Георгий Травин - Тайны Тарунинских высот
Краузе был взбешен. Он говорил с Адлером вежливым, даже ласковым голосом, но слова его были ядовиты. Адлер кусал свои толстые губы, но когда Краузе заговорил о передислокации войск, приободрился. Ему представилось, что произойдет общий отход на заранее приготовленные позиции, и его дивизия отойдет на рубеж номер два, где будет, пожалуй, даже поспокойнее. Там возведены более солидные инженерные сооружения, чем на Тарунинских высотах, где все держалось не столько на стали и железобетоне, сколько на хитрости. Русские перехитрили! А кто перехитрит бетон, железо и сталь?..
Но Краузе не кончил — он продолжал говорить все ласковей:
— Мой милый Адлер, вы будете прикрывать отход артиллерии и штабов. Вы должны сдерживать русских, чего бы это ни стоило. Деритесь до последнего солдата. Не позволяйте русским сделать ни шагу вперед. Контратакуйте их. Опрокиньте. Уничтожьте. Так велят Великая Германия и фюрер.
— Но, мой генерал! — удалось наконец Адлеру вклиниться в эту блестящую тираду. — Мне же невозможно держаться! За высотой совершенно ровная местность, голая, как колено! Взгляните на карту, мой генерал! У русских теперь господствующие высоты. А мне буквально не за что зацепиться!
— Хватит! — резко оборвал его Краузе. — Я знаю карту. Как же держались на такой же ровной местности русские, когда господствующие высоты были у вас? Цепляйтесь за что угодно. За небо, за воздух, за солнце! Но ни шагу назад. Надеюсь, бог нам поможет. Я кончил.
* * *Краузе был прав: немецкая артиллерия оказалась, как на блюдечке. Поднявшись на гребень вместе с пехотой, артиллерийские командиры Буранова ясно увидели и те цели, по которым раньше стреляли, корректируя огонь с аэростатов и самолетов. Получив возможность корректировать огонь с гребня, артиллеристы принялись одну за другой уничтожать вражеские батареи. Лишь немногим немецким орудиям удалось выйти из-под обстрела и скрыться в ближайшей роще, по которой сейчас же начал бить гаубичный дивизион.
Остатки полков Адлера бежали, бросая оружие и технику. Сам командир дивизии едва проскочил по обстреливаемой дороге. Мотоцикл прыгал по дымящимся воронкам, делал головокружительные виражи, огибая разбитые снарядами автомобили. Адлер благоговейно поднял глаза к небу, вознося хвалу божественному провидению: сам господь надоумил его сменить лимузин на мотоцикл и взять вторым адъютантом известного спортсмена-мотогонщика...
Прав был Краузе и в том, что время теперь дорого. У него созрел уже новый план: захватить вырвавшихся вперед русских в клещи. В соответствии с этим замыслом он и передислоцировал свои войска; у него оставалось еще две дивизии — вполне достаточно для такой операции. Взять обратно Тарунинские высоты представлялось ему совсем не трудным: без немецкой системы обороны это — не крепость.
ГЛАВА XI
НА ГЛАВНОЙ ВЫСОТЕ
Пехота шла за огневым валом Буранова, занимая одну за другой вражеские траншеи, основательно развороченные снарядами.
Полк Сахарова был уже на гребне высоты, когда гитлеровцы выбежали из своих укрытий на ее обратном скате. Пулеметчики, автоматчики и стрелки Сахарова залегли в воронках и прилаживались поудобнее.
Немцы бежали наверх смело, не рассредоточиваясь. Они и не подозревали, что их уже берут на прицел русские пулеметы. Как обычно, изрядно подвыпившие перед боем немецкие солдаты шумели и переругивались, офицеры подгоняли их криками.
У наших пулеметчиков и автоматчиков давно уж был зуд в руках, но огонь не открывали до тех пор, пока гитлеровцы не приблизились на двести метров.
Тогда из воронки поднялся во весь рост человек с темным и грозным лицом и, подняв руку, прокричал гулким басом:
— Огонь по гадам! Покажем им Ленинград!
Он рассек рукой воздух, и разом рванули пулеметные и автоматные очереди, грянули залпом сотни винтовок. Ливень свинца опрокинул немцев, прижал к земле. И уже не прекращался ни на миг этот смертоносный свинцовый шквал.
Подав команду своему полку, Сахаров лег в воронку с ручным пулеметом. Он стрелял по врагам, и с каждой выпущенной очередью делалось ему легче, будто каждая пуля уносила частичку тяжести из сердца.
