах от границы. Там и нужно перехватить нарушителя.
Вот и камень. Зубанов с разбегу упал в траву. Острая щлючка впилась в ладонь. Колотилось сердце. Сп(Щр и слева залегли сержант Ковригин, солдаты Свинцов и Гоберидзе. Где нарушитель?
Слегка дрожали силуэты далеких гор. Прямо перед глазами маячил пограничный столб. Вокруг ни души.
Зубанов взглянул на ладонь, рваная царапина сочилась кровью.
— Во-он, во-он идет! — тревожно прошептал Ковригин.
По колхозной цитрусовой плантации шел человек, не прячась и не убегая. Можно было подумать, что он у себя дома.
И снова топот ног...
Зубанов испытывал никогда еще не приходившее к нему чувство боевого азарта. Вот он, нарушитель, в нескольких шагах от него! То, о чем он мечтал в юности, ради чего учился и приехал сюда, на край земли, сейчас случится.
Человек шел своей дорогой, не оборачиваясь. Что-то знакомое показалось Зубанову в его фигуре.
— Стой! — крикнул он, подбегая.
Человек остановился, повернулся к Зубанову и пошел навстречу ему. Он шел медленно и неуверенно, как лунатик.
— Прокаженный! — крикнул испуганно Гоберидзе.
Зубанов невольно попятился. Лицо человека напоминало морду льва, настолько его исказили лиловые бугры на лбу и висках. Да, это был прокаженный, и он шел навстречу Зубанову.
— Стой! Остановись! — крикнул он, все еще пятясь.
Отвращение и растерянность охватили его. Прокаженного, как и всякого нарушителя, нужно обыскивать, вести на заставу, допрашивать... Он заразится сам, заразит солдат, Наташу, ребенка...
Прокаженный остановился, тяжело дыша, и что-то сказал, глухо и сипло. .
— Что он говорит, Гоберидзе?— не оборачивясь к солдату, нетерпеливо спросил Зубанов.
— Непонятно говорит... Не по-грузински говорит...
— По-какому же?
— По-турецки говорит.
Судя по внешности, хотя и очень искаженной, это был турок или курд. На нем были пиджак, грязная рубаха, рваные штаны, шерстяные носки и кожаные остроносые туфли.
— А по-турецки вы умеете? — не теряя надежды, спросил Зубанов у Гоберидзе.
— По-турецки не умею.
Три пары глаз пограничников следили за командиром, ожидая приказания. Если б повстречаться с этим прокаженным один на один, без свидетелей! Никто не видел бы его растерянности. Но он встрётился не один. И от этого было тяжелее вдвойне.
Незнакомец стал показывать знаками, что пришел с той, турецкой стороны и хочет идти сюда, в советское село. Он смотрел на пограничников покорно,
бёреченно, и эта покорность обезоруживала больше всего.
— Что будем делать? — беря себя в руки, спросил Зубанов, оборачиваясь к солдатам.
— Обыскать нужно и вести на заставу, — сказал Ковригин.
Это был тот самый Ковригин, у которого разболелись зубы и распухла щека. Зубанов только сейчас вспомнил об этом, мельком взглянул на него. Сержант повесил автомат на шею и шагнул вперед:
— Разрешите мне, товарищ лейтенант? — И добавил: — Может, у него оружие есть или еще что? Всякое бывает.
— Но вы же заразитесь?!
— A-а, не так страшен черт! — махнул рукой Ковригин. — Надо же кому-то...
Он сказал это так просто, что у Зубанова что-то дрогнуло в сердце. А может быть, Ковригин считает, что он, лейтенант Зубанов, побоится это сделать сам? Считает его трусом?
— Разрешите? — повторил сержант.
Зубанов Медлил. Если он разрешит, то не простит себе этого никогда. Он — командир, этим сказано все.
— Обыск произведу я, — сказал Зубанов как можно спокойнее.
Ковригин изумленно взглянул на него, поколебался с минуту и взял автомат на изготовку.
Все дальнейшее происходило для Зубанова будто во сне. Он жестами показал неизвестному, как нужно поднять руки и повернуться кругом. Подошел к нему сзади и ощупал его карманы. Оружия не было. Единственно, на что не осмелился он, это свести руки прокаженного за спиной и связать их. На это у него не хватило решимости. И без того, оглаживая карманы, он чувствовал себя так, будто дотрагивается до расплавленного металла. Ему хотелось зажмурить глаза, но он только задержал дыхание. Потом, отойдя на несколько шагов и отдышавшись, он приказал солдатам конвоировать одержанного, а сам пошел позади, с ужасом рассматривая свои ладони. Ему следовало бы вытереть капли холодного пота со лба, но он страшился прикоснуться руками к лицу и нес их перед собой на весу, как чужие.
Так все пятеро вошли в село и направились к заставе. Деревянные дома с их террасами, открытыми окнами и высокими фундаментами стояли то выше, то ниже дороги, и были видны то их стены, то чешуйчатые черепичные крыши. Развесистые чинары, густые заросли маслин и яблонь — все сливалось в причудливое царство теней и зелени. Удивительно живописен был вид этого маленького грузинского селения, но у Зубанова было такое ощущение, что все это он видит последний раз.
