Мариус Габриэль - Маска времени
С этими словами Контроль развернулся и пошел в дом. По шуму Ломовик понял, что гости взорвались хохотом на очередную шутку хозяина.
Парень ощутил себя избранником.
МАЙАМИ, ФЛОРИДА
Уставшая, почти как лунатик, Анна буквально ввалилась в свой дом, расположенный на самом берегу океана. Она втолкнула чемодан и закрыла дверь. Время близилось к закату, и лучи солнца, проникая сквозь шторы, ложились полосками на стены. За разросшимся садом было видно, как воды залива уходят ровной гладью за горизонт. Анна хотела бы встать, дойти до берега и окунуться в теплую воду, но тело уже не слушалось ее.
Достав из холодильника банку пива, она почувствовала, как холод проник внутрь. Затем опустилась без сил на софу и вспомнила об Андре Левеке.
Как она могла быть такой неосмотрительной! Это просто глупо — бросать вызов хирургу. Этим ничего не добьешься.
Левек убил бы ее в один миг, если бы захотел. Сам или кто-то из охранников мог бы перерезать Анне горло, а потом сбросить ее в море на съедение акулам.
И вдруг Анне захотелось, как это бывало в подобных случаях, больше быть похожей на мать, а не на отца. Именно отец передал ей этот взгляд на жизнь, эту воинственную мораль. Анна видела мир его глазами, только в черно-белом цвете, чаще всего не идя ни на какие компромиссы. Мать же, наоборот, могла различать оттенки. Но Анну воспитал отец, и поэтому для нее навсегда исчезли полутона, не говоря уже о цветной палитре.
Смерть отца только закрепила плоды воспитания, хотя Анна понимала, что та же бескомпромиссность и погубила его. Если бы у нее была эта способность матери видеть любую проблему со всех сторон… Может быть, Анна предотвратила бы и отцовскую смерть?
Но в то же время именно из-за бескомпромиссности Дрю Маккензи выбрал Анну — молодого специалиста — и сделал ее репортером по расследованиям.
По этой же причине мать и дочь стали с годами почти чужими. Всякий раз, когда мать смотрела на нее, Анне представлялась одна и та же картина: пламя, охватившее развороченный взрывом автомобиль, и улица, усыпанная битым стеклом.
Даже внешне Анна не походила на Кейт. Дочь была смуглой, с густой копной черных волос, пышно спадающих на плечи. Глаза у Анны горели, словно уголья. Красота Кейт больше соответствовала классическому стилю, а стройная Анна вся будто была освещена изнутри таинственным огнем. Дочери достались от матери изящество, гибкость, но не рост, и, хотя Анна объективно была более красивой, чем Кейт, ее красота не бросалась сразу в глаза.
На первый взгляд почти невозможно было догадаться о национальной принадлежности Анны: в ее лице угадывались мавританские черты, кельтские и даже что-то восточное. Большинство мужчин находили Анну экзотичной и необычной. Они были очарованы этим взглядом, губами, обещающими столько страсти и неги. А стройное жаркое тело просто ошеломляло их. Но все они оказывались разочарованы, когда за нежной страстной внешностью обнаруживали вдруг холодный ум и сильную волю. Давным-давно один из ее мальчиков сказал: «Ты похожа на гурию, которая дарит наслаждения всем добрым мусульманам в раю». Анна очень скоро поняла, что ее внешность каким-то образом соответствует распространенному идеальному представлению о женщине, которое нашло свое воплощение в фотографиях журналов мод. Судя по всему, именно эта красота, привлекательно-невинная, напомнила Левеку Голливуд и притупила бдительность.
Анна привыкла, что мужчины смотрят на нее слишком легкомысленно и не могут сразу оценить по достоинству ее острый ум и волю.
Анна давно не видела мать и успела уже отвыкнуть от нее. Со времени смерти отца они обе как-то потерялись, будто не находили нужных слов утешения. Теперь настало время восстановить утраченное, попытаться вновь стать близкими друг другу. Вдруг Анна почувствовала радость, когда перед ее мысленным взором предстал чистый городок в горах, где жила Кейт. И тогда она сказала себе, что в эту зиму обязательно найдет свободное время и навестит маму.
Анна протянула руку к телефону и набрала нужный номер. На другом конце провода отозвался холодный бесстрастный голос Дженнифер Прескотт, а потом она услышала родные интонации.
— Дорогая!
— Привет, мам. Я только что вернулась с Гаити.
— Как я рада. Все в порядке?
— О'кей.
— Он приятный человек, этот твой хирург?
Анну даже передернуло от подобного вопроса. Она вспомнила, что не рассказала матери суть дела.
— Нет. Приятным его никак не назовешь. Он оказался втянутым в грязные махинации.
— Надеюсь, ты ничем не рисковала?
