Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга
Очнулась она в чужой, незнакомой комнате. Лиза лежала на диване, укрытая теплым пледом. Приподняв голову, огляделась — комната напоминала гостиничную, со скудной, казенной обстановкой. Но как она очутилась здесь? Лиза почти ничего не помнила. Перед глазами снова всплыло злое лицо эсэсовского штурмбанфюрера, который допрашивал ее, резкий свет лампы в лицо… В комнате было тихо. Потом послышались шаги — кто-то вошел. Лиза поспешно поднялась и села на диване. Напротив нее, рядом с радиоприемником и торшером, мягко освещавшим комнату, стоял незнакомый офицер. Он невозмутимо разливал виски в два бокала, то, что Лиза очнулась и смотрит на него, казалось, не произвело на него никакого впечатления. Этого человека Лиза прежде не видела, хотя кое-кого она встречала в ресторанах и казино города. Ей почему-то казалось, что если бы он встретился ей — она бы его запомнила обязательно. Офицер повернулся. Взяв бокалы, подошел к ней. Протянул Лизе виски:
— Выпейте, — предложил он почти равнодушно.
— Я не хочу, — отказалась девушка.
— Выпейте, — спокойно повторил он, — а то простудитесь.
Лиза осторожно пригубила напиток, затем спросила:
— Кто вы?
Он придвинул кресло к дивану, представился сухо:
— Лейтенант Рудольф Крестен, дивизия «Дас Райх». Мы стоим здесь на переформировании.
Лиза улыбнулась:
— Меня зовут Лиза. Я так и поняла, что вы не местный.
— А вы здесь знаете всех? — поинтересовался он, усаживаясь напротив.
— Почти. Лица, которые часто встречаются, запоминаю, хотя по именам — лишь немногих. А вас я прежде не видела в Таллинне, в тех местах, которые посещают немецкие офицеры, — уточнила она быстро.
— Извините, я был на фронте, — сдержанно, одними губами улыбнулся офицер, — вы служите?
— Да.
— Надеюсь, не в том здании, около которого я вас обнаружил? — в его голосе просквозила явная ирония.
— Нет, я работаю в абвер-команде, — Лиза, смутившись, потупилась. — Переводчицей.
— А, — незнакомец усмехнулся, — а я думал, вас так после службы «проводили», что даже ноги не несли, — он тихо засмеялся. — Позвольте, я закурю, — спросил он, доставая из кармана портсигар.
— Пожалуйста, — девушка пожала плечами, слегка озадаченная.
Он щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету. Огонек осветил его лицо. Молодое, с жесткими арийскими чертами: безукоризненный нос, без малейшей горбинки, ровный и прямой, большие, светлые глаза Лейтенант взглянул на нее, — Лиза вздрогнула: мертвенная неподвижность его глаз до несуразности контрастировала с молодостью его лица. Взгляд — жесткий, прямой, проницательный. Просто бестрепетный «белокурый бог», восхваляемый геббельсовской пропагандой. Лизу охватил озноб, мурашки побежали по телу, как-то неотвратимо, безысходно заныло сердце. Но «белокурый бог» смягчился. Взгляд его внезапно потеплел. Затянувшись сигаретой, он откинулся на спинку кресла и, положив ногу на ногу, курил, молча наблюдая за ней.
— Я сам служу в СС, — наконец, прервав молчание, произнес офицер. — Но не пугайтесь. Дивизия «Дас Райх» — это войсковая часть, мы не занимаемся слежкой, не ловим шпионов и всякого рода неблагонадежных, а также далеки от склок с командой адмирала Канариса. Нам некогда, у нас дела иного рода. Не знаю уж, чем вы досадили гестапо, но они явно перестарались с вами. Не буду спрашивать, в чем суть, меня это не касается, — теплый огонек в его глазах снова потух. — Если вы желаете, фрейлян, я могу отвезти вас домой, — холодно предложил он.
— Да, да, — заторопилась Лиза, — я покажу, куда. — Откинув плед, она быстрым движением оправила одежду. Лейтенант галантно предложил ей пальто — промокшее насквозь, оно даже успело немного просохнуть. — Благодарю, — Лиза заставила себя улыбнуться, чувствуя явную скованность.
С одной стороны, она была признательна ему, но с другой — почему-то он внушал ей страх. Как никто прежде, ни фашисты, ни чекисты. Она никак не могла объяснить себе этого обстоятельства — оно словно существовало отдельно от нее, грозное, непонятное, странное. Ей было трудно говорить с ним — не находились ни мысли, ни слова, хотя она никогда не испытывала трудностей в общении — помогало воспитание.
