Джеймс Джонс - Пистолет
– Ну... да, – сказал он наконец. – Да, наверное, хочу устроиться лучше других. Или, вернее, так, – поправился он, – скажем, я хочу устроиться как можно лучше. А уж как другие – это их дело. Но я же не хочу устроиться за их счет.
– Если они не хотят за твой, – сказал Пендер. Маст кивнул.
– Если не хотят за мой.
Глаза у Пендера опять блеснули, сильнее прежнего, и он вдруг улыбнулся, показав съеденные, щербатые, желтые зубы.
– Ну что ж, человек ищет, где лучше, а, Маст? – сказал он. Должно быть, ответ Маста ему чем-то понравился. Он поскреб седую голову. – Знаешь, я ведь видел тебя с этим пистолетом. Еще думаю: где он достал? А потом так решил: чего я не знаю, за то не отвечаю. И больше я его не видел. – Пендер поднял брови и грустно пожал плечами. – Но теперь Паоли доложил мне про него официально, все это знают, и что мне остается? Только забрать и сдать его.
– Сержант, вряд ли кто знает, что вам про него официально доложили, – возразил Маст. – Если только сам Паоли рассказал.
– Паоли расскажет, – ответил Пендер.
– Это наверно. Выходит, никак нельзя оставить?
– Да не знаю как, Маст.
Маст убрал голову в плечи.
– У вас же есть, сержант. И винтовка есть. У старшины тоже пистолет и винтовка.
– Мне пистолет положен по штату.
Маст опять пожал плечами.
– Все ведь знают, что у вас собственный, что вы пришли с ним в роту.
Пендер поглядел на свой грязный бок и хлопнул по кобуре.
– Этот вот? Он у меня с восемнадцатого года, с первой мировой войны.
– Позвольте мне оставить, – выдавил Маст.
Сержант Пендер снова поскреб седую голову.
– Слышишь, Маст, я вот что сделаю. Я просто забуду, что Паоли привел тебя и доложил про пистолет. Ну, как? Больше я ничего не обещаю. Если лейтенант или еще кто прикажет забрать его у тебя, тогда придется забрать. А до тех пор я забыл, что Паоли приводил тебя. Ну, как?
– Замечательно, – сказал Маст, расплывшись в улыбке. – Ну, прекрасно. – Потом он посерьезнел. – А как же Паоли?
– С Паоли я договорюсь. Когда пойдешь, пришли его сюда. С пулеметом Паоли – артист, – добавил он неизвестно к чему и без всякого выражения; потом отвернулся и поглядел на дорогу. Масту показалось, что этим он частично оправдывает Паоли.
– Знаете, сержант, он ведь может мне жизнь спасти, – с благодарностью сказал Маст. – Спасибо. Спасибо большое.
– Да, может, – сказал Пендер. – Может спасти. Маст собрался уходить.
– Сержант, а ваш вам как достался? В ту войну.
– Я стащил его у мертвого американца, – ответил сержант Пендер без всякого выражения.
– А-а, – сказал Маст.
– Его несчастье было для меня счастьем. Он меня сильно выручил. Этот пистолет два раза спас мне жизнь. – Сержант Пендер улыбнулся. Он почесал в бороде, и лицо его опять стало серьезным. – Если так-то подумать – ему он был не нужен. Как по-твоему? – спросил он.
– Да, – сказал Маст с каким-то непонятным чувством. – Зачем ему?
– Да... я об этом задумывался, – сказал сержант Пендер. – Иногда. –Он кашлянул. – Пришли сюда Паоли.
– Сейчас, сержант, – с готовностью сказал Маст и снова расплылся в улыбке.
Когда Маст подошел к Паоли с пистолетом и сообщил, что его хочет видеть сержант Пендер, на лице крепыша ничего не выразилось и он ничего не сказал, только бросил короткое и выразительное «ладно». Маст стоял и смотрел, как он топает вверх по склону. Потом он поднял свой молоток, но не сразу смог приняться за работу. Рука отчаянно дрожала, ноги тоже, и от мысли о том, какой удар миновал его, по всему телу разлилась слабость. Он сел на камень, бессильно свесив руку с молотком.
А вышло из этого самое лучшее, на что можно было надеяться: с тех пор как у него завелся пистолет, его положение никогда еще не было таким прочным. На его стороне сержант Пендер. Если лейтенант, вообще мало что замечавший, или какой-нибудь другой офицер не заметят его, тогда, можно считать, пистолет сохранен. А с чего бы офицеру его заметить? А если и заметит, так разве ему это не до фонаря?
Конечно, кое-кто еще попробует украсть. Или выторговать у Маста его спасение. Будут еще подвохи, будут каверзы. Но со всем этим, чувствовал Маст, он справится. А то, что больше всего тревожило его с тех пор, как он купил пистолет у артиллериста из 8-го полка, то, чего он больше всего страшился, – попасться начальству, – эта опасность больше не существовала. Как никогда прежде, Маст был спокоен за свой пистолет, уверен, что у него будет этот шанс на спасение. Что еще может с ним случиться?
Шли недели, и он все больше и больше утверждался в этом мнении.
