Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск
Весело шагали ребята — шутили, смеялись. Нина, сестра моя, шла впереди меня, изредка оглядывалась. Я тут же принимал бодрый вид, улыбался ей: дескать, все в порядке, шагаем, сестричка! Ей-то что: во-он с той, пусть и тощей, санитарной сумкой через плечо с радостью примут в любой отряд. Меня, конечно, тоже примут: все-таки знакомых ребят много. Но я хочу к разведчикам. В своей бригаде меня знали, мне верили — там обязательно опять попал бы к тем, с кем дни и ночи вел нелегкий поиск. Среди «чужих» — я не раз убеждался в этом — попасть в разведчики не просто. Допустим, Евгений Крахмалов упросит бригадное начальство направить меня в разведку. Но ко мне станут долго присматриваться да приглядываться: какой я человек и товарищ, и боец, и каков «нюх» у меня. По себе знаю: пока не определишь, что собой представляет новичок, не возьмешь его в разведку. Это и понятно: рядом должен быть надежный человек, который готов, не жалея собственной жизни, драться за тебя, а ты — за него. Такая «притирочка» длится не один день…
Шумно было в лесу под Бочканами в тот день, да и не тише на следующий. Горели костры, сидели и ходили группами партизаны, здоровались, обнимались, будто не виделись годы. У костров пекли картошку, готовили какое-то варево в еще не закопченных котелках, чистили оружие. У всех одежда и обувь подогнанные, аккуратно залатанные. Хотя ребята и не сидели без дела в эти весенние дни, но каждый, уходя из родных мест, постарался привести себя в порядок.
Нашу группу тоже встретили, как близких, дорогих друзей, оставшихся в живых. Нашлось и немало знакомых. Они интересовались, где был в партизанах, как прошли блокадные дни, чем занимался в начале весны. Я предусмотрительно, да и не хотелось людям портить доброе настроение, умалчивал о том, что впервые за длинные-предлинные дни и ночи смог преодолеть на своих ногах эти восемь километров.
Отвыкшие от такой дороги, нетренированные ноги все же ныли. Но я торопил Евгения Крахмалова: хотелось скорее определиться.
Шалаш комбрига стоял чуть в стороне от других. Возле него не сновали партизаны, не горели костры.
Каждый понимал: командование бригады занято важным делом — собирает в одно целое все свои мелкие группы, разбросанные в период тяжелой блокады в разных местах.
У шалаша на чурбанах сидели двое. Крахмалов по всей форме попросил разрешения обратиться. Поднялся человек в военной гимнастерке, перекрещенной новой портупеей. Стройный, подтянутый, свежий воротничок на уже загорелой шее — по всему видно, кадровый командир. Это был комбриг Николай Александрович Сакмаркин.
Евгений доложил о прибытии группы и добавил, что с ними пришли также двое из бригады Марченко, просят принять в отряд — брат и сестра Федотовы.
Как только Крахмалов назвал нашу фамилию, человек, который до сих пор сидел спиной к нам, вдруг обернулся и тотчас же вскочил с чурбана, шагнул ко мне — среднего роста, плотный, с добродушным лицом.
— Добрый день, Миша! Значится, жив-здоровенек?!
Это был Антон Владимирович Сипко — комиссар бригады, довоенный председатель Сиротинского райисполкома. Будучи подпольщиком, я не раз ходил к нему на связь. И теперь вот встретились!..
— Ноги в блокаду обморозил, да почти что отошли, — ответил я, обрадованный такой встречей.
— Николай Александрович, — по-прежнему не отпускал моей руки комиссар бригады, — принимаем его без всякого-якова! Кем был, Миша?
— В разведке, политруком.
— Совсем отлично! — шумно радовался Антон Владимирович. — Пойдешь в первый отряд, там тебя комиссар Семенов определит.
Поговорили еще минут десять, вспомнили подполье, старых знакомых. Но тут, запыхавшись, прибежал посыльный, бригадный разведчик. Видно, дело было срочным, и Сипко отпустил нас. Он сразу же обратился к Крахмалову:
— Женя, ты знаешь, где Фидусов с ребятами расположился. Отведи Федотовых к нему.
Антон Владимирович, как я понял позже, всех, кто был моложе его, называл только уменьшительно-ласкательным именем. Мы же его считали (вот уж зеленая молодость!) пожилым — это в тридцать-то пять лет…
Пока искали 1-й отряд, Евгений Крахмалов рассказал мне с Ниной кое-что о командире. Перед войной Макар Филимонович Фидусов окончил техникум, затем военное училище. Воевал у западной границы, попал в окружение, добрался до своей родной деревни Стариновичи, что в Сиротинском районе, и сразу же включился в подпольную работу.