В полном молчании лейтенант Крестен довез ее до дома, где на жалованье, получаемое в абвере, Лиза снимала две комнаты у пожилой хозяйки-эстонки. Видимо, понимая ее настроение, Крестен всю дорогу сосредоточенно молчал. Только прощаясь у дверей, поцеловал руку и предложил:
— Возможно, фрейлян, вы не откажетесь поужинать со мной. Весь день я занят в части. Но вечером имею свободное время в городе. Я приглашаю вас, — и тут же иронично прибавил, — надеюсь, ваши сослуживцы и новые знакомцы из гестапо не станут вас сильно ревновать? Вы согласны? — он без доли смущения посмотрел ей прямо в лицо.
— Да, конечно, — ответила она тихо, не отводя взгляда.
Почему она так сказала? Ведь всего мгновение назад Лиза желала расстаться с ним как можно скорее. А теперь с удивлением понимает, что хочет снова увидеться с ним. Даже обрадовалась. Как странно… Оставшись одна, Лиза не сомкнула глаз до самого рассвета, усталость, мрачные воспоминания о пребывании в гестапо, предвкушение неприятного разговора с начальством грядущим днем — все куда-то ушло, а больше не беспокоило. Расхаживая по маленькой комнатке от окна до крытой вышитым покрывалом кровати, она ощущала незнакомое ей прежде смятение — словно случилось нечто важное, и одновременно пугающее, но она еще не понимала толком, что. Прислушиваясь к шуму дождя за окном, она вспоминала своего ночного знакомца: как он закуривает сигарету и в дрожащем пламени зажигалки — холодный взгляд темно-серых глаз. Что он подумал о ней? Наверняка понял, что она русская, но не подал вида, словно не заметил. Почему? Лиза испугалась и готова была отказаться от назначенной встречи. Но такой оборот не мог не вызвать у лейтенанта подозрения, чего она не могла допустить. «Из маленьких подозрений рождаются очень большие догадки, — говорил ей наставник — чекист Симаков. — Ни одной, даже самой незначительной, зацепки нельзя давать противнику по халатности, тем более такому зубастому, как абвер или гестапо. Все должно быть так, Елизавета Григорьевна, чтобы комар носа не подточил». Так что, коли согласилась — отступать нельзя, хотя было предчувствие, что Крестен осложнит ее положение, и без того непростое и весьма шаткое.
Весь следующий день она не думала о предстоящей встрече — ее переполняли волнение и тревога, связанные с иными обстоятельствами. К ее удивлению, о происшествии в гестапо никто не вспоминал, хотя, как предполагала Лиза по неопытности, такой случай должен бы стать центральным событием в абвер-команде. Она колебалась, докладывать начальству о том, что произошло, или нет. В конце концов решила доложить. На всякий случай. Пусть ее сочтут наивной, зато никто потом не обвинит, что она что-то утаила от своих шефов. Как и предполагала Лиза, ее рапорт восприняли с холодным участием, но по реакции высших офицеров Лиза поняла, что они даже удовлетворены столь откровенным рассказом о пережитом ею ночном кошмаре. Ей сдержанно посочувствовали, слегка возмутились, обещали разобраться. Но у Лизы создалось устойчивое впечатление, что начальство вовсе не было удивлено происшедшим. То ли подобный «обмен любезностями» входил в рядовую практику абвера и гестапо, то ли они вступили в сговор с целью проверки, не склонна ли она к вербовке — о подобных «штучках» майор Симаков предупреждал Лизу.
Она едва дождалась конца рабочего дня, когда начальник команды позволил ей уйти домой. Больше всего Лизе хотелось забраться под одеяло с головой и ни о чем не думать. Но она обещала Крестену отправиться с ним на ужин, к тому же это свидание она могла использовать и в личных целях: в ресторане наверняка встретятся знакомые лица, полезно проследить за их реакцией. Под подозрением она или нет? Мучаясь сомнениями, Лиза тщательно выбрала платье — длинное, из черного бархата, на тонких лямках. Оно очень шло к ее матовой коже и светлым волосам. Дополнением служили черные перчатки выше локтя и колье из сапфиров, которое Лиза взяла на прокат в ювелирном магазине на один вечер. Своих украшений у нее не было. Нарядившись, едва удерживалась от того, чтобы не стоять у окна. Устала гадать — приедет или не приедет Крестен. А стрелки на часах, которые иногда просто бежали по кругу, в тот раз двигались раздражающе медленно.
Присев в кресло, Лиза снова принялась размышлять о гестаповской провокации, но резкий гудок автомобиля под окном заставил ее встрепенуться. Она подошла к окну и отодвинула занавеску — на улице у подъезда стоял черный «мерседес», который накануне привез ее домой. Но за рулем сидел кто-то другой. Сердце Лизы сжалось — а вдруг она не разобралась в тонкой игре гестапо, и Руди Крестен вовсе не из дивизии «Дас Райх», а тоже из гестапо, как тот отвратительный штурмбанфюрер, воспоминание о котором до сих пор ужасало ее? С чего вдруг она поверила ему на слово? Да и как она может верить кому-то, при ее-то положении? Лиза вдруг ощутила себя на грани провала.
