Хайнц Конзалик - Штрафбат 999
Оторвавшись от письма, Дойчман невольно взглянул на скрипнувшую дверь. В хату ввалился унтер-офицер Хефе, или же Перебродивший, как окрестили его солдаты батальона.
— Видек, Шванеке, граф Гуго, быстро подъем! Мы отправляемся на ликвидацию группы диверсантов!
— Двадцать одно! — объявил Шванеке.
Они резались в карты с Видеком и графом Гуго фон Зимсбургом-Вельхаузеном, которого все называли просто Гуго. Сначала Шванеке сделал вид, что не замечает Хефе, потом медленно повернулся к нему.
— Что там такое стряслось? — невозмутимым тоном спросил он. — Куда мы отправляемся?
— Группа диверсантов противника нарушила связь.
— Опять начинается, — пробурчал Шванеке, неторопливо вставая из-за стола.
— Хотелось бы знать, существует ли вообще в этой проклятой стране такое понятие, как «нормальная связь».
Первым о повреждении телефонной линии связи с находившейся в Бабиничах 1-й ротой узнал обер-фельдфебель Крюль.
— Какой идиот прокладывал телефонную линию? — разорялся он в более-менее прилично сохранившейся хате, где и расположилась канцелярия.
Повсюду на жестяных и картонных ящиках были расставлены свечи.
— Вот же кретины, даже простой телефонной линии, и то проложить не могут! Дверь закройте, вы, недоумки! — выкрикнул он, почувствовав холодное дуновение сквозняка на вспотевшем затылке.
Но тут пришлось вытянуться в струнку — оказывается, недоумком был не кто иной, как обер-лейтенант Обермайер.
— Герр обер-лейтенант, нарушена связь с 1-й ротой! — доложил Крюль. — Неплохо для начала.
Впрочем, признаки пресловутого «неплохого начала» Крюль успел заметить еще в Барановичах, когда рота вынуждена была срочно пересаживаться в другие вагоны, потому что поступило распоряжение отцепить большую часть вагонов и отдать их под погрузку артиллерийских снарядов. Пришлось в темпе распихиваться по немногим остававшимся вагонам, человек по 40 на каждый. А тут еще этот Шванеке в своем репертуаре! Приволок три банки тунца и мешочек галет.
Крюль перестал задавать Шванеке вопросы «Откуда?». Потому что ответы этого солдата неизменно отличались расплывчатостью и комичной двусмысленностью, в результате чего вся рота потешалась. В тот раз он просто предупредил его: «Малейший сигнал о том, что принесенное вами в роту где-нибудь похищено, и я велю привязать вас к хвостовому вагону!» Естественно, никаких сигналов не поступило. Шванеке, ухмыляясь, пояснил Дойчману:
— Кто там станет сигнализировать? Они ведь все это сами стащили!
Обер-лейтенант Обермайер решил лично убедиться в отсутствии связи. Пару раз крутанув ручку полевого телефона, он стал вслушиваться в трубку. Никаких признаков жизни.
— В батальон вы дозвонились? — спросил он.
— Никак нет, герр обер-лейтенант. И с батальоном нет связи.
— Значит, это диверсанты. Они обнаружили нашу линию и перерезали ее.
Обер-фельдфебель Крюль тяжко вздохнул — раз диверсанты, то бороться с ними — дело унтер-офицеров.
И унтер-офицеру Хефе вместе с шестью бойцами пришлось тащиться по снегу в поисках места обрыва вдоль дороги на Бабиничи.
Шванеке, как самому здоровому, взвалили на спину моток провода. Видеку достался контрольный телефонный аппарат, рядовой Лингман, экс-фельдфебель и не дурак выпить, а когда выпивал, то поливал грязью всех и вся, включая непосредственное начальство и даже «имперское руководство», тащил оба ящика с инструментом. В хвосте их небольшой растянувшейся колонны шагал по снегу Гуго, или граф фон Зимсбург-Вельхаузен. Это был незаметный, тихий человек, всегда готовый помочь и тащивший свой тяжкий крест наравне остальными. В его личном деле было указано, что граф фон Зимсбург-Вельхаузен был приговорен к отправке в штрафной батальон за попытку государственной измены, подстрекательство к актам саботажа и порче принадлежащего вермахту имущества. На самом же деле он в начале 1943 года, когда 6-ю армию Паулюса собирались отдать на заклание, собрав вокруг себя нескольких здравомыслящих офицеров, стал вдохновлять их на неподчинение командованию и к началу мирных переговоров с русскими. Мол, время еще терпит и взятую в железные клещи армию еще можно уберечь от гибели. Но очень скоро в группе появился предатель. То, что графа Гуго фон Зимсбург-Вельхаузена не вздернули на виселице как заговорщика, саботажника и пр., объяснялось лишь тем обстоятельством, что родной брат графа, проживавший в Испании и работавший на абвер, к тому же располагавший неплохими связями в весьма влиятельных кругах Нью-Йорка, мог наговорить массу лишнего, в случае если братца все-таки решили бы повесить… Замыкал колонну Петер Хефе с автоматом в руках.
Ночь выдалась морозная и непроглядно-темная. Оба солдата, шедшие вдоль линии, время от времени останавливались и, пританцовывая на месте, пытались согреться. От холода не спасали даже надетые по этому случаю валенки — ноги коченели и в них. Местами дорога была заметена снежными сугробами. Ориентироваться приходилось только по редким телеграфным столбам.
Неподалеку у кустов стояли Михаил Старобин и Петр Тартюхин. Соорудив из веток подобие преграды для ветра, они, спрятавшись за ней, лузгали семечки и поглядывали в темноту.
— Ты надежно перерезал линию? — негромко спросил Тартюхин. — Они давно уже должны поднять тревогу и прислать сюда кого-нибудь. Рота немцев без телефона — как ребенок без мамкиной сиськи.
— Тише ты! — прошипел Михаил. — Слышишь?
Оба прислушались. Ничего, только ветер завывает. И вдруг послышался едва различимый звук — это пару раз лязгнул моток телефонного провода на спине у Шванеке. Еще раз, и еще. Лязганье приближалось, потом донесся чей-то голос. Кто-то кого-то звал.
Выплюнув шелуху, Старобин схватился за лежавший тут же автомат.
— Интересно, откуда они идут? Из Горок или из Бабиничей?
— Я пока что никого не вижу.
— Неужели не слышишь?
— Теперь слышу! Помолчи!
Тартюхин, шлепнувшись в снег, залег. Михаил подал ему второй автомат.
— Вон они, смотри! — прошептал Тартюхин. — Из Горок идут!
— Сколько их?
— Не могу сказать точно. Не вижу я их, не вижу, и все!
В следующую секунду до них донесся голос унтер-офицера Хефе.
— Как там у вас дела? Все в порядке? — выкрикнул Хефе.
Гуго, шедший в хвосте колонны, ответил:
— Все нормально.
На задубевшей от мороза физиономии Тартюхина проступила и замерла кривая улыбка.
Немцы уже почти добрались до места обрыва линии. Старобин осторожно положил автомат на заметенный снегом холмик и, прижав приклад к плечу, стал прицеливаться. На дороге застыла группа из нескольких немцев.
— Ага! Нашли все-таки.
И верно, один из немцев поднял руку. Шванеке, поправив висевший на спине моток телефонного провода, поспешил к нему, машинально отирая вспотевший, несмотря на жуткий холод, лоб.
— Оборван?
— Похоже, что да.
Лингман поставил на снег ящик с инструментом, а Видек, присев на корточки, стал подсоединять к оборванному кабелю аппарат.
— Давай побыстрее, а то здесь сдохнуть можно от этого холода! — поторопил его Гуго.
— Знаешь, у меня пальцы не гнутся, — ответил Видек.
— Давайте, давайте, нечего рассиживаться, — потребовал Петер Хефе. Но Шванеке чувствовал, что-то здесь не так. Он своим звериным чутьем осязал висевшую в воздухе опасность. Не нравилось ему это все. Черт возьми, подумал он, а если вдруг…
— Так что там с проводом? — нетерпеливо спросил он.
— Перерезан, — ответил Видек.
Он уже успел подсоединить контрольный аппарат. Крутанув ручку, он стал вслушиваться в трубку, и несколько секунд спустя его лицо осветила довольная улыбка — на другом конце послышался голос Крюля.
— Ну что, нашли наконец? Что там случилось, вы, недоумки?
— Провод был перерезан, — ответил Видек.
Из трубки послышался квакающий голос Крюля. Обер-фельдфебель бранился на чем свет стоит. Тут, плутовато улыбнувшись, унтер-офицер Хефе взял из рук Видека трубку.
Тартюхин и Старобин переглянулись, и Петр прошептал:
— Ты — слева направо, а я справа налево… так мы их с двух сторон…
Тартюхин крепче прижал приклад автомата к плечу.
— И старайся попасть им в пузо! — шепотом добавил он. — Я скажу, когда открыть огонь…
Голос Тартюхина звучал едва ли не ласково.
Карл Шванеке встал на колени рядом с Видеком, взяв провод в руки, стал его рассматривать, потом ощупал его. И вдруг, резко обернувшись, бросился в снег с криком:
— Ложись!
Буквально в одну секунду все лежали ничком в снегу. И в тот же момент затрещали автоматы Тартюхина и Старобина. Стреляли из кустов неподалеку от дороги. Еще падая в снег, Гуго ощутил тупой удар в левое плечо, тут же онемевшее. Странно, но боли он не почувствовал и так и не понял, что произошло. Не сразу и ощутил, как по спине стекает тепловатая жидкость. Только тогда он сообразил, что ранен.
