Лилия Дерябина - Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену
Мы устали с дороги и легли рано спать.
Утром, проснувшись, я сразу побежала во двор и увидела гусыню с гусятами. Гусята были такие хорошенькие, пушистые, что мне захотелось их погладить. В этот момент между мной и гусятами возникла мама-гусыня. Она тяпнула меня за руку. Я закричала и побежала, гусыня — за мной, ухватив клювом подол моего платья. Шум, крик. Прибежала жена деда, палкой отогнала гусыню, а у меня на попе остался большой синяк от её укуса. Больше я не делала попыток подходить к животным, которых было много во дворе деда. Тем более что вскоре события приняли серьёзный оборот.
Глава третья
Начало войны
Мы приехали в начале июня, а через полмесяца началась война. Отец, кадровый офицер, сразу явился в военкомат, где получил направление на фронт.
Почему-то проводы отца на фронт я запомнила особенно хорошо. Был солнечный день. Поезд стоял посреди поля. Мама обнимала отца и плакала, а я, не понимая, что происходит, прыгала, рвала цветы и пела. Мама окликнула меня: «Иди, попрощайся с отцом, он уезжает». Я подбежала к отцу, он поднял меня вверх, прижался щетинистой щекой, со слезами на глазах опустил на землю и, поцеловав маму, побежал к поезду. Я не могла понять, почему мама, захлёбываясь слезами, кинулась вслед уходящему поезду. Такое голубое небо, поле усеяно цветами, яркое солнце, птицы весело щебечут, а мама плачет! Папа уезжает, но он и раньше часто уезжал, и мама не плакала. Я почувствовала что-то неладное и насторожилась. Мама обняла меня и сказала: «Война, доченька, немцы напали на нашу страну». Я знала, что война — это что-то страшное, об этом папа часто говорил с мамой. Что-то в её голосе было пугающее, я расплакалась, и в моей детской душе надолго поселилась тревога.
Мама засобиралась в дорогу, она хотела как можно скорей вернуться во Владивосток. Мой дед (по отцу) сказал моей маме: «Я уверен, что война долго не продлится, оставайся, куда ты с маленьким ребёнком, да ещё беременная вторым». В те годы многие верили, что наша армия самая сильная в мире, что Гитлер не решится напасть на Советский Союз, а если и нападёт, то получит достойный отпор. И мама осталась.
Дед нежно относился к моей маме: ведь она жена его сына и к тому же красивая женщина. Дарье это не понравилось, и она уговорила деда поселить нас в Брянске в доме, который принадлежал ему. Небольшой дом, заходящийся на окраине города, состоял из большой горницы, маленькой спальни, несколько чуланов. Окна спальни выходили во двор, где росло несколько фруктовых деревьев и виднелся дровяной сарай. который расположился позади дома. Под домом большой подвал, куда дед завёз большой запас продуктов: овощи, крупы, муку, сало солёное, спички, соль. С таким запасом мы надеялись спокойно пережить зиму.
В городе было спокойно, хотя и чувствовалось тревожное напряжение. Люди собирались у репродукторов, слушали сводки Совинформбюро, делились слухами. Сводки были оптимистичными: вот-вот наши войска перейдут в наступление, а слухи тревожными.
Месяца через два в небе над Брянском появились немецкие самолёты и начались бомбёжки. Первое время люди прятались кто куда: в канавы, в подвалы, русские печи, которые клались прочно и не разрушались при бомбёжках. Наши зенитные подразделения пытались противостоять немецким самолётам, но зенитных установок было мало, снарядов не хватало, и они быстро смолкали. Поначалу самолёты прилетали ночью, а позже стали прилетать и днём. Сбрасывали бомбы на важные хозяйственные объекты, а на бреющем полёте стреляли по людям, разбегающимся в разные стороны. Вскоре по инициативе местных властей были созданы бригады, которые успели соорудить несколько бомбоубежищ, и самое большое — около вокзала.
Однажды недалеко от дома я по поручению мамы собирала на лугу щавель, крапиву, лебеду. На мне было надето белое платье, и на зелёном лугу я была видна издалека. Вдруг в небе показался немецкий самолёт. Я не обратила на него внимания, увлёкшись сбором трав, и в тот же момент раздался свист пуль. Я подняла голову и увидела низко летящий самолёт со свастикой на борту и высунувшуюся голову смеющегося лётчика. Я бросилась бежать, а самолёт развернулся и ринулся на меня, выпустив град пуль, которые просвистели рядом со мной. Самолёт снова пошёл на меня.
Я побежала зигзагами, как заяц, споткнулась и упала на спину, случайно накрыв себя собранными травами и сжавшись в комочек, чем спасла себе жизнь. Самолёт в третий раз пролетел надо мной, я увидела искажённое злобой лицо лётчика, но он не разглядел меня в высокой траве. В этот момент застучали наши зенитки. Самолёт повернул на запад, но ему не дали уйти. Вскоре он загорелся, рухнул на землю и загорелся.
