Николай Далекий - Ядовитое жало
— Что там? — с удивлением спросил Ковалишин.
— Перышко, — ответил Селиверстов, рассматривая то, что было зажато в его двух пальцах. — Маленькое перышко.
— В лесу чего не наберешься… — Взводный, брезгливо морщась, осмотрел рукав, отряхнул хорошенько полы мундира и принялся читать записи в блокноте.
В отличие от Селиверстова, Юра Коломиец недолюбливал своего взводного, считал его солдафоном, формалистом, способным придраться к каждой, даже не имеющей никакого значения мелочи. На лице Ковалишина почти всегда сохранялось выражение деловой сухости, озабоченности и даже высокомерия. Однако Коломиец должен был признать, что службу свою взводный выполняет безукоризненно и все его требования к подчиненным, как правило, обоснованны и справедливы. Возможно, неприязнь к командиру возникла у Юры только потому, что сам‑то он не отличался педантичностью и аккуратностью, а воинская дисциплина частенько была ему в тягость.
Ковалишин, недовольно морща губы, долго рассматривал записи в блокноте, и вдруг огорошил бойцов неожиданным вопросом:
— Тут написано — женская фигура… А вы уверены, что женская?
— А чья же? — удивился Селиверстов.
— Я спрашиваю — вы уверены, что это была женщина, а не, допустим, мужчина в женской одежде?
Селиверстов и Коломиец молчали. Предположение взводного показалось им невероятным, фантастическим, но после того, как оно было высказано, никто из них не решался полностью отвергнуть его.
— Мы с ней в бане не были, в речке не купались… — буркнул Селиверстов.
— Ага, не уверены, — спокойно резюмировал Ковалишин. — Значит, и писать нужно точно: не женская фигура, а фигура, одетая в женскую одежду. Ясно? Это же самое важное ваше наблюдение за весь день. Что за человек, куда, зачем бежал?
«А ведь он прав», ― подумал Юра.
Ковалишин снова взглянул на страницу блокнота. На этот раз его внимание, видимо, привлекли рисунки, и он скупо усмехнулся.
— Так, это ежик нарисован… Натурально! А это что? Орел? Самолет?
— Голубь…
— Бомбу на вас не сбросил?
— Я перепишу, ― сказал Юра смущенно.
— Пойдет и так, — после короткого раздумья махнул рукой Ковалишин. — Не надо бумагу портить. Только в следующий раз серьезней к своим обязанностям относиться следует. Воздух — это что? Самолеты. Может быть, кружил над лесом разведчик, фотографировал… Это важно.
— Даже звука самолета не слышали.
— Ну и слава богу. — Ковалишин поглядел на вырванный из блокнота листок, сложил вчетверо, спрятал его в нагрудный карман мундира. — Значит, так. Сейчас пойдем в роту. Повечеряете и никуда, — слышите? — никуда не отлучаться, спать не ложиться!
Лицо Юры расплылось в самодовольной улыбке.
— Что я тебе говорил, Селиверстов? Видишь, все по–моему выходит.
— О чем это вы? — поинтересовался взводный. Они уже шагали к дороге.
Ответил не Коломиец, а Селиверстов.
— Да это он говорит, будто сегодня ночью самолеты прилетят, гостинцы будут сбрасывать. Правда?
Ковалишин резко повернулся к Юре.
— Откуда тебе известно? — почти испуганно спросил он. — Кто тебе сказал?
— Никто не говорил, — пожал плечами Юра. — Сам догадался.
— Как это — догадался? — не отставал взводный. Он остановился и строго, с возмущением смотрел на бойца.
— Чего же тут хитрого? — пожал плечами Коломиец. — Во–первых, много секретов выставили для наблюдения. Это неспроста, значит, к чему‑то готовятся, чего‑то остерегаются. Кроме того, первая рота уже три дня на Черное болото ходит, площадку там чистят, хворост для костров заготовляют. А сейчас приказ — повечерять, спать не ложиться, быть на месте…
Похоже было, что у взводного даже дух перехватило, когда он услышал такие рассуждения. И не удивительно: ведь все, что касалось времени прибытия самолетов с Большой земли, а также места, где должны быть сброшены привезенные ими грузы, командование отряда обычно держало в строжайшей тайне, в которую до последнего часа были посвящены всего лишь несколько человек. И вот тебе на ― этот сопляк, Художник, которому никто ничего не сообщал, предсказывает, что и где именно должно произойти этой ночью. А опровергнуть его рассуждения трудно, его выводы логичны. Кажется, Ковалишин не на шутку рассердился.
— Вот ты какой, Художник. Распустили языки, холера вашей маме. Какое твое дело, куда и за чем ходит первая рота? Тебе дали задание — выполняй! Так нет, он рассуждает, философствует. Вот доложу капитану, тогда узнаешь.
