Егор Лосев - Война никогда не кончается
Через три недели случилась первая Мишанина контузия. В то утро ничто не предвещало беды, стояла тишина, зеленели окрестные холмы, какая-то птаха щебетала, сидя на антенне, но боевикам из Хизбаллы вся эта лирика была по барабану; первая мина снесла антенну вместе с птахой, за ней на муцав обрушился град мин и "катюш" (так здесь называли все типы реактивных снарядов). Меня вся эта "дискотека" застала в укрытии у пулемета. Остальная наша компания отсыпалась в бункере после ночного караула, а Мишаня с тремя пацанами укрепляли мешками с песком ход сообщения. Когда начался обстрел, они все рванулись в укрытие. Мишаня отстал от них, потому что уронил автомат, и это спасло ему жизнь; пробежать оставалось метра три, когда в укрытие прямо перед ним попала мина. Oна влетела в ход сообщения и, как баскетбольный мяч в кольцо, вошла в открытый люк, ведущий в защищенную бетоном щель. Я не понял что произошло, только видел, как Мишаню отбросило назад, а из укрытия повалил дым. Я схватил трубку полевого телефона, что-то заорал, но в этот момент наша артиллерия открыла огонь, все ориентиры были пристреляны за годы с точностью до миллиметра, поэтому снаряды ложились вплотную, и мир вокруг меня перевернулся.
Мишаню сильно контузило, от пацанов в укрытии осталась каша, которую раввин и добровольцы с крепкими нервами отскребали весь день.
Впервые смерть прошла рядом с нами. Все реагировали по разному. Местные прикалывались, выясняя при помощью детской считалочки, кто следующий, только при этом в их глазах стояла растерянность. Я старался не вникать в это. От судьбы все равно не уйдешь.
В часть Мишаня вернулся быстро, скрыв от врачей, что после контузии, по его собственным словам, голова временами становилась похожей на сломанный телевизор, программы переключались сами, мельтешили помехи, в глазах рябило. Но главное, в его голову запала идея фикс - отомстить за пацанов. Это и послужило причиной, по которой он стал снайпером. Пройдя подготовительные курсы, Мишаня вернулся к нам с новеньким "ремингтоном" М24 с оптическим прицелом и полученными досрочно сержантскими нашивками.
Сержанта мы обмыли во время очередной увольнительной, махнув с палаткой в Хуршат-Таль. В кемпинге было мало народу и мы офигительно расслабились; Габассо, естественно, припер текилу, Леха, как настоящий украинский еврей, притащил горилку с салом, а я, для разнообразия, принес бутылку граппы. Pядом с нами отдыхала только компания молодежи, а наутро мы обнаружили, что оставленные на опохмелку две коробки черешни исчезли из холодильника, но зато около машины соседей появилась гора косточек, a сами они плескались в озере неподалеку. Тогда-то мы и увидели, как у Миши "срывает башню", левое веко у него задергалось, глаза остекленели, и, зарычав "Порву!", он подхватил мою саперную лопатку и двинул к озеру. Мы вчетвером еле-еле держали Мишаню, пока он скрипел зубами. Спас ситуацию Зорик, достав "эндуру" (тактический нож, предмет зависти всего батальона), он отжал задвижку бензобака соседской "Субару", вытерев и закрыв нож, протянул его Мишане, сказав "держи, сержант, подарок!"
Мишаня резко остыл, не веря своему счастью, смотрел на "эндуру" еще минут пять. Зорик тем временем ссыпал в бензобак пакет сахара и захлопнул крышку. Мишаня, все еще не оклемавшись, только и смог выдавить: "Спасибо, братан!".
Мы уехали, оставив записку, мол, нехорошо воровать, так и машина может сломаться.
На следующий день, на базе Зорик хвастал новым ножиком "чинук", присланным добрым дядей из Америки. Зорик вообще был помешан на ножах и на пулемете "негев", который таскал по долгу службы. Новый нож нам сначала не понравился, форма какая-то непривычная, но все потом оценили качество и крепость конструкции. Нож был сделан как маленький танк, толстое лезвие было мощным и в тоже время бритвенно острым. В тот день Зорик побрил предплечья у половины батальона, демонстрируя остроту лезвия. В инструкции было написано, что фиксатор чинука выдерживает нагрузку 350 кг, полдня рота думала, как это можно проверить, но к счастью не придумала. Нож с честью прошел все испытания. В ту увольнительную я тоже купил себе нож - большой солдатский "викторинокс", но хвастаться новинкой постеснялся. "Викс" явно проигрывал "чинуку" в крепости, но за то у него имелась куча полезных инструментов.