ГЛАВА 11
Нельзя сказать, что на пистолет не покушались в последующие недели, пока пистолет был у него. Покушались, и не раз. Но происходило это совсем по-другому – подход изменился. Он изменился, потому что изменился сам Маст. Что-то, какая-то фраза, какое-то слово, сказанное сержантом Пендером, каким-то непонятным образом освободило Маста от чего-то необъяснимого. Может быть, от чувства вины из-за того, как он раздобыл пистолет, короче, купил его. А может быть, от бремени попроще, от бремени постоянного ожидания, когда на него донесут начальству. Если на то пошло, сержант Пендер и был начальством; и он поддержал Маста. А может быть, Маст просто выяснил, что истории, подобные его истории с пистолетом, происходили с людьми и раньше, что она не была чем-то исключительным, беспримерным, странствием без ориентиров. Мало этого, происходили бог знает когда, давным-давно, еще в первую мировую войну, то есть в глубокой древности.
Наверно, тут было всего помаленьку, все это сказалось на Масте и на отношении к его пистолету. Что бы это ни было, уверенности у него прибавилось. Он уверовал – пусть и рановато, – что пистолет в самом деле его. Благодаря этому он почти шутя отражал все нападения.
В эти недели самым настойчивым преследователем был О'Брайен. Однажды, когда они вместе мылись у бухты Ханаума, он изловчился было подменить пояс Маста своим, но Маст был начеку. В другой раз, когда Маст сидел на корточках в отхожем месте, О'Брайен появился возле ровика, явно рассчитывая воспользоваться его недееспособностью и выхватить пистолет, но Маст и тут не дал маху: пояс с пистолетом он держал между башмаками. Были другие подобные попытки. О'Брайен постоянно вертелся рядом, шнырял где-то за спиной; стоило только зазеваться, сделать один неверный шаг – и стервятник тут же вырвал бы у Маста орудие спасения.
О'Брайен был самым заядлым, но были и другие. Ни один из прежних – ни Винсток, ни Бёртон, ни Грейс, ни даже Паоли – не отказался от своих притязаний, и вдобавок появились новые, с жадными глазами. Маст был спокоен. Он мог управиться со всеми. А что ему постоянно надо быть начеку и нельзя расслабляться – это тоже не имело значения. Он всегда был готов на такую жертву ради пистолета.
За эти недели их Макапу сильно изменился. Бараки, с которыми они так долго возились, были построены, и теперь все могли спать в сухом месте, не на ветру. Другая перемена, еще существеннее, заключалась в том, что полк наконец довели до штатной численности. Пополнения – свежие, необтершиеся, только что призванные солдаты из Штатов – шли потоком и вливались в полки и роты, не доукомплектованные с 1920 года. Теперь на Макапу было почти вдвое больше народу, и уже ходили слухи, что всю дивизию сменят и отправят морем то ли на Атту, то ли куда-то на юг. На Макапу появились даже книги для чтения. К походным лавкам, которые обслуживал Красный Крест, добавилась разъездная библиотека – грузовик с книжными витринами по бортам. Он приезжал раз в неделю. Их Макапу сделался почти цивилизованным, а Маст, как и другие старики, не уставал рассказывать новичкам, пополнению, до чего тяжело тут было вначале.
В общем, если отбросить постоянную тревогу и настороженность, можно сказать, что Маст был доволен жизнью. А когда он задумывался о слухах насчет переброски – причем, возможно, на фронт, – это нервное напряжение и вовсе не казалось ему обременительным.
Теперь ничто не может лишить его пистолета, в этом он был уверен. Как еще его можно отнять?
Заря в тот день занялась холодная и ясная, и, как всегда, на рассвете и после заката неотвязный, бесконечный ветер над мысом Макапу улегся, и минут на пятнадцать установилась внезапная и жутковатая тишина, которая была громче любого звука. В пять часов Маста сменили у пулемета в норе номер пять; до рассвета оставалось недолго, Маст решил дождаться его и не лег. Тонкая фиолетовая черточка света на морском горизонте медленно набухала, расплывалась к зениту и медленно краснела, поджигая красным, а потом оранжевым редкие облака, и все росла, росла, неуклонно, неотвратимо вытесняя темноту из мира. Маст любил наблюдать зарю, когда нес дежурство.
Наглядевшись на это зрелище, с ощущением свежести, какое приносит только заря после бессонной ночи, Маст пошел в свой барак за столовыми принадлежностями для завтрака. Он только что провел два часа в кромешной тьме окопа, напряженно вглядываясь поверх пулеметного кожуха в еще более густую тьму, где японских кораблей не увидишь, если они и будут, так что глазам хотелось смотреть крест-накрест или совсем окостенеть открытыми. Напряженное вглядывание, ожидание измотали его, как изматывали всегда и всех, и вдобавок он проголодался. Но, голодный ли, усталый ли, он имел утешение – пистолет. Эта мысль всегда приходила ему в такие минуты, и сейчас, стоя в очереди к кухонному грузовику, он держал руку на кобуре. Полчаса он прождал, пока приедет грузовик с харчами, еще десять минут – пока подойдет его очередь, потом жадно похватал еду, вычистил посуду и отправился в барак за своей книжкой. Пока что день шел своим чередом, погожий день. Работы на Макапу стало меньше, хватало времени и побездельничать и почитать. Он сел на камень с книжкой.