Ярко светило солнышко, только птицы не пели, напуганные стрельбой. А я лежала в высокой траве и смотрела на небо: оно было чистым, два белых маленьких облачка, кудрявых, как два барашка, которых я видела в соседнем дворе, плыли по нему. Я жива, жива, жива!
Я, маленькая девочка, вдруг ощутила радость жизни, и с тех самых пор я полюбила голубое небо и плывущие по нему белые облака, я черпала от него жизненные силы и позитив. И сколько раз за годы войны счастливый случай и добрые люди будут спасать нашу жизнь: мою, брата, мамы!
Глава четвертая
Жизнь в оккупации
Репродукторы продолжали уверять, что наши войска бьют немцев на всех фронтах, но уже в конце августа 1941 года немцы были в нескольких километрах от Брянска.
Мама работала в привокзальном буфете, я была рядом. Вдруг мимо нас пробежал солдат с большим мотком провода. Увидев нас, он закричал: «Уходите немедленно! Через час здесь будут немцы! Забирайте, что можете, и уходите. Мы будем взрывать вокзал».
Мама заметалась, не зная, что можно прихватить: ведь она была на пятом месяце беременности! Она лихорадочно схватила кусок сала, завернула в полотенце, потом набрала в большой ковш гречневой каши, и мы побежали.
В этот момент в небе появились немецкие самолёты, и мы кинулись к бомбоубежищу, которое было недалеко от вокзала. Мама крикнула: «Беги вперёд, занимай для меня место!» Я побежала, но, оглянувшись, увидела, как она бросила сало и ковш и заковыляла за мной. Я знала — ей стоять тяжело, а потому опрометью кинулась к убежищу, чтобы занять место. Когда я туда прибежала, все места уже были заняты. Я вертела головой, куда бы пристроиться. В углу сидела старушка, которая поманила меня пальчиком. Я подошла, она усадила меня на колени и, наклонившись надо мной, обхватила руками.
Вдруг недалеко прогремел взрыв. И нас всех, находившихся в бомбоубежище, накрыла кромешная тьма. На какое-то время повисла тишина, а затем раздались крики, стоны. Я сидела, прикрытая бабушкой, мне было жутко сидеть в её объятиях и очень душно. От испуга я закричала: «Мама!», но мне никто не ответил. Наконец послышались глухие удары. Это отряд спасателей-добровольцев пытался нас откопать.
Прошло часа три, полных ужаса, стонов, криков. Не хватало воздуха. Когда был проделан лаз, начали вытаскивать людей, которые могли самостоятельно двигаться. Я освободилась из холодных рук старушки и увидела, что голова её пробита бревном, и она мертва. Мне стало страшно, я кинулась к отверстию с громким криком, и мужчины за руки вытащили меня.
Я бегала вокруг спасателей и причитала: «Там моя мама! Спасите маму!» Побежала снова к дыре в завале, но меня оттащили. «Лучше покажи, где находился вход». Я показала, и они начали рыть. Вскоре появилась дверь, её с трудом открыли, и я увидела лежащую маму. Её осторожно вытащили и осмотрели: ни ушибов, ни ран не нашли. Выяснилось, что она уцелела благодаря тому, что балки потолка бомбоубежища образовали над мамой пирамиду, которая и удерживала насыпь. А меня в тот день ценой своей жизни спасла старушка.
В конце августа 1941 года в город вошли немецкие войска. Первыми въехали на мотоциклах карательные отряды СС. Немцы рассыпались по дворам. В тех дворах, где была какая-либо живность, они вытаскивали из сараев свиней, кур, гусей. Тут же во дворах на глазах хозяев отрывали птицам головы, свиней резали.
Одна из наших соседок встретила немецких карателей «хлебом-солью», кланялась и приговаривала: «Слава богу! Явились наши освободители! Теперь большевикам оторвут головы!» Но и в её дворе было то же самое: вытащили огромную откормленную свинью, перерезали ей горло и начали сооружать вертел. Хозяйка закричала, кинулась к немцам, пыталась оттащить их от свиньи, но её бесцеремонно оттолкнули. Она снова вцепилась в немца, который разделывал тушу свиньи. Тогда её с размаху стукнули автоматом, и она замертво упала рядом со свиньёй. Такие сцены повторялись и в других дворах. Заселялись солдаты в те дома, где находили запасы продуктов.
В нашем доме скотины не было, но в подвале, куда они заглянули, хранились завезённые дедом продукты. Немцы заняли большую горницу, а нам оставили маленькую комнатку. Один из карателей ткнул маму в живот: «kinder-partizanen! (партизанский ребёнок!)» — и захохотал. Мама испуганно залепетала: «nein! nein!» — и быстро убежала. Она слышала, что были случаи, когда каратели вспарывали беременным женщинам животы. На этот раз всё обошлось, солдаты быстро забыли о маме, вытаскивая из подвала наши запасы. А мама после этого случая стала носить папину бурку, в которой не видна её фигура, а платок натягивала до самих бровей, чтобы немцы не обращали на неё внимания.
