Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 4
Уже из этого краткого перечисления видно, что функции Генерального штаба охватывают все сферы обороны страны за исключением морально-психологического фактора и идеологического воспитания. Однако Генштаб также принимает участие в разрешении этой проблемы.
Для меня, как для начальника Главного оперативного управления — первого заместителя начальника Генерального штаба, было важным то, что наше Главное управление имело прямое отношение ко всем этим проблемам. Мало того, я лично отвечал за работу «пятерки». В нее, кроме Генштаба, входили представители Министерства иностранных дел, Комитета государственной безопасности, Военно-промышленной комиссии и отдела ЦК КПСС. Когда обсуждаемый вопрос имел исключительное значение, в заседаниях принимали участие первые заместители министров (председателей). Например, Корниенко или Петровский от МИДа, Емохонов от КГБ и т. д.
«Пятерка» рассматривала военно-политические и военно-технические проблемы, в том числе вопросы, связанные с сокращением вооружений и вооруженных сил, ликвидацией химического и бактериологического оружия и т. п. На заседаниях вырабатывались весьма конкретные предложения для нашего политического руководства. Когда документ у нас получал полное оформление (то есть когда он в рабочем порядке был согласован с Громыко, Андроповым, Устиновым и Смирновым), он направлялся генсеку на утверждение, после чего принимал форму директивы. Так было при Брежневе, этот порядок остался и при Горбачеве. Разница была только в том, что при Брежневе министр иностранных дел Громыко, проявляя максимум творчества, добивался неукоснительного выполнения этих директив. А при Горбачеве министр Шеварднадзе, встретив какое-нибудь сопротивление со стороны американцев, сразу звонил Горбачеву и просил дать согласие на какую-нибудь уступку. И тот всегда такое согласие давал. Таким образом, мы всё больше и больше теряли свои позиции в мире, а вместе с этим и свое политическое лицо, что вызывало возмущение и в Генштабе, и в КГБ, который полностью нас поддерживал, и в Военно-промышленной комиссии.
Практика показала, что работа «пятерки», плоды ее труда имели исключительное значение. Материалы готовились высококвалифицированно. Факты перепроверялись по многим каналам. Все было достоверным. Анализы, сопоставления делались учеными коллективами. На каждое заседание «пятерки» выносились всесторонне выверенные документы, так что само заседание должно было только подтвердить или отклонить предложения и кое-какие проблемы согласовать.
Вспоминая все это и сравнивая с нынешней практикой, я не могу себе представить, как и на основании чего президент России может давать указания МИДу или другим органам в проведении государственной линии по военно-политическим вопросам. Кто готовит необходимые материалы и даже справки? Как можно делать какие-то заявления, если нет квалифицированной опоры? Вот поэтому у нас и получается такого типа ляпы, когда Ельцин говорит, что он дал команду, чтобы «ракеты стратегических ядерных сил не были никуда нацелены», или еще хлеще — чтобы «со всех ракет сняли боеголовки».
Кроме руководства работой этой «пятерки» я обязан был каждую среду в середине дня (но лучше утром) представлять министру обороны Д. Ф. Устинову лично или через его помощников справки для его участия в заседании Политбюро ЦК. Заседание этого высшего органа государства проводилось каждый четверг. Как правило, на заседание выносилось от 12–15 до 20–24 вопросов. Устинов, как член Политбюро, должен был принять участие в обсуждении каждого вопроса. Поэтому он приказал, чтобы Генштаб (а это значит ГОУ Генштаба) готовил бы ему необходимые справки — по каждому вопросу одну страницу. При этом страница должна иметь два раздела. В первом представляется история вопроса, почему и кем он поставлен, правомерность постановки, сколько все это стоит. Во втором должны быть изложены его (Устинова) взгляды, оценки этого вопроса, и кратко и ясно — конкретные предложения. То есть в справке должно быть популярно изложено, как он представляет себе эту проблему, следует ли ее рассматривать, а если следует, то что он предлагает для скорейшего разрешения этого вопроса.
Это была изнурительная работа. Подавляющее большинство вопросов я раздавал по своим и другим управлениям Генштаба, да и за его пределы (например, в штаб тыла Вооруженных Сил или в аппарат заместителя Минобороны по вооружению, в Главные штабы видов ВС), и они мне за сутки до срока доклада министру представляли документы. Но часть вопросов нельзя было кому-то поручать, и я готовил справки лично или часть отдавал на исполнение Ивану Георгиевичу Николаеву — в него я верил, как в себя. Однако все документы по всем вопросам, которые должны обсуждаться на Политбюро, я обязан был внимательно прочитать, откорректировать и, перепечатав, на каждом листе внизу расписаться (карандашом). И только после этого отправить помощнику министра для доклада Устинову. Если помощнику было что-то не ясно, он звонил или приходил ко мне и уточнял, что его интересовало. Иногда, если это касалось особо сложной проблемы, я ходил и лично докладывал министру.
И хотя все это требовало много времени и мы были постоянно в цейтноте по главным своим функциям, однако это многое давало и Генштабу, и мне лично. Фактически я постоянно знал, как и какие вопросы решались на самом высшем уровне государства. А решалось все, начиная от анализа здравоохранения, образования, развития науки, поездки за рубеж артистов и спортсменов и кончая развитием атомной промышленности, машиностроения, освоением космоса, развитием и ратификацией договоров с различными странами. Я уже не говорю о чисто военных и военно-политических проблемах. Конечно, многое из этого меня и руководство Генштаба, несомненно, обогащало. Кстати, это положительно сказывалось на моем руководстве «пятеркой».
Кроме того, я лично (конечно со своими специалистами) должен был ежедневно оценивать ситуацию в различных районах мира и докладывать начальнику Генштаба и министру письменные справки с выводами. А в то время много было накаленных районов: Афганистан, Бангладеш, Египет, Сирия, Ливан, Ливия, Эфиопия, Ангола, Йемен, Сомали, Мозамбик, Намибия, Польша. Данные нашего Главного разведывательного управления и Главного управления внешней разведки КГБ обобщались и на основе этого вносились предложения.
Но всё это прояснилось и стало мне известно уже позже, когда я полностью окунулся в свои обязанности. С первых же дней пребывания в Генштабе свои будущие обязанности я представлял весьма расплывчато.
В 1979 году я неожиданно для себя становлюсь генштабистом.
Самолет благополучно приземлился на аэродроме Чкаловский и заканчивал выруливать к центральной площадке. Подали трап. Меня встречал генерал-полковник И. Г. Николаев. И опять я подумал о нем — ну почему бы на должность начальника ГОУ не назначить именно его? Ведь были уже прецеденты. Взять хотя бы Сергея Матвеевича Штеменко. Он попал в Красную Армию в 1926 году, в 1934-м поступил и в 1937 году окончил Военную академию моторизации и механизации РККА. Буквально через год, т. е. в 1938 году, стал слушателем Военной академии Генерального штаба, которую окончил в 1940 году, и сразу был назначен в Генштаб, где прошел службу от рядового оператора до начальника Генштаба. И все нормально. Не имея при этом за плечами даже того войскового опыта, что у Николаева. А, к примеру, генерал армии Алексей Иннокентьевич Антонов. До Генштаба у него была только штабная практика. И он блестяще справился и с должностью начальника Главного оперативного управления, и с должностью начальника Генерального штаба. Наконец, Михаил Михайлович Козлов, который тоже руководил ГОУ, затем был первым заместителем начальника Генштаба и ему доверили должность начальника Военной академии Генерального штаба. Он тоже в основном имеет штабную практику в войсках. Зачем требовалось ставить на ГОУ командующего войсками военного округа? Мне и сейчас это недостаточно ясно. Но как показали дальнейшие события, на мой взгляд, не столько нужен был я в Генштабе, сколько требовалось освободить место командующего войсками Прикарпатского военного округа.
В то время Н. В. Огаркову я был совершенно не известен. А с С. Ф. Ахромеевым я был хорошо знаком по совместной учебе в Военной академии Генерального штаба. Но и тот, и другой (хотя и в разное время и в разных местах) служили с В. А. Беликовым. И оба они сходились в том, что надо Беликову сделать доброе дело — назначить на лучший военный округ в Вооруженных Силах, перворазрядный по своей категории, прекрасно обустроенный, с отлично налаженной системой боевой учебы, престижный во многих отношениях. И они добились этого.
Что же касается моей адаптации в Генштабе, то ни один, ни другой мне руки, к сожалению, не протянули. Николай Васильевич этого не сделала просто по складу характера— он считал, что коль назначили на должность, то ты обязан все знать и уметь в новом положении. А Сергей Федорович, видно, решил посмотреть на меня со стороны— как я буду барахтаться, считая, что для меня в этом случае вполне подходит принцип Кузьмы Пруткова: «Спасение утопающего — дело рук самого утопающего!»
