Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря
Вверху, над кают-компанией, поселились дикие голуби. Невзрачные на вид, защипанные дикари сами добывали себе пропитание и не шли ни в какое сравнение с теми голубями, которые водились у Пуделя. Мы попробовали было протестовать: «У Пуделя вон даже турманы египетские есть, а у нас — одни заморыши…»
— Чихал я на Пуделя, — сплюнул сквозь зубы Толяша и кивнул на дикарей, которые уютно устроились на жердочках разноцветными рядами. — Мне эти больше по душе. Баста…
А однажды Толяшину голубятню чуть было не запретили. Это случилось, когда Светка Немерова сбежала из дому и два дня жила в Толяшиной кают-компании. И об этом никто не знал. Кроме меня, моего старшего брата Леньки, Вовки Соловьева, Жорки Мамалыги и, конечно, самого Толяши.
Не знаю, что не поделила Светка со своими родителями, но мне самому не нравилась ее усатая мама. И желтая панама Светкиного папы мне тоже не нравилась.
Что мне нравилось, так это их велосипеды.
Велосипеды были у всех Немеровых. В том числе и у Светки. Три новеньких никелированных велосипеда с широкими багажниками. Впрочем, на Светкином велике багажника не было: Светка в первый же день, как только ей купили велосипед, вывела его за рога во двор, достала ключи из кожаной сумки под седлом и тут же, во дворе, отвинтила багажник. А вот у Светкиных родителей багажники на велосипедах остались. Широкие такие багажники с пружинами. Удобные багажники. У Немеровых была дача в Аркадии, и на этих багажниках они возили по воскресеньям на Привоз в корзинах ранние помидоры и огурцы.
На дачу Немеровы обычно выезжали в субботу, после пяти.
Вместе с родителями выводила свой велик и Светка. А Толяша Стоянович в это время обязательно сидел возле распахнутой двери кают-компании. И как только Немеровы появлялись из парадного со своей никелированной техникой, Толяша брал в руки заранее припасенную фанерку и, постукивая по ней пальцами, как в бубен, пел всегда одну и ту же песенку:
Помидоры, помидоры,
Помидоры — овощи!
Теща едет на такси,
А зять на «скорой помощи»!..
При чем здесь «скорая помощь», я так никогда и не мог понять. Но я видел, что песенка эта маме Немеровой совсем не нравится.
Немерова сердито косилась на Толяшу и поправляла свою широкополую шляпу. Папа Немеров тоже поправлял свою желтую панамку и ставил ногу на педаль, словно кавалерист, ожидая команды «по коням».
А Светка, та почему-то краснела, заслышав Толяшин голос, вскакивала на свою машину, вихрем давала круги почета вокруг Лаокоона и звонила, звонила, звонила, стараясь заглушить Толяшииу песенку. «…Помидоры, помидоры, помидоры — овощи!..» В мае на Привозе помидоры в такой цене — обожжешься.
Светка пулей вылетала на улицу.
— Антон! — строго приказывала мама Немерова.
И папа Немеров, поправив прищепочки, стягивающие его желтые чесучовые брючки у щиколоток, послушно перебрасывал ногу через седло.
Вместе с Толяшей мы выскакивали к воротам и наблюдали, как он крутит педалями в сторону Приморской улицы. Но попробуй догони Светку — птицей летит.
В ту пору Светке было шестнадцать лет. И вот однажды (это произошло в середине июня) Светка удрала из дому.
Видели б вы, что творилось в тот день у Немеровых!
Немеровы подняли на ноги всю одесскую милицию. Милиция старательно прощупывала Молдаванку, Слободку и даже Люстдорф, а Светка тем временем вот уже третьи сутки преспокойненько жила в кают-компании Толяши Стояновича. Мы ей носили помидоры, рыбу, картошку в мундирах — все, что попадалось под руку на кухне: у нее был зверский аппетит, у Светки.
…Десятый час вечера. Я, Ленька, Соловей, Жорка Мамалыга, Толяша и Светка сидим в голубятне и обсуждаем создавшееся положение. Вернее, положение обсуждают Толяша и Светка, а мы только сидим. В синем надбитом блюдце с золотым ободком тлеет свечка, и в глазах у Светки отражаются продолговатые фитильки, по три в каждом.
Подобрав под себя загорелые коленки, Светка устроилась удобнее на топчане, хрустнула молодым огурчиком и решительно отрубила:
— Не вернусь я, Толяша, к этим куркулям. И не уговаривай.
— Верно, куркули они и есть, — поддержал Светку мой брат. — Вот я у твоего бати на днях прокатиться на велике попросил. Хоть кружочек, говорю, по двору. Я вам за это машину на самый верх оттарабаню. Так он…
— Погоди, Лёха, — остановил моего брата Толяша. — Погоди, не о том сейчас разговор. — И к Светке: — Ну, допустим, ты не вернешься к своим родичам. Допустим. Но ведь мой дворец, сама понимаешь, не гостиница «Лондонская». — Толяша провел ладонью по шершавой деревянной стенке кают-компании, и было видно, что он не променял бы ее ни на какую роскошную гостиницу. Даже на «Лондонскую», что на Приморском бульваре, в которой останавливались знаменитые футбольные команды, когда приезжали играть к нам в город.
