Тамара Сычева - По зову сердца
Укладываясь спать, дети, возбужденные приготовлениями, все еще обсуждали предстоящее торжество.
— А моя мама получит открытку с приглашением? Ведь я только сегодня послала, — спрашивала вожатую маленькая «стрекоза».
— Конечно, получит. Ведь до города близко. Не волнуйся, спи спокойно, — убеждала ее вожатая, поправляя подушку. — Все, все приедут, будет весело… Спите, дети! — Она выключила свет и вышла.
Некоторое время из спальни еще доносился шепот, потом стало тихо.
— Пойдем спать и мы, — сказала мне вожатая.
«Завтра Гриша приедет на костер, — подумала я, засыпая. — Вот хорошо, что скоро у него отпуск… Поедем в Крым, а потом заберем к себе Лорочку».
Я очень соскучилась по своей маленькой дочке и с нетерпением думала о той минуте, когда снова увижу ее.
II
Меня разбудил непонятный гул. Зловещее зарево освещало комнату, дребезжали стекла распахнутого настежь окна. На соседней кровати стояла на коленях пионервожатая и смотрела в окно на пылающий горизонт.
— Что случилось?
— Не знаю. Какие-то взрывы. Во Львове пожар…
Дальнейших слов я уже не расслышала: их заглушили частые выстрелы зенитного пулемета и густой рев пролетевших над лагерем самолетов. Мы выскочили на веранду. Вдалеке, вероятно во Львове, ухали взрывы. На листьях деревьев и белых статуях мраморного бассейна плясали багровые пятна света. В высоких окнах корпусов пылало отражение пожара. Мы стояли ошеломленные, не понимая, в чем дело. На соседний балкон выбежали перепуганные малыши.
— Пойдемте к детям! — крикнула вожатая.
В дверях спальни мы столкнулись с маленькой девочкой. Она прижимала к груди марлевый костюм стрекозы и белые балетные туфельки. За ней бежали старшие девочки.
— Дети, вы куда? Не выходить! — приказала пионервожатая. — Ложитесь в кровати!
Но все были уже на ногах. Землю снова потрясли взрывы. Малыши заплакали, старшие дети притихли.
— Теперь не будет костра? — спросила маленькая девочка, все еще прижимавшая к груди костюм стрекозы.
— Будет, обязательно будет… И танцы, и костер — все будет, — старалась я успокоить обступивших меня ребят.
Когда я снова вышла на веранду, уже светало. На стене отчетливо была видна афиша, написанная детским почерком:
«В воскресенье, 22 июня 1941 года — открытие пионерского лагеря. Линейка и подъем флага в 7 часов вечера. Массовые игры и танцы у костра».
Холодный мрамор лестницы напомнил мне, что я — босиком. Вернулась в комнату, чтобы надеть туфли. За мной вошел начальник лагеря.
— Сычева, ты понимаешь, что происходит? — спросил он.
— Догадываюсь…
Да, все было ясно. Война!
— Там пришли родители, — сказал начальник. — Проследите, чтобы детей забирали без паники, а я поеду в город, в горком партии.
Он ушел. «Где теперь Гриша? — подумала я с тревогой. — Может быть, уже воюет?»
Вышла в сад. У ворот стояли заплаканные матери. Встреча пионеров с родителями состоялась, но не такая, к какой мы готовились. Плакали дети, плакали матери, рассказывая, как бомбили Львов.
И все-таки дети оставались детьми: прощаясь, девочки спрашивали, можно ли забрать с собой маскарадные костюмы.
— Берите, берите, — отвечали мы.
А маленькая Наташа в суете все пыталась найти свой пионерский галстук; так и не нашла, уехала со слезами.
Когда по радио передавали правительственное сообщение, его неоднократно прерывали чужие, крикливые фразы.
— Вот гады! — ругался наш радист. — Подключаются где-то к сети…
Но основное мы поняли: враг вероломно напал на нас, и партия призывает всех на защиту родной земли.
Стихийно возник митинг.
Решили: все комсомольцы добровольно идут на фронт. Здесь же составили список. Записалось одиннадцать мужчин и две женщины. Среди нас были повара, пионервожатые и кладовщик. Мы собрались идти пешком в военкомат. Только вышли из ворот — подъехал грузовик. Шофер подал мне письмо от мужа. Гриша предлагал немедленно ехать во Львов, собирать вещи и на этой же машине отправляться на станцию. Надо было торопиться, пока ходили поезда. Он писал, чтобы я жила в Крыму и ждала от него вестей.
Узнав от шофера, что воинская часть, в которой служил муж, уже выступает навстречу врагу, я посоветовалась с товарищами, и мы попросили шофера отвезти всех нас, добровольцев, в штаб полка.
