Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа
Между тем Хамлаев лихорадочно прислушивался к происходящему в доме. Сейчас Хамид должен либо затаиться, либо попытаться из него выбраться. Затаиться — значит сидеть и ждать, пока самому Хамлаеву не надоест стоять у стены и он подставится под пули. Выбраться — значит, где-то должен раздаться хоть какой-то спровоцированный им шум, потому что здесь слишком много хлама.
И такой шум раздался! Откуда-то донеслось легкое звяканье жестянки, которую, очевидно, неосторожно задел Хамид. Значит, у него нервы не выдержали и он попытается незаметно выбраться и бежать. Что ж, тем хуже для него!
Шанияз в два скачка выскочил в коридор, с ходу подпрыгнул, ухватившись за край пролома в потолке. Подтянувшись на пальцах, легко вскарабкался на чердак. Быстро огляделся. В чердачном полу были видны многочисленные щели. С одной стороны это было хорошо — сквозь них можно разглядеть, что происходит внизу. С другой — Хамид тоже ловит ухом каждый звук в доме, а потому непременно услышит, что по чердаку кто-то ходит.
Так, надо сориентироваться. Комната с кассетой находится вон там. Хамид отпрыгнул и откатился вон туда. И там исчез. Наверное, там есть проход в соседнее помещение… Значит, он находится приблизительно вот здесь…
Сейчас бы туда гранатку швырнуть! Да нельзя — на взрыв кто-нибудь обязательно обратит внимание. Это звук пистолетных выстрелов далеко не разносится.
Ну что ж, рискнем! В конце концов, если сейчас упустить Хамида, понимал Хамлаев, за его собственную жизнь нельзя будет дать не только ни пенса — ни копейки!
Зульфагар наметил щель в полу, которая должна была находиться над комнатой, где по его расчетам, оказался Хамид. Он изготовился — и прыгнул вперед.
Натренированное тело оказалось именно там, где нужно. Шанияз приземлился на руки и тотчас припал к щели.
Хамид услышал падение и вскинул лицо вверх. Это все, что он успел сделать. Хамлаев несколько раз подряд выстрелил вниз прямо сквозь доски потолка. В цель попали не все пули, но две или три впились в тело обреченного. Он громко вскрикнул, выронил пистолет, который держал в руке, зажал одну, наверное, самую болезненную, рану и откинулся на спину.
Все! Теперь не убежит!
Шанияз вернулся к дыре и спрыгнул вниз. Уже не скрываясь, безбоязненно отыскал нужную дверь и вошел в комнату, где лежал раненый.
Увидев на пороге помещения своего убийцу, Хамид отнял от раны окровавленную руку и, напрягая свое насыщенное болью тело, попытался дотянуться до оружия.
— Не надо, Хамид, не успеешь, — Хамлаев постарался произнести фразу как можно спокойнее. Хотя удавалось ему это с трудом… — Я все равно выстрелю раньше.
— Знаю, — согласился тот, морщась от боли. — Но я хочу умереть как моджахед, а не как баран.
Зульфагар присел возле него на корточки, поднял с захламленного пола выпавший из руки обреченного пистолет, выщелкнул из него обойму, передернул затворную раму, чтобы избавиться от патрона в патроннике и после этого бросил ставшее безопасным оружие на пол рядом с рукой Хамида.
— Держи…
Тот схватил пистолет с жадностью, словно утопающий вцепился в спасательный круг. Трудно сказать, был ли он истинно верующим в Аллаха или до сегодняшнего дня просто соблюдал общепринятые в его среде ритуалы. Однако сейчас, на краю гибели, понимая, что спасения тела ему ждать неоткуда, очень хотел надеяться на спасение души. Ну а воин джихада непременно попадет в рай — в этом их всех уверили. И оружие в руке Хамид в этот момент воспринимал едва ли не как пропуск в царство вечного блаженства, где его ждут источники вина и толпы красавиц-гурий, которые на рассвете каждого нового дня вновь становятся девственницами.
— Но скажи хоть, за что? — с безнадежной тоской спросил он у Хамлаева.
— Не знаю, — не стал увиливать тот от ответа. — Я выполняю приказ.
— А приказ отдал Аргун?
— Аргун.
Вокруг тела умирающего на глазах все шире растекалась лужа крови. Он заметно слабел.
— Когда-нибудь он и с тобой прикажет поступить так же, — тихо сказал истекающий кровью человек.
Шанияз почувствовал, как у него по спине пробежал озноб, он нежданно для себя поежился. Ему доводилось слышать, что у умирающих нередко появляется дар пророчества, что перед уходящими в мир иной в последние секунды жизни земной нередко открывается будущее… Неужели это произошло и с Хамидом?
И Хамлаеву совершенно неожиданно захотелось оправдаться перед ним.
— Я выполнил приказ, — сказал он. — Если бы я его не выполнил, убили бы меня.