До следующей контузии Мишане удалось подстрелить двух террористов. Во время очередной засады он засек два смутных силуэта метрах в трехстах от нашей позиции. Получив разрешение открыть огонь, Мишаня завалил обоих. Утром цадальники (солдаты южноливанской армии, сленг) привезли на смешной бронемашине времен Второй Мировой войны, трупы обоих террористов. Сначала Мишаня решил с ними сфотографироваться, но мы его отговорили, тогда он завел блокнот с эмблемой "битахон саде" (аналог особого отдела, следящего за соблюдением секретности и т.д., ивр.) на обложке. На каждой страничке было изречение типа "Враг подслушивает, будь начеку", туда он вписывал все подробности, расстояния до цели и прочее.
Через месяц Мишаню опять контузило; казалось, что смерть все время кружит рядом с ним, но пока держит дистанцию. Это был очередной боевой выход, воздушная разведка засекла скопление террористов в районе деревни N, и нас послали туда разбираться. Мы сидели в разных машинах, Мишаня ехал в головном танке (в "Меркаве", в отличие от русских танков, есть отделение для десанта), а остальная наша компания ехала в бронетранспортере сзади через две машины. Они наехали на 90 килограммовый фугас. Танк каким-то чудом уцелел, БК не сдетонировал, но мало им не показалось. Мишаню контузило и вырубило от удара, механику-водителю сломало позвоночник, остальные отделались царапинами и шоком. Башню заклинило в боковом положении (в танке "Меркава" двигатель находится в передней части корпуса, в задней части находится отсек для десанта, в этот отсек ведет люк, расположенный в корме танка, крышка которого по форме больше напоминает дверь, когда башня повернута набок, водитель оказывается отрезанным от заднего выхода и может вылезти только через люк над головой). Экипаж вытащили через верхние люки - всех, кроме водилы и Мишани. Когда разобрались, и фельдшер залез в танк, картина нарисовалась не радостная. Башню намертво заклинило, открыть "дверь" не получалось, а вытащить раненного водителя с такими травмами через верхний люк живым не удалось бы. Мишаню тоже пока побоялись трогать. Водителем был тихий и незаметный пацан по имени Зоар. Mне он запомнился только тем, что выменял у цадальников цевье от румынского АК с ручкой и умудрился присобачить его к своему "глилону", (укороченный вариант автоматической винтовки "Галиль").
Позади, на краю воронки, безжизненной громадой возвышалась "Меркава". Я лежал и думал, о том, как только вчера мы прикалывались над Зоаром, с его нелепым цевьем, а сейчас он загибается в этом железном гробу, а мы держим круговую оборону и ждем, решений от начальства.
Вдруг в пятистах метрах перед нами с противным визгом упала мина, потом еще одна. В наушнике, голос Габассо с характерным, певучим, южно-американским акцентом произнес: "Грязнули справа!".
"Не стрелять!"- тут же резанул ухо голос взводного Боаза, - "Без нас справятся!". На правом фланге прогрохотала пулеметная очередь, сыпанули одиночные выстрелы и все стихло. Снова полетели мины. Это было поганейшее ощущение - просто лежать и ждать, пока тебя разорвет на куски. Мины ухали все ближе, расшвыривая во все стороны комья земли и брызги грязи. От очередного удара взрывной волны в голове запрыгали невесть откуда взявшиеся строчки из "Василия Теркина":
И какой ты вдруг покорный
На груди лежишь земной,
Заслонясь от смерти черной
Только собственной спиной
Страх погибнуть, удавалось кое-как перебороть, точнее, привыкнуть к нему, смириться с тем, что в один момент тебя просто может не стать. Но страх остаться калекой был непобедим. Это пугало нас больше всего. У Зорика был знакомый сапер, которому взрывом оторвало ногу, парень не выходил из депрессии и уже пытался покончить с собой.
"Не ссать девочки! МасКарим ба-дерех!"- рявкнул в наушнике Боаз.(Вертушки на подлете, ивр. МасКарим - сокращенно "масокей крав" боевые вертолеты, ивр.).
По моему взводный вообще ничего не боялся. Точно таким же голосом он рычал на нас за плохо застеленные койки в учебном лагере. Мы вжимались в землю, разрывы слышались со всех сторон, каждый "бум" вытряхивал откуда-то из глубин памяти новые и новые строчки:
Ты лежишь ничком, парнишка
Двадцати неполных лет.
Вот сейчас тебе и крышка,
Вот тебя уже и нет.
Это стихотворение я читал девятого мая на утреннике перед ветеранами, в далекой, как другая планета, советской школе. С тех пор прошла вечность, я давно забыл и стихи и школу. Как взрыв на мелководье выбрасывает в воздух ил, водоросли и весь мусор, накопившийся на дне, так и обстрел каждым разрывом выворачивал закоулки моей памяти.