Юра молчал. Он чувствовал себя виноватым, но не обижался на справедливый выговор взводного. Действительно, ему следовало бы держать язык за зубами и не высказывать своих предположений. Но в глубине души Юра торжествовал: выговор, полученный от взводного, только подтверждал его догадку. Теперь‑то он не сомневался, что этой ночью прилетят с Большой земли самолеты и сбросят на площадку у Черного болота тюки с оружием, боеприпасами, обмундированием и, конечно, почтой. Замечательно! Вот хлопцы будут рады…
Для Юры Коломийца, как и для каждого партизана, такое долгожданное событие, как прилет самолетов с Большой земли, было самым желанным и радостным праздником.
Партизаны шли по лесной дороге быстро и вскоре увидели впереди крестьянку, гнавшую к хутору козу. Женщина то и дело угощала козу хворостиной и сердито приговаривала: «Я тебе дам, я тебе дам, треклятая! Я тебе покажу, как веревку обрывать,.. Ишь, какие фортели выбрасывать начала».
Селиверстов и Коломиец смущенно переглянулись: это была та женщина, какую они видели, находясь в секрете. Теперь они ее узнали ― тетка Иванна. Все объяснялось просто: тетка Иванна носилась как оглашенная по лесу, искала свою пропавшую козу. Будешь бегать, если у тебя трое малых детей, а коза заменила корову, которую уже давно забрали немцы.
Однако, когда бойцы поделились своей догадкой со взводным, Ковалишин скептически хмыкнул и недовольно сказал:
— Опять вилами по воде пишете… Вы твердо уверены? Одежда совпадает… Ну и что из этого? Да почти половина здешних баб так одета — белый платочек, серая кофта, темная юбка. Ведь лица той женщины вы не видели… Да и, повторяю, неизвестно кто то был — женщина или мужчина…
И снова дотошный командир смутил бойцов, посеял в их душах сомнение и тревогу. Действительно, никто из них не видел лица той женщины, что пробежала вблизи секрета.
2. Вариант «с»
План операции с кодовым названием «Воздушный змей» был разработан тщательно, во всех деталях и в нескольких вариантах. Начальник княжпольского гестапо гауптштурмфюрер Гильдебрандт давно готовился к ней и старался предусмотреть все возможные осложнения.
«Воздушный змей» ― это звучало неплохо!
Гильдебрандт знал, что отряд Бородача систематически получает по воздуху боеприпасы и медикаменты, знал даже, где находятся «аэродромы» партизан ― площадки, на которые советские транспортные самолеты сбрасывали грузы и парашютистов.
Оставалось узнать, когда состоится очередной визит самолетов и где, на каком «аэродроме» зажгут на этот раз партизаны сигнальные костры.
И вот донесение Иголки лежит на его столе ― несколько слов, написанных четкими, мелкими как бисер буковками, на клочке мятой, но тщательно разглаженной папиросной бумаги.
Гауптштурмфюрер сидел в кресле и смотрел на эту крохотную записку напряженно, плотоядно, словно кот на мышь. Да, в эти минуты оставшийся один в своем кабинете Гильдебрандт был похож на притаившегося в засаде кота, терпеливо выжидающего, когда осторожная мышь приблизится настолько, что он сможет накрыть ее своей когтистой лапой. Уж он не промахнется, нет. Только бы не спугнуть, только бы не спугнуть…
Много дней ждал гауптштурмфюрер возникновения столь благоприятной для него ситуации. И дождался все‑таки. Иголка сообщает: «Самолеты прибудут сегодня ночью, грузы будут сброшены западнее Черного болота». На Иголку можно положиться. Какого замечательного агента удалось подбросить к этим лесным бандитам, как своевременно поступает его информация! Кто бы мог подумать…
Удача. На этот раз только чудо может спасти Бородача от разгрома. Кстати, не забыть бы об оригинальном трофее ― пучке волос из бороды командира лесных бандитов.
Говорят, у него роскошная черная борода. Он, Гильдебрандт, не столь кровожаден, чтобы снимать с убитых врагов скальпы, но четверть бороды прикажет отрезать. Пучок черных (предварительно продезинфицированных, конечно) волос, перевязанных красной ленточкой, выглядел бы неплохо, если бы его повесить вот тут на стене у письменного стола.
Советские партизаны, всего лишь четыре месяца назад обосновавшиеся в этих краях, частенько портили кровь Гильдебрандту, доводили его до сердечных приступов. Они были для начальника княжпольского гестапо как фурункул на носу: и адская боль, и у всех на виду, не скроешь под пластырем… Неуловимые лесные бандиты (так называл гауптштурмфюрер партизан) под предводительством своего бородатого атамана, которому, к сожалению, нельзя было отказать ни в отваге, ни в изобретательности, действовали нагло и; как правило, оставались безнаказанными. Что касается безнаказанности, то это происходило, конечно, не по вине Гильдебрандта. Еще год назад он сразу же предпринял бы радикальные меры и в кратчайший срок сумел бы навести полный порядок на подведомственной ему территории. Обычно в таких случаях в распоряжение Гильдебрандта предоставляли на несколько дней для карательных операций довольно большие воинские силы. Однако времена изменились. Сейчас нельзя и заикаться о выделении войск для борьбы с партизанами. Дело дошло до того, что начали сокращать и без того незначительные гарнизоны, находящиеся в маленьких городах, расположенных вдоль стратегически важной линии железной дороги.