Рядом с ним пристроился солдат очень большого роста, в богатырских руках которого винтовка казалась детским ружьецом. Стрелял этот солдат с явным удовольствием — после каждого выстрела крякал; широкоскулое лицо, с кирпичным румянцем во всю щеку, выражало радость охотника, дорвавшегося до крупного зверя. Это был Колмаков — тот самый сибиряк, о котором с таким восхищением говорил полковник Савельев. Стрелял Колмаков не торопясь, истово, бил фашистов на выбор. А выбирал он тех, которые были потолще, смекая, что это должны быть офицеры. Колмаков пришил к земле нескольких «толстеньких», пытавшихся уползти. Иной гитлеровец долго лежал не двигаясь, притворялся мертвым, а потом вдруг вскакивал и бежал вперед во весь дух. Колмаков спокойно брал его на мушку.
Атака была отбита так скоро, что Колмакову даже обидно стало: один подсумок патронов только опорожнил — и все!
Получив приказ цепляться за что угодно, но прикрывать отход артиллерии, генерал Адлер «передоверил» это дело полковнику Штейфелю — приказал ему оставаться в арьергарде и удерживать любой ценой место расположения штаба дивизии. Гитлеровцы засели в штабных землянках, в щелях, в воронках. Но они преждевременно выдали себя: стали стрелять по нашим солдатам, вытаскивавшим из укрытий на скате запрятавшихся туда беглецов. Буранов приказал первому дивизиону артиллерийского полка открыть огонь по этой линии вражеской обороны.
Десяти минут было достаточно. Батальон Шишкина почти не встретил сопротивления. Деморализованные мощным огневым налетом, уцелевшие гитлеровцы поспешили сдаться в плен.
Капитану Шишкину, разгоряченному боем, опьяненному успехом, хотелось без остановки двигаться вперед — захватить березовую рощу, а там еще что-нибудь. Воображение рисовало ему блестящие картины: его батальон будет первым, за ним ринутся другие батальоны, полки, дивизии, и с блокадой будет покончено! Но тут перед Шишкиным появился подполковник Сахаров и объявил:
— Приказано закрепиться на этой линии. Здесь и будет теперь наш передний край. Основные силы займут гребень высоты.
— Почему ж не рвануть дальше? — взволновался капитан.
— Куда дальше? Головой в мешок? Не забудь, что у немцев имеется второй оборонительный рубеж и очень мощный... Что, до Берлина сразу захотел? Тоже мне — второй Мизинцев! Что теперь, по-твоему, генеральное наступление? Нет, капитан! Так скоропалительно большие дела не делаются. Это — частная операция. Очень большого значения, но все же частная. Понятно?
Капитан Шишкин опомнился и пошел осматривать развалины блиндажей, которые надлежало теперь превратить в пулеметные дзоты.
Артиллерия тем временем подготовляла открытие огня по новым целям на случай контрнаступления противника, которого следовало, конечно, ожидать не сегодня-завтра. Полковник Буранов был уже на гребне главной высоты. Со своим адъютантом он обосновался в развалинах вражеского блиндажа. Здесь был у немцев наблюдательный пункт, в свое время обнаруженный артиллерийскими разведчиками по блеску стекол стереотрубы и значившийся в журнале целей тяжелого гаубичного дивизиона как цель № 28. Фугасные гранаты разрушили блиндаж. От боевого покрытия почти ничего не осталось, стены были разворочены. Цель была уничтожена: теперь здесь зияла безобразная черная яма. На дне ее лейтенант Егоров обнаружил расплющенный в лепешку телефонный аппарат. Егоров озирался вокруг, но не видно было никаких следов наблюдателя и телефониста.
Буранов, давно привыкший без слов понимать своего молчаливого адъютанта, сказал:
— Одно из двух: либо артиллеристы сбежали, либо взлетели на воздух вместе с бревнами покрытия.
— Туда и дорога, — коротко бросил лейтенант.
В яме водворился телефонист с аппаратом и сейчас же начал бойко выкликать тенорком то «Тулу», то «Калугу». Артиллерийские связисты давно уже обживали гребень: они шли вместе с наступающей пехотой за огневым валом. У каждого телефониста, помимо телефонного аппарата или катушки провода, имелся карабин, а стреляли артиллеристы не хуже пехотинцев.
Как только Буранов поднялся на гребень, он почувствовал необыкновенную радость. Так радуется человек, когда сбывается его давняя мечта. Показалось даже, что здесь, на высоте, и воздух совсем другой: свежей и чище, чем внизу, — так легко дышится!
Первое время полковнику некогда было оглядываться назад: взоры его были обращены вперед, в сторону отступающего противника. Огонь артиллерии преследовал бегущих гитлеровцев, бросал их на землю. Буранов давал указания артиллерийским командирам, сосредоточивая огонь в местах наибольшего скопления живой силы и техники противника. Но вот в поле зрения его не осталось уже ни одной достойной цели. Он приказал гаубичному дивизиону вести методический огонь по дальней роще, где могли скрытно накапливаться силы противника, и время от времени производить огневые налеты по опушке, «ослепляя» вражеских наблюдателей. Это было все, чего требовала сложившаяся обстановка. Теперь Буранов мог поглядеть и назад. Сначала он окинул горизонт простым глазом, потом взялся за бинокль.