Анна ощутила неподдельное беспокойство в обычной материнской фразе.
— Анна, — продолжала Кейт, — Гаити — весьма опасное место.
— Знаю. Но я ничем не рисковала, поверь. — Анна скрестила пальцы, как в детстве, когда приходилось врать. — Я пришлю тебе вырезки.
«Мама, наверное, подпрыгнет до потолка, когда прочтет, но будет уже поздно».
— Пришли, пожалуйста. Я давно ничего не вклеивала в свой альбом.
Анна невольно улыбнулась:
— Мам, я пыталась дозвониться до тебя два раза, но мне сказали, что ты уехала.
— Да. Я была в России.
— В России! Шутишь! Почему там?
Анна услышала только мягкий смех в ответ.
— Седина в бороду — бес в ребро. Не иначе, дорогая. Увидела рекламу в Денвере и подумала: «А почему бы и нет?» Собрала вещички да и махнула на три недельки: Москва, Киев, Санкт-Петербург.
— Бог с тобой. И как там?
— По-разному. В Москве сурово. А в Петербурге и Киеве — скорее величественно. А все вместе восприняла как открытие.
— Я думаю. Ужас, как хочется послушать. Фотографии привезла?
— Не так чтобы много. Да, у меня есть для тебя подарки. Надеюсь, понравятся.
— Понравятся, понравятся. Даже не беспокойся. — Анна приложила ледяную банку из-под пива ко лбу. — Только не начинай рассказывать мне сейчас о снеге. Здесь жарко, как в сауне. Кемпбелл с тобой ездил?
— Нет.
Анна скорее ощутила, чем услышала, легкое изменение в голосе и поэтому спросила:
— У вас все в порядке?
— Не совсем.
— Что случилось, мама?
— Я не могу сейчас говорить об этом.
— Конечно, конечно.
Видно, Дженнифер Прескотт все еще была рядом.
— Мам, я позвоню домой.
— Я сама перезвоню. Не трать денег.
— Не беспокойся. Деньги здесь ни при чем, — улыбнулась в ответ Анна.
— Но мне все-таки лучше перезвонить тебе самой.
— О'кей. Я, правда, думала…
— О чем?
— Ладно… — Анна ругала себя, что никак не могла решиться произнести последнюю фразу. — Знаешь, у меня будет двухнедельный отпуск. Ты сейчас очень занята, но, может быть, нам удастся провести Рождество вместе?
— Прекрасно!
Радость Кейт окончательно растопила сомнения в душе Анны.
— Это лучшая новость для меня. Когда ты собираешься приехать?
— Улажу кое-что и обязательно приеду. Скажем, в двадцатых числах.
— О, это был бы великолепный подарок на Рождество. Ты права. Я буду очень занята. Но здесь столько молодых людей, что скучать не будешь, я гарантирую. Я все устрою. А вечера будем проводить вместе.
— Поджаривая каштаны.
Кейт рассмеялась.
— Да ведь мы в жизни не делали ничего подобного.
— А что мешает нам заняться этим сейчас?
— О, дорогая, как здорово. Я так счастлива.
— Я тоже. Мне хочется увидеть тебя, мам.
— Мне тебя тоже.
— Может быть, это судьба, — загадочно добавила Кейт.
— Что? Не поняла?
— Хочется поговорить с тобой.
— О чем? — уже заинтересованно спросила Анна.
— Так. Семейная история. Я тебе никогда раньше не рассказывала о ней.
— Звучит очень заманчиво.
И вновь в трубке послышался мягкий смех.
— Можешь мне поверить, это почище, чем история «Семьи Аддамсов».
Вдруг на другом конце провода послышались голоса.
— Дорогая, не могу больше разговаривать. Надо срочно идти.
— О'кей. Жду звонка.
— Хорошо.
Воцарилось секундное молчание, которое всегда предшествует концу разговора. Но пауза была наполнена сейчас неслышными голосами. «Я люблю, люблю тебя. И прости, что не все сказала, дорогая!» — без слов кричали сейчас они друг другу. А вслух сказали только:
— Прощай.
— Прощай, мам.
Затем Анна повесила трубку, и почему-то слезы подступили к горлу.
3
Украшенный цветами и знаменами, банкетный зал был просто великолепен.
Зал был отделан в австрийском стиле с обыгрыванием охотничьей темы. Огромный камин — точная копия камина зальцбургского замка: шесть футов в высоту и восемь — в длину, и отблески его огня создавали особое настроение. На стенах, отделанных дубом, висели картины, посвященные охотничьей теме, между ними красовались чучела голов оленей, поражавшие своей красотой. По углам стояли рыцари в доспехах, их пустые железные перчатки сжимали древки копий, а под самым потолком, выше картин и чучел, висела в строгом порядке целая коллекция дорогого старинного оружия.
