Курт Циммерман - Таинственная незнакомка
— Сведении из Будапешта.
— В средние века женщин, подобных вам, сжигали на кострах как колдуний или причисляли к святым. — Господину фон Левитцову нужно несколько минут, чтобы восстановить внутреннее равновесие.
Хильда одаривает его очаровательной улыбкой. Она раскрывает свой саквояж, достает бутылку вина:
— Садитесь, Удо, давайте выпьем по глотку!
— Чтобы отбить у меня аппетит к тушеной капусте или священному фимиаму?
— Это настоящий токай!
— Токай из стаканчиков для чистки зубов. Это экстравагантно, но мне нравится. — Он поднимает свой стакан и словно преображается от выпитого вина: — О’кей, Хильда, вы победили. Токай превосходный. Давайте пока вернемся к Венгрии.
— Какие изменения в группе армий «Юг»?
— В самом начале похода на Россию на южном фланге выступили шестая, одиннадцатая и семнадцатая немецкие армии, третья и четвертая румынские армии, первая танковая группа и только один венгерский корпус. Но, правда, теперь адмирал Хорти под давлением ставки фюрера согласился на приведение в боевую готовность еще и других венгерских дивизий.
— Нам нужны точные данные о численности танковых и моторизованных частей. Предоставят ли балканские союзники авиацию для поддержки? Какую? Сколько? Как осуществляется переход на выпуск военной продукции на румынских предприятиях? Начальник венгерского генерального штаба генерал Верт вел переговоры с немецким генеральным штабом. О чем?
— Но переговоры велись с соблюдением строжайшей секретности. Хильда, как вы о них узнали?
— Частично в переговорах принимал участие представитель Риббентропа. Но это я знаю неточно.
— Мне удалось заглянуть в протокол.
— Отлично, Удо. Я слушаю.
— Не знаю, иногда у меня такое чувство, что вы прекрасно обошлись бы и без моих сведений!
— Вы требуете для себя исключительного права? Но вы же не новичок. Только многочисленная информация из многих источников позволяет составить полную картину. Это вы знаете не хуже меня.
— Да-да. Вы умная женщина, Хильда, н не только умная.
— Осторожно! Вспомните средние века!
— Я неоднократно задавал себе вопрос, почему вы одиноки.
— Вы так думаете? Я что, похожа на существо среднего рода? Или на человека из реторты, на гомункулуса?
— Так, значит, мужчина все-таки был?
— Почему же «был»? А если он и сейчас есть?
Левитцов берет бутылку токая, наливает, протягивает один стакан Хильде:
— Я пью за женщину, которая остается для меня загадкой. Мы знакомы почти десять лет, а меня не покидает чувство, что настоящей Хильды Гёбель я так и не знаю.
— Вы рассчитываете на открытия за этот уик-энд?
— Я надеюсь на приятные неожиданности.
— Не буду лишать вас надежды, но я бы хотела наконец послушать содержание протокола совещания.
— Вы неисправимы!
— Кто знает, была бы я лучше, если бы была иной?
На лестнице слышатся тяжелые шаги.
— Мы что, не единственные гости?
Шаги приближаются к комнате и стихают. Раздается стук в дверь.
— Это не хозяйка!
Стук становится сильнее, грубый голос за дверью кричит:
— Откройте! Полиция!
Хильда не теряет присутствия духа. Она готова к любым неожиданностям. Едва слышным шепотом она спрашивает:
— У вас есть с собой документы, записи?
— Кое-какие заметки.
— Давайте! — Она проворно прячет все в вырез платья и успокаивающе шепчет: —Это обычная проверка. — Затем спокойно открывает дверь: — В чем дело?
В дверном проеме стоят двое полицейских.
— Хайль Гитлер! — Они входят в комнату. Один встает к двери, закрыв ее спиной, другой по-военному строго, но все же не очень — ведь никогда не знаешь заранее, с кем имеешь дело, с преступником или с высоким начальством, — требует показать документы.
Дипломатический паспорт фон Левитцова производит впечатление. Документы Хильды рассматриваются с пристрастием. Потом полицейский возвращает паспорта:
— Вы должны понять нас, господин советник. Мы выполняем свой долг. Служба!
Полицейский, стоящий у двери, не видит дипломатического паспорта и потому спрашивает довольно нелюбезно:
— Какие причины побудили вас приехать в Гревенитц?
Тут Левитцов не упускает случая сыграть роль, которую с удовольствием играют многие мужчины: роль сдержанного, неболтливого джентльмена-любовника. С доверительной улыбкой он задает встречный вопрос:
— Разве можно найти более приятный повод для воскресной поездки?