— Как и ты, он держал связь с Сакмаркиным и Сипко, — пояснил Крахмалов. — Может, встречались?
Нет, с Фидусовым я никогда не встречался, иначе запомнил бы этого высокого, немного сутулого человека, скорее похожего на сельского учителя, нежели на смелого, волевого (как позже узнал) командира партизанского отряда. Был он в комсоставской форме, хотя по выправке не угадывался в нем кадровый военный.
Комиссара отряда — Андрея Григорьевича Семенова — я узнал сразу. Да и он, увидев меня, воскликнул:
— О-о, избач пришел!
До войны Андрей Григорьевич работал заведующим районо; моя старшая сестра Мария — там же, инспектором, а я, заведующий избой-читальней, тоже был в подчинении районного отдела народного образования.
Уже через несколько минут комиссар старался «преподнести» меня командиру отряда с наилучшей стороны. Впрочем, такая у него была привычка — говорить о людях, подчеркивая самое лучшее в них.
— Так что нашего полку прибыло! Ну а Нину — медсестрой во взвод Смольникова. Согласна? — не приказывал, а спрашивал Андрей Григорьевич.
Предстояла и еще одна встреча, на мой взгляд, самая главная — с командиром разведки и с теми, с кем должен буду жить и сражаться плечом к плечу. Но я уже немного успокоился, встретив старых знакомых, и теперь не было того хмурого настроения, с каким добирался сюда, в бочкановский лес.
Очень понравился мне Иван Митрофанович Попов. Выше среднего роста, стройный, волосы вроде выгорели на солнце, овсяного цвета, прямые. Лицо круглое, с виду красноватое. Темно-серая рубашка, сшитая местным умельцем по образцу гимнастерки, была подогнана так, что лежала на его плечах и груди аккуратно, даже франтовато, хотя комсоставский обшарпанный ремень обвисал под тяжестью ТТ, запрятанного в полевую — из кирзы — кобуру. Брюки суконные, но главное — с леями из плащ-палатки. В таких ползай смело: не протрешь на коленях. Сапоги с порыжелыми союзками, значит, повидали не одну сотню партизанских, никем не хоженных троп. Образным был его разговор, хлесткой — манера держаться. По всему видно: хлопец — что надо, свой парень-разведчик. Позже узнал, что он, кадровый военный, принял бой на западной границе, отступал, попал в окружение, затем приютился в Старине. По подпольной работе его знали Сакмаркин и Семенов, а когда образовался отряд, Ивану Попову доверили разведку.
Порасспросив меня, командир разведки сказал:
— Ну, добро, теперь давай к хлопцам, устраивайся. Женя, — обратился он к Крахмалову, — отведи-ка ты Федотова к моему помощнику Грише Гусакову. А я тут помозгую маленько. — Он снова склонился над картой: за этим занятием мы застали Попова десяток минут назад.
Заместитель командира разведки Григорий Харапонович Гусаков родился в Бывалино, неподалеку от Старого Сиротина. Это был плотный, среднего роста, рыжеватый мужчина лет сорока, на полном лице которого резко выделялись белесые брови, тонкие, вроде всегда поджатые губы и волевой подбородок.
Гусаков подвел меня к ребятам, тесной группой сидевшим у догоравшего костра.
— Вот вам пополнение, — сказал он, кивнув в мою сторону.
Ребята обернулись, и каждый моментально, пристальным, насквозь пронизывающим взглядом «срисовал» меня.
— Что ж, — ответил один из них, — мы всегда рады пополнению.
Я стоял с подветренной стороны костра, тоже «срисовывал» каждого. Ноги побаливали и от дороги, и от «визитов» по начальству, но я крепился, хотел и себе и им показать, что и я не лыком шит.
— Ну, чего стоишь? — промолвил все тот же разведчик, как позже я узнал, Иван Киреев. — Присаживайся. Вот и бульбочка наша дошла.
Обгоревшим прутиком лещины он сноровисто выкатывал из горячего пепла картофелины, пробовал — испеклись ли? — прямо пальцами, хукая на них. Некоторые откладывал в сторону, другие опять зарывал в горячую золу, чтобы «дошли» у полыхавших жаром углей.
Я развязал вещмешок, достал ладный кусок сала, что дала на дорогу соседка, две луковицы, головку чеснока, тряпицу с солью и, расстелив чистое полотенце возле горки печеной картошки, положил на него всю эту домашнюю снедь.
— Угощаешь? — хитровато спросил Киреев.
— Нет, — ответил я. — У разведчиков так положено. Что в печи, ну, в вещмешке, — все на стол мечи.
— Откуда тебе знать: положено, не положено? — отозвался вдруг Григорий Гусаков, и все сидевшие у костра внимательно поглядели на меня.