— А вдруг накроют, Свет? — спросил Толяша. — Вот, допустим, накроют тебя здесь. Что тогда?
— Ну и пусть, — упрямо тряхнула головой Светка, — Пусть накроют. Только чихать я на них хотела, на куркулей несчастных. — И вдруг бухнула: — Давай поженимся, Толяша. А?..
С минуту все молчали. Светкино предложение нас ошарашило. Потом Толяша встал и покрутил пальцем-буравчиком у Светкиного виска:
— Ты же несовершеннолетняя. Да и мне еще целых полгода до семнадцати.
— Ну и что? — Светка подтянула коленки к подбородку, обвила их руками и закачалась на топчане. — А вот я читала в одной книжке, что на Кавказе…
Но мы так никогда и не узнали, что вычитала Светка в той книжке насчет Кавказа: снаружи кто-то сильно рванул дверь, и хрупкая задвижка не выдержала. Все мы, кроме Светки — она сидела лицом к двери, — разом обернулись. На пороге стояла разъяренная Светкина мамаша. За плечами у нее маячила в лунном свете полированная лысина папаши Немерова. Впервые я увидел его без панамы.
На следующий день Немеровы подали жалобу в домоуправление, и в воскресенье должно было состояться заседание, которое решило бы: быть или не быть Толяшиной голубятне в нашем дворе. Но заседание это так никогда и не состоялось: в воскресенье началась война. А еще позднее, через месяц, Толяша погиб под Овидиополем, защищая подступы к Одессе.
Толяша Стоянович был первым, кого война навсегда унесла из нашего дома. Так и похоронили бойцы Толяшу под Овидиополем, на берегу Днестра. Не было у них времени, чтобы привезти Толяшу домой, в Одессу.
В тот день мы с ребятами никак не могли войти в квартиру Толяшиной мамы, потому что туда, как только было получено извещение, набилась чуть ли не половина нашего двора. Это ведь было первое извещение.
Мы стояли на лестнице в парадном. И Светка Немерова не плакала. Она постояла немного вместе с нами, потом молча ушла к себе домой.
А через неделю Светка добилась-таки своего: ее взяли в отряд морской пехоты санитаркой и выдали форменное обмундирование. Но юбку Светка носить не стала, ходила в флотских брюках-клеш, заправленных в кирзовые сапоги.
В октябре, когда наши оставили Одессу, Светка уплыла вместе с бойцами Красной Армии. Темной осенней ночью корабли, прикрытые туманом, ушли в Крым, к Севастополю.
Я не провожал Светку и ничего этого не видел. Почти два месяца я провалялся дома с крупозным воспалением легких. Доктора сказали маме, что вынести меня на улицу равносильно убийству. И обо всем этом мне позже рассказал мой старший брат.
Я лежал, слушал Леньку и представлял себе, как тихо, без отвальных гудков, с погашенными огнями, отходили корабли из Одессы. Я представлял себе, как прощается морская пехота с родным городом: «Мы еще вернемся к тебе, Одесса!» — и как Ленька мой стоит на причале, гладит ладонью холодный, росистый борт корабля, а Светка машет ему с палубы бескозыркой.
Фашисты долго топтались у Заставы, у Ближних Мельниц — дрейфили, пока наконец решились войти в город.
Выздоровел я с первым снегом.
Он лежал на карнизах, во дворе, пушистый, белый, искрился и звал. Но нельзя было теперь выскочить на улицу, когда тебе захочется поиграть в снежки. Нельзя. Там ведь эти. Нельзя было достать из буфета и отрезать себе какой хочешь ломоть белого хлеба, намазать его маслом и присыпать сверху сахаром: ни масла, ни сахара у нас не было, а буханку черняшки мама старалась растянуть на неделю.
Нельзя… Почти два года мы с братом да и остальные мальчишки тоже чаще всего слышали это слово. Два года.
И вот наконец пришла эта весна. Она не могла не прийти — ведь мы ее так ждали. Фрицы пока еще шлялись по улицам нашего города. Но эта весна пришла. И ничего хорошего она им не предвещала.
САРГАН
С приходом оттепели в городском саду на пятачке под навесом высвечивал медными трубами с обеда до позднего вечера военный духовой оркестр из немцев. Красная Армия с каждым днем все ближе и ближе подходила к Одессе, и когда дела фашистов на фронте стали совсем швах, какому-то их начальнику пришла в голову идея — три раза в неделю выгонять в городской сад духовой оркестр и наигрывать в самом центре нашего города фашистские марши для поднятия боевого духа своих вояк. Регулярно, через день, взвод музыкантов под командой своего тощего дирижера в засаленном мундире рассаживался с обеда на пятачке неподалеку от мраморного фонтана, распространяя вокруг ядовитый запах ваксы.