Но полицейский у двери не теряет служебного рвения:
— У вас есть с собой багаж?
Хильда показывает на сумку и чемодан:
— Только самое необходимое.
— Вы записались в книге приезжающих?
— Разумеется. — Левитцов вытаскивает портсигар и протягивает полицейским — Угощайтесь, господа. Кто знает, сколько вам еще сегодня придется нести службу.
Полицейские перестают изображать строгих блюстителей порядка и, не скрывая удовольствия, берут прекрасные сигары.
— Чем мы можем быть вам полезны?
Вопрос Хильды звучит как обычное выражение вежливости и лишь отчасти как проявление женского любопытства. Полицейский, проверявший документы, снова проникается чувством долга:
— Вы должны быть нам полезны, юная фрау. Вы обязаны быть полезны. Это ваш долг. Кто не отметился в книге для приезжающих, тот подвергается штрафу. Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно сообщите!
Удо фон Левитцов, сознающий свой долг гражданина, согласно кивает:
— Ну разумеется. Но, к сожалению, мы не знаем, что или кто тут может быть подозрительным?
— Ладно, вам мы можем сказать. Здесь в округе шатается дезертир. Предполагают, что это радист люфтваффе, у которого где-то здесь живет подружка. Так что будьте начеку!
— Договорились, господа полицейские! — восклицает Левитцов и опять протягивает им свой портсигар. — Желаем вам успеха!
— А вам желаем приятно провести время! Хайль Гитлер! — бодро отзываются полицейские.
Хильда смотрит им вслед. Когда шаги на лестнице стихают, она негромко спрашивает;
— Вы желаете успеха этим охотникам за людьми, Удо?
— Вам было бы приятней, если бы они охотились за нами?
— Если человеку до чертиков опротивела война и он не хочет больше участвовать в ней, то его начинают травить, как дикого зверя.
— Полицейские не рассуждают так, Хильда, Они действуют по приказу. Они вообще не рассуждают. Им внушили, что думать надо предоставить лошадям — у них головы больше.
Хильда выглядывает в окно, видит удаляющихся полицейских и представляет себе их с лошадиной, нет, с волчьей головой и хищно раскрытой пастью, представляет их и без головы. Зачем им головы, если они не хотят думать? Ее взгляд переносится на церковную башню Гревенитца, на деревенскую площадь, на знакомые дома и дворы, и она наконец вспоминает.
— Здесь, в Гревенитце, мы однажды познакомились с полицейским, обыкновенным деревенским полицейским, который еще не разучился думать. Сначала мы были к нему несправедливы. Мы думали, что он такой, как все. А потом мы перед ним извинились.
— Кто это «мы»?
— Что за допрос, Удо? Он тоже был здесь.
— Кто?
— Мой муж.
Фон Левитцов смотрит на нее в смущении. Так ее голос еще никогда не звучал. А если это было ошибкой — приехать сюда? Она никак не может избавиться от воспоминаний.
Весной 1937 года Бруно не застал ее в Варшаве. Она возвращалась в Германию, хотела отдохнуть несколько дней. И он поехал со своим фальшивым паспортом через всю гитлеровскую Германию в Гревенитц.
«Я знал, что ты здесь, у фрау Тетцлафф».
«Бруно, милый, как ты догадался?»
«Прошу!» Он протянул ей букетик лютиков, собранный по дороге к гостинице «Дойчес Хаус».
Она крепко обняла его:
«Я сняла нашу прежнюю комнату, Бруно. Идем!»
На следующий день они бродили по знакомым дорогам. Говорили мало, хотя обоим было что сказать, друг другу. Они встретились после долгой разлуки, были счастливы и позволили себе немного отдохнуть от дел и провести вместе несколько часов.
К вечеру во всех вазочках, стаканах, чашках и мисках в комнате стояли лютики.
Фрау Тетцлафф искренне разделяла их радость. Для своих молодых гостей она накрыла праздничный стол. Первый стакан они выпили вместе. Это было такое же вино, как то, что они пили здесь в прошлый раз.
«Я бы с удовольствием свернула торговлю и попраздновала вместе с вами».
Хильда с Бруно еще обедали, когда за стойкой разгорелся жаркий спор. Молодые люди решили не обращать на него внимания, но голоса споривших становились все громче.
«Ты не можешь запретить мне говорить! Кто угодно, только не ты! Я утверждаю, что если Фридер попался там, то он сам виноват!»
«А ну-ка повтори!»
«Фридеру нечего было там искать, поэтому он сам виноват!»