— Хорошо, садитесь, — согласился шофер. — Только…
Он взглянул на мое цветное крепдешиновое платье и сказал, что фашистские самолеты охотятся за каждым человеком, в такое время платье будет демаскировать машину.
— Что ж делать? У меня здесь нет другого.
Шофер достал из-под сиденья свое старое обмундирование.
— Возьмите… А вот вам и обувь! — и шофер бросил к моим ногам пару тяжелых, с железными подковами, солдатских ботинок…
С сожалением посмотрела на свои цвета беж модельные босоножки. Ребята заметили мою нерешительность, и кто-то укоряюще бросил:
— Тряпок стало жаль… Сказано — женщина!
— Поторапливайтесь. Теперь время военное, — строго взглянул на меня шофер, вытаскивая из кузова канистру. — Сейчас машину заправлю и поедем…
Переодеться я забежала в детскую рабочую комнату. Еще вчера шумная, полная звенящих ребячьих голосов, сейчас она показалась мне хмурой и неприветливой.
В каком-то оцепенении я присела на край скамьи у длинного стола, забросанного обрезками цветной бумаги и крашеной марли. Да. Как изменилось все за одну ночь…
Только сейчас я по-настоящему поняла, что произошло. Сердце тревожно забилось: «Что теперь будет с нами?.. Надо подумать, — может быть, Гриша прав: мне нужно ехать домой? Нет. Нет! На фронт! — настойчиво говорил во мне какой-то другой голос. — А если убьют, что будет с Лорой?..»
Сдавило горло, по щекам поползли слезы. В руках очутился вместо платка красный пионерский галстук. Это его утром искала Наташа. Вчера она его забыла, когда примеряли костюмы. Какими счастливыми были лица детей, а что их ждет сегодня?
Снова оглушительные взрывы, и, как утром, задребезжали стекла и захлопали зенитки. Я бросилась к окну, грохот разрывов все усиливался, в небо поднимались клубы дыма.
«Бедные дети! — содрогнулась я. — Многие из них, может быть, уже погибли… Нет, довольно киснуть. Пора! Меня ждут».
Я рванула на себе платье так, что оно затрещало по швам. Кинула в угол босоножки и натянула тесные в бедрах галифе. Ноги в шелковых носках всунула в огромные солдатские ботинки. В первую минуту мне показалось, что я не смогу в них сдвинуться с места.
Закончив экипировку, по привычке подскочила к зеркалу и отпрянула. Предо мной стоял солдат. Лицо суровое, напряженное.
Пилотка сползла на макушку, ей мешали волосы, собранные на затылке.
«Отрезать, красоваться теперь не приходится», — решила я и схватила со стола большие ножницы.
— Тамара! — послышался голос пионервожатой. — Ты скоро? Или раздумала уже?
Вбежав в комнату, девушка ахнула:
— Ты что — волосы обрезала?! Тебя не узнать. Скорее идем! Что делается во Львове, смотри: небо все черное!.. — показала она в окно. — Лучше бы дети здесь переждали.
Я потуже затянула широкий солдатский ремень и решительно сказала:
— Я готова, пошли.
Пыльная проселочная дорога свернула в лес. Из гущи деревьев потянуло прохладой и запахом сосновой смолы.
Но лес вскоре кончился, и в лицо снова хлынул знойный июньский ветерок. По сторонам дороги побежали усеянные цветами поляны, густые заросли кустарника. Колючие ветки зацарапали по кабине и кузову.
Навстречу стали попадаться бойцы с автоматами за спиной. Лица их были серьезны и сосредоточенны.
Свернув на поляну, поросшую кустарником, машина резко затормозила.
— Приехали, — сказал шофер.
Полк, в котором служил муж, уже занял оборону в лесу.
— Сычева, ты доложишь командованию, — поручили мне товарищи.
У свежеотрытого окопа стояли командир и комиссар полка и рассматривали какие-то бумаги. Неподалеку на ящиках от снарядов сидел начальник штаба и, положив на колени планшетку, что-то писал. Вокруг толпились штабные командиры. Многих из них я знала.
«Только бы сейчас не встретить мужа», — подумала я и, решительно поправив пилотку, подошла к командирам. Поздоровавшись, я доложила, что мы, двенадцать комсомольцев городского пионерского лагеря, решили идти добровольно на фронт.
— Просим принять нас во вверенную вам часть.
— Хорошо, — сказал комиссар. — Народ нам нужен, всем дело найдется. Как думаете, товарищ подполковник? — обратился он к командиру полка.
— Правильно, оставайтесь. Только не трусить!
— Ребята у нас боевые, — заверил кладовщик, стоявший позади меня.
Полковник одобрительно кивнул головой и ушел. В эту минуту недалеко от нас остановилась машина, из кабинки выскочил муж. Он смотрел на меня во все глаза. Я взволнованно сказала комиссару:
