Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
И гитары тихий зво-он,
Выйди на одно мгнове-е-е-енье,
Мой тигрёнок, на балкон!
Сергей зааплодировал, а Антонина Алексеевна добродушно рассмеялась:
— Спасибо, Мишенька!
— Плохо, очень плохо… Сам знаю, что плохо!! А что делать, если душа просит песен, а петь не умеет?!
Глава седьмая
А утром, когда Сергей ехал на работу, ему вспомнилось «Полстихотворения» Ираклия Абашидзе:
Зовётся юностью минута,
Когда бушуют, закипев,
В твоей душе костёр и смута,
И сам ты — мука и напев.
Зовётся юностью минута,
Когда ты неба слышишь зов,
Когда восходишь в гору круто
И веровать всему готов.
Зовётся юностью минута…
Да, вот такое у Сергея было настроение, когда впервые, восемь лет тому назад, он появился здесь, в институте. В такой же солнечный майский день. Имея в активе диплом с отличием, привлекательную внешность, мамин автомобиль и лёгкий шлейф неофициальных сведений о себе, который, преодолевая все барьеры, успел проникнуть в лабораторию аэродинамики доктора Градецкого, куда Стремнин получил направление. Впервые переступив порог проходной и шагая липовой аллеей, он подумал возвышенно: «Вот оно, святилище разума и высокого мужества, где трудятся избранники!.. Неужели?.. Неужели и я среди них?! Невероятно!»
Ему было и радостно от сознания, что первые этапы непростого дяди Мишиного плана он, Сергей Стремнин, концентрацией всех своих устремлений и собственным трудом сумел добросовестно выполнить. И всё-таки он волновался от представлявшихся ему всевозможных препятствий, которые, как в стипльчезе, нужно ещё преодолеть на пути к заветной цели.
Да, Сергей был тогда в том замечательном возрасте, когда человек полон веры в себя. Поэтому, свернув за угол и увидев вдали корпус лаборатории аэродинамики, он стал поглядывать в противоположную сторону, где сквозь полураскрытые размашистые ворота ангара виднелись самолётные хвосты. Вид этих хвостов действовал на него как пантопон: голова непроизвольно вскидывалась кверху, шаг становился уверенней и эластичней, а на лице возникала чуть заметная счастливая улыбка. Он даже не замечал, что на него поглядывают с любопытством встречные девушки. Сергей видел перед собой только зелень деревьев, торец какого-то здания, ангары и догадывался, что за ними лётное поле… Как было не биться учащённо сердцу?!
Начальник лаборатории Борис Николаевич Градецкий сказал:
— Входите! — И когда Стремнин закрыл за собой дверь, старик поглядел на него поверх очков и, не изменив выражения на лице, добавил тоном, в котором трудно было уловить какую-либо определённость: — Вот вы каков… — Он встал из-за стола, положил очки, указал Стремнину на кресло, сам подошёл к окну и посмотрел на небо, будто испрашивая совета, как держать себя в последующем разговоре с молодым специалистом.
Стремнин сел.
— Ну-с, давайте-ка ваш диплом…
Градецкий, крупный специалист в области воздушных винтов, в годы бурного развития реактивной авиации заметно потускнел, да и в характере его стал проявляться аскетизм. Поскольку эра пропеллеров, как тогда всем отчаянным реформистам казалось, безвозвратно прошла, человек болезненный и уже немолодой, Градецкий и сам распрощался в душе со своей темой, создавшей ему имя, звание и высокий научный пост. И всё же главной причиной его мрачных настроений было другое: никак не мог он остановиться на выборе нового дела в авиационной науке, страшась, что не сумеет теперь вновь проявить себя соответственно своему «удельному весу» и тогда неизбежно утратит весь свой заработанный многими годами честного и упорного труда престиж. Такие мысли приводили Градецкого в уныние, и он, запершись в кабинете, подолгу никого не принимал. Обо всём этом Стремнину рассказывал один хорошо осведомлённый товарищ, проходивший в своё время практику в лаборатории Градецкого. А в общем-то — по сведениям из того же источника — «док — дядька дельный, невредный и все такое прочее», но теперь, поглядывая на читающего диплом своего первого в жизни начальника, Сергей испытывал некоторое беспокойство.
Но вот Градецкий вернул диплом Стремнину, и их взгляды встретились.
— Начну с зарплаты: оклад 120 рэ. Во всяком случае, на период стажировки и выхода на «самостоятельную прямую».
— Я знаю и согласен.
— Тем лучше. Перейдём к следующему пункту. В моей лаборатории три отдела: винтовой… кхе, кхе… (Борис Николаевич то ли кашлянул так, то ли усмехнулся), экспериментальной аэродинамики и устойчивости и управляемости… В каком бы из отделов вы предпочли работать?
— Я счёл бы для себя за благо работать в отделе экспериментальной аэродинамики.
— Ну и что ж, не возражаю. Ваше мнение для нас важно. Тогда в добрый путь, Сергей Афанасьевич, и да привалит к вам у нас научное счастье! Отправляйтесь-ка, батенька, на третий этаж в 307-й нумер, там найдёте Виктора Николаевича Кайтанова. Он и есть начальник экспериментально-аэродинамического отдела, ему и представитесь; полагаю, он о вас уже кое-что знает… Если что не так пойдёт — не стесняйтесь, заходите, разберёмся… Не буду вас сбивать с панталыку завуалированными экзаменцами — сам их терпеть не могу и другим не позволяю к ним прибегать, будучи твёрдо убеждён, что талантливые люди чаще всего скромны и застенчивы, в то время как натасканные нахалы, как правило, неотразимы… Поэтому буду обстоятельно с вами знакомиться в процессе работы.
С этими словами доктор встал и даже изобразил на лице гримасу, отдалённо напоминающую улыбку. Сергей слегка поклонился и направился было к двери, когда Градецкий остановил его:
— Прошу прощения… Вот ещё о чём забыл вас спросить… Скажите, Сергей Афанасьевич, вы там, в МАИ, летать, случаем, не пытались?
Стремнин расплылся в наивной улыбке: — А как же, закончил обучение полётам в нашем аэроклубе ещё два года назад, летал на спортивных самолётах и работал общественным инструктором…
Градецкий потускнел. Он даже вышел из-за стола и прошёлся по кабинету. Несомненно, сказанное молодым инженером насторожило его. Доктор внимательно заглянул Сергею в глаза:
— Я хотел бы услышать от вас честный ответ: не бродят ли в вашей голове отчаянные мысли при первой возможности, коль она представится, бросить лабораторию и перепорхнуть в лётную комнату?..
— Я не совсем вас понял, доктор? — проговорил Сергей.
— Ради бога, не хитрите со мной, mon chйre, я-то, старый воробей, знаю: кто хоть раз полетал самостоятельно, «подержался за ручку», уж никогда не оставит мечту о летании… И если человек идёт к нам в институт с инженерным дипломом из МАИ — я сразу спрашиваю, летал он или нет?!
— Теперь вас понял, Борис Николаевич, и скажу вам откровенно: стать инженером-лётчиком-испытателем — моя окаянная мечта! Но надеюсь не столько на счастливый жребий, сколько на свои знания, физические данные, приобретённый опыт и вдумчивое отношение к делу; с таким подходом, мне представляется, сумею свою мечту осуществить.
И ещё скажу вам, доктор, главное: я добросовестно приобретал высшее образование вовсе не затем, чтобы, превратившись в лётчика, выбросить инженерные знания из головы. Нет, я чувствую в себе способности к инженерному творчеству и смею надеяться, что вы мною будете довольны… Во всяком случае, представься возможность стать лётчиком-испытателем, я не оставлю инженерной работы в вашей лаборатории, если буду чувствовать, что лаборатории нужен и полезен.
— Недурно! — усмехнулся Градецкий. — Ну что ж, начинайте работать и постарайтесь себя проявить.
Он махнул Сергею дружелюбно рукой, мол, ступай, ступай, и пробормотал себе под нос: «Знаю я вас, заражённых летательным вирусом! Все вы, други мои, больны, увы, неизлечимо!»
Так запомнился Сергею этот разговор, имевший для него большее, чем он мог предполагать, значение.
* * *К концу второго года работы в лаборатории доктора Градецкого Стремнин многого успел достигнуть. Прежде всего он самостоятельно провёл в качестве ведущего инженера две исследовательские работы: по определению характеристик прерванного взлёта на пассажирском самолёте с двумя турбовинтовыми двигателями и по влиянию нароста льда на передней кромке стабилизатора на продольную балансировку того же самолёта при отказе антиобледенительной системы. По двум этим работам сообщения Стремнина были обсуждены на техсовете лаборатории Градецкого и заслужили похвальный отзыв самого доктора, весьма сдержанного на похвалы.
Вместе с этим Стремнину удалось без отрыва от основной работы пройти полный курс лётной подготовки в школе лётчиков-испытателей и получить диплом. Борис Николаевич Градецкий, разумеется, очень подозрительно приглядывался в этот период «раздвоения личности» к молодому инженеру-лётчику, но Сергей, ни на минуту не забывая свой первый разговор с доктором, принципиально работал за двоих, заканчивая вечерами то, что не успевал сделать днём, отрываясь на полёты, и Борису Николаевичу оставалось только поглядывать на него с улыбочкой, выражающей: «Ладно, ладно, поглядим, что будет дальше…» А в общем, как видел по его глазам Сергей, добродушно и одобряюще.
