Эдуард Нордман - Не стреляйте в партизан…
Во-вторых, партизану надо быть хорошим пехотинцем, а это значит – быть готовым к длительным переходам, к рытью окопов, траншей, быстрому сооружению укрепленных огневых точек. Уметь вести бой в составе подразделения и в одиночку, в атаке и обороне.
В-третьих, он должен быть сапером-минером. Притом не только уметь пользоваться готовыми взрывными устройствами, но и изготавливать их. Теперь уже вряд ли кто скажет, из скольких бомб, снарядов мы выплавили, выковыряли тол, чтобы было с чем ходить на ту же «железку».
В-четвертых, партизан должен быть медиком. Помощь друг другу во время ранений и болезней мы оказывали сами, особенно на первых порах, когда в наших рядах было очень мало врачей и санитаров.
В-пятых, он должен быть снабженцем, уметь делиться последним. Не раз, особенно в первые месяцы, приходилось выкладывать на общий «кон» весь наличный хлеб, резать его примерно на равные части. Затем один отворачивался, другой брал кусок и спрашивал: «Кому?» Тот отвечал: «Лифантьеву, Комарову, Нордману…» Всем одинаково – и рядовому, и командиру. Нас такая уравниловка только сплачивала.
Между теми, кто в минуты тяжелейших испытаний, после трудного боя или перехода делится единственным сухарем, складываются особые отношения. А нам нередко приходилось быть и на подножном корме: грибы, ягоды, щавель, крапива, что собирали женщины и дети семейных лагерей, обжигая руки.
Наш фельдшер Федя в таких случаях успокаивал их словами о том, что ожоги крапивы очень эффективны против ревматизма. Случалось жертвовать для партизанского котла и своими лошадками.
И наконец, каждому из нас предстояло быть умелыми агитаторами и пропагандистами, потому что надо было уметь разговаривать со старыми и молодыми, с мужчинами и женщинами, с благосклонно к нам настроенными и не очень. Кроме того, в общении с населением надо быть людьми оптимистичными, веселыми. Ведь что это за агитатор, если от него за версту несет унынием.
У белорусского политолога Юрия Шевцова были все основания для следующего сравнения: около четырехсот тысяч белорусских партизан уничтожили, вывели из строя почти полмиллиона гитлеровцев, их союзников и прислужников.
Они не имели при этом танков, истребителей и бомбардировщиков, бронепоездов, крейсеров, эсминцев, торпедных катеров, артподготовок из сотен пушечных стволов перед атакой. Воевали по преимуществу стрелковым оружием. А ведь такой показатель, как полмиллиона врагов, хорош даже для регулярной армии.
Об этом моя книга. О том многоплановом, многоликом, доныне, на мой взгляд, всесторонне не изученном и до конца не оцененном явлении, каким было партизанское движение.
Не претендую на истину в последней инстанции, но уверен, что история его еще не написана. Не смогу это сделать и я. Просто хочу сказать свое слово. Имею право, так как провел в тылу врага 1119 дней той страшной войны. И, смею заверить, не отсиживался. Правда, в штурме Берлина не участвовал.
После освобождения Белоруссии я был оставлен на комсомольской работе и назначен первым секретарем Пинского горкома комсомола. А в те дни, когда брали Берлин, и вовсе был занят весьма важным делом. Даже более важным, чем война. Я женился. Ольга Федоренко – участница боев на фронте. В 1941 году награждена медалью «За отвагу», когда она была санинструктором в одной из красноармейских частей, защищавших Москву.
В 1944 году Ольгу направили в Западную Белоруссию, как тогда выражались, на восстановление народного хозяйства. Она попала в Пинск и работала у меня в аппарате горкома комсомола. Так что с Ольгой Александровной мы вместе уже более шестидесяти лет.
И когда 2 мая 1945 года вовсю гуляла наша свадьба, в два часа ночи из черной «тарелки»-репродуктора раздались привычные позывные радио Москвы. Знакомый, уже родной для всех и торжественный голос Юрия Левитана сообщил: «От Советского Информбюро… Советские войска в результате ожесточенных боев овладели столицей Германии Берлином. Знамя победы водрузили над рейхстагом. Фашистское логово…»
До конца мы не дослушали, выскочили на улицу. Стреляли из всех имеющихся стволов: пистолетов, револьверов, автоматов, винтовок. На северо-восточной окраине Пинска стала салютовать корабельная пушка на одном из судов речной военной флотилии. Кто-то запускал осветительные ракеты.
Успокоились хлопцы не скоро. Вернулись к столам, к недопитой самогонке. Опрокинули за Победу. Ведь уже было ясно, что она пришла.
А еще в памяти сохранилась такая деталь: часа в четыре ночи в окно кто-то постучал. Оказывается, живший с семьей по соседству бывший партизанский доктор, а теперь заведующий областным управлением здравоохранения Николай Иванович Воронович, услышав стрельбу на нашей улочке Бассейной, подумал, что город захватила крупная банда. Тогда они еще шастали в окрестностях. И он вместе с семьей забрался в подвал своего домика, где и сидел, пока все стихло. Потом постучался к нам, чтобы поинтересоваться, по какому поводу стреляли.
Но во время тех свадебных и победных радостей мне и в голову не могло прийти, что буквально через несколько недель мне придется отправиться в… Берлин, побывать в поверженном рейхстаге и даже оставить надпись на его стене. Не от себя, не за себя. За всех своих товарищей по партизанской борьбе – рядовых и командиров.
А дело было так. В двадцатых числах мая 1945 года делегация Пинска была направлена в Германию, в свою подшефную дивизию – 55-ю Иркутско-Пинскую. Слово «Пинская» в свое почетное наименование она добавила за освобождение нашего города от оккупантов. Мы долго искали штаб третьего Белорусского фронта, в состав которого входила дивизия. Штеттин, Ландсберг… Наконец нашли.
Встретили нас радушно. В управлении тыла штаба фронта выдали три пишущие машинки для горкома партии, горисполкома, горкома комсомола, а также две легковые автомашины, еще кое-что. Вручили и личные подарки.
Мне достался радиоприемник «Телефункен». Большой ящик, по краям окованный металлом. Принимал на удивление много радиостанций. Звучание имел поразительное. Потом, уже в Пинске, жители улицы часто толпились около дома, в котором я с семьей жил, слушали новости, музыку, даже танцевали.
Военные в штабе фронта советовали: «Берите больше!» Мы же думали, как это все в Пинск доставить. Машин-то две, а водитель один. Пришлось срочно осваивать водительское дело мне, молодой все-таки. Да и самому было интересно.
А еще нам тогда, конечно же, хотелось побывать в Берлине. И чем ближе была германская столица, тем более жуткие картины недавних боев нам открывались. Никогда не забуду сотен, а может, и тысяч сгоревших советских танков на Зееловских высотах. За прошедшие недели запах гари с них еще не выветрился.
К сожалению, по гражданскому своему пониманию, мы не согласовали этот заезд с военным командованием. И нас по дороге задержали, доставили в штаб ближайшего корпуса. Правда, задержали по моей вине. В одном из городков я не справился с управлением и повредил конную повозку, принадлежавшую кавалерийскому корпусу. Нас доставили к командованию.
Корпусом командовал генерал Алексей Николаевич Инаури – грузин. После войны с середины пятидесятых годов он возглавлял КГБ Грузии. Человек он строгий, и нас стали спрашивать весьма дотошно: «Кто такие, ваши документы…» Мы забеспокоились: быть беде, чего доброго, под арест посадят до выяснения всех обстоятельств.
Документы мы предъявили, а мне сразу вопрос: «За что получил орден Красного Знамени, за какие подвиги?» Объяснил, что три года воевал в партизанах, а награду получил еще в 42-м. Отношение к нам сразу изменилось.
Посыпались шутки, мол, что с партизан возьмешь, они же привыкли действовать без предупреждения. Но напомнили, что порядок в расположении корпуса надо соблюдать. Потом генерал распорядился нас накормить и устроить на ночлег. Назавтра нас обеспечили бензином, а еще в дорогу подкинули парочку канистр спирта. Дорога-то до Пинска предстояла долгая.
А потом мы все же побывали в рейхстаге и рейхсканцелярии. Сильных разрушений или следов пожара в рейхсканцелярии я не помню. Запомнились большой кабинет, большой глобус у стола. Попробовали его вращать. В кабинете напротив приемной я прихватил какую-то папку с надписью «Адъютант фюрера». Зачем она мне? А для того, чтобы подтвердить, что был в той самой канцелярии. Побывали там, где закончили свои дни Гитлер, Ева Браун. Запомнились смрад и чувство гадливости. И никакой злобы. Равнодушие. Так и должно было случиться, туда вам и дорога…
Затем мы подъехали к рейхстагу. Все его стены и колонны были расписаны мелом, углем, краской. Многие надписи выцарапаны штыками или чем-то острым. И я тоже подыскал нужную железяку.
Мужики подняли меня на плечи, чтобы можно было найти свободное место на колонне, и я нацарапал: «Пинские партизаны дошли до Берлина». Я знал, что большинство наших ребят после освобождения белорусских земель ушли на фронт. И я сам собирался в действующую армию, другого и предполагать не мог.