— Еще убьют, — чуть слышно пробормотал обреченный. И добавил с тоской: — Лучше бы меня вчера убили русские, чем свои…
Разговор затягивался, превращая сцену из трагедии в нелепый фарс. Хамлаев поднялся.
— Мне пора идти. Прощай, Хамид!
— До свидания. До скорого свидания, — попытался усмехнуться тот.
И Шанияз выстрелил. Как положено делать последний выстрел киллеру — в голову.
Потом он вернулся в дальнюю комнату. Подобрал оставшийся валяться на куче хлама пакет с видеокассетой. Вышел на улицу. И уехал, бросив тело Хамида в доме.
Какое-то время колебался: может, следовало поджечь дом, чтобы труп обгорел посильнее, до неузнаваемости?.. Потом решил, что правильно сделал, воздержавшись от этого. Зачем привлекать внимание к объекту, куда, кто знает, быть может, долго еще никто не заглянет! Кроме шакалов и бродячих собак, которых в последние годы развелось тут в огромных количествах. Старики говорят, так всегда бывает во время войны.
Сейчас вокруг столько смертей, что по данному случаю, даже если в ближайшее время обнаружится труп, никто глубокое расследование проводить не станет. Кем был покойный? Так, простой недалекий человек, волею судеб вознесшийся на пост командира крохотного отрядика, который был уничтожен в силу бесталанности своего руководителя.
Может, это кто-то из родственников погибших боевиков решил таким образом с ним поквитаться? Почему бы и нет? Во всяком случае на Шанияза, надеялся он, никто не должен подумать.
…Вечером Шанияз Хамлаев, моджахед по кличке Зульфагар сделал пожертвование мечети и попросил муллу помолиться за убиенных правоверных. Ибо сказано:
Свои молитвы строго соблюдайте,
Особо (чтите) Среднюю молитву,
И благоговейно стойте перед Господом (в молитве).[6]
Молиться сам и стоять в молитве ни рика (на коленях), ни тем более суджуд (ниц) Шанияз не слишком-то умел. Тем более сейчас искренне считал, что этот грех не слишком страшен: прежде всего потому, что он лишь выполнял приказ, а потом он сможет смыть его кровью врагов. Тем не менее обратился к мулле с просьбой о молебне по убиенным мусульманам. Тот был доволен: наконец и этот моджахед, столь отважный в бою и в то же время муктасид (верующий мусульманин, но не самозабвенно), кажется, стал более ревностно относиться к соблюдению требований ислама. Да и пожертвование, опять же… Об этом священник с удовольствием сообщил в тот же вечер Мустафе, чьим агентом являлся. Резидент его оптимизма не разделил, хотя и не показал вида. Только задумался… Однако дальнейшие события приняли такой оборот, что резидент вскоре надолго забыл о странном поступке Зульфагара…
Хамида больше не было. Жизнь в лагере продолжала течь своим чередом.
Чечня. Предгорья Кавказа
Калюжный — Ольга — экипаж
Вертолет мчался над темной еще землей навстречу начинающему сереть горизонту. Внизу не было видно ни огонька. Непривычное, в общем-то, зрелище для современности. Обычно во время ночного полета на земле непременно имеются хоть какие-нибудь источники света: залитые электрическим сиянием населенные пункты, цепочки фонарей вдоль автомобильных дорог, некие отдельные горящие пятнышки, невесть что и для кого освещающие, движущиеся лучики фар куда-то спешащих машин и поездов…
А тут, в Чечне, — кромешная тьма. Война 94-96-го годов вдребезги разрушила местную энергосистему, а потом у местных, дорвавшихся до кормушки с деньгами, властей не было ни возможности, ни — главное! — малейшего желания ее восстанавливать. Наверное, такой слепой полет возможен только над самыми необитаемыми участками нашей планеты, например, над пустынями типа Сахары, Гоби или Регистан — потому что даже в выжженных палящим зноем Каракумах, над которыми довелось еще при Советском Союзе полетать Калюжному, нет-нет, да мелькали огоньки: беленькие — где жили люди и красненькие — на нефтяных вышках…
Вертолетчики молчали. Опытный, слетанный экипаж, они понимали друг друга без слов, выполняли свои функции без лишних команд и напоминаний.
Их молчание было вполне естественно. Невыспавшийся человек, как правило, не слишком склонен к разговорам. К тому же сегодня ночью вообще дежурил другой экипаж, а потому подчиненные Калюжного понимали, что экстренному полету они «обязаны» своему командиру. Все же лучший летчик полка… Правда, правый пилот и борттехник, зная, что Константин поехал в город к своей местной подруге Ольге, считали, что их командиру просто приказали лететь — кто ж без приказа выберется из уютной постели ради этого рискованного ночного полета навстречу разгорающейся заре, как бы красиво эта заря ни выглядела…
