Денис Райнер - Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945
На квартердеке виднелся натянутый навес – на британских судах это не принято. По всей видимости, корабль был испанским, а я был слишком горд, чтобы спрашивать испанца, где я нахожусь. Мы обменялись приветствиями, причем, к моему глубокому изумлению, проходя мимо нас, испанец приспустил флаг. Имея испанцев на север от себя, а верблюдов на юге, мы могли быть довольно далеко от цели нашего путешествия. В полдень мы внесли следующую запись в вахтенный журнал: «Определили местонахождение по верблюду и сомбреро 260° – мыс Европа 20 миль».
Мы осторожно приблизились к скрытому туманом берегу, откуда показался эсминец. Туман все-таки начал отступать, и вскоре – о, благословенное зрелище! – мы увидели патрульный противолодочный траулер. Я как раз собирался спросить, где я нахожусь, когда туман окончательно рассеялся и прямо по курсу показался Гибралтар. «Добрый день», – просигналили с траулера.
В Гибралтаре очень не хватало противолодочных патрулей, поэтому нас задержали там на целый месяц. В обмен на это нам дали старпома, зато потребовали одного из моих младших лейтенантов. С кем расстаться? Пришлось доверить решение этого неприятного вопроса жребию. Нас покинул Петтифер, о чем я искренне сожалел. Хотя мне было бы не менее жаль расстаться и с Уиттакером. Долгожданный номер один был лейтенантом КВДР, с начала войны не покидавшим Средиземноморского театра военных действий. Он ходил на эсминцах, был опытным, очень компетентным офицером, но чувствовал себя у нас человеком временным – он пришел на «Вербену» только для того, чтобы совершить переход домой. Поэтому он выполнял свою работу, но не стремился отдать ей всю душу, да и жизнь команды его явно не слишком интересовала.
В Гибралтаре наш образцовый во всех отношениях рулевой едва не лишился ореола безупречности. Как-то ночью, когда мы стояли у причала, ко мне в каюту постучался один из старшин:
– Вы бы лучше вышли на палубу, сэр. Рулевой упал и, кажется, сильно расшибся.
Сообщив мне новость, он тут же скрылся за дверью. Я отправился следом. У трапа действительно во весь рост растянулся рулевой. Его физиономия была мертвенно-бледной, глаза закрыты.
– Быстрее сбегайте за врачом, – сказал я и опустился на колени перед лежащим человеком. Я осторожно приподнял его голову, чтобы посмотреть, сильно ли он поранился.
Рулевой вздрогнул и приоткрыл мутные глаза.
– Что с вами, рулевой?
– Все в порядке, сэр. – Его глаза, хотя и оставались мутными, открылись полностью. – Я просто встретил старых друзей. Должно быть, бренди оказалось слишком много. Мы вспоминали… вспоминали… Вы не могли бы мне помочь встать, сэр, и добраться до койки?
– Конечно. – Я держал его голову очень осторожно, словно грудного младенца. – Потерпите, уже несут носилки.
Пострадавшего устроили на носилках. Прибывший врач констатировал, что его череп цел, и рулевого унесли спать.
В Гибралтаре нам почистили котлы и, кроме того, удалось раздобыть достаточное количество краски и покрасить корабль. Теперь «Вербена» выглядела восхитительно. После завершения очистки котлов мы собирались отправиться домой, но перед этим нам предстояло еще одно патрулирование в проливе. Всю ночь мы сновали взад-вперед по проливу, а на рассвете к западу от Танжера заметили французский эсминец правительства Виши и два торговых судна. Эсминец шел в территориальных водах. Взгляд на карту подтвердил мое предположение, что француз наверняка пройдет за пределами границы трехмильной зоны в бухте Танжера, если останется на прежнем курсе. Судя по справочнику, корабль был больше обычного эсминца. У французов имелись суперэсминцы «контрторпилье», и корабль «Ле Мален», появившийся перед нами, принадлежал именно к ним.
С эсминца нас видели так же отчетливо, как мы видели его. На нем было пять 5,5-дюймовых орудий. Меня привело в ярость то, что француз даже и не думал менять курс. Я решил, что непременно остановлю его, как только он выйдет за пределы территориальных вод. Рассчитав время так, чтобы приблизиться к нему как раз тогда, когда он выйдет за разрешенные границы, мы пошли по проливу. Команда «Вербены» заняла места по боевому расписанию, но с эсминца этого заметить не могли. Стоя на мостике, я обратился к Уиттакеру, стоявшему рядом с нашей четырехдюймовкой:
– Мистер Уиттакер, когда мы передадим французу приказ остановиться, приведите орудие в боевую готовность. Если же он позволит себе что-то лишнее, действуйте по обстановке.
Теперь нас разделяло 2 кабельтова. Я тщательно сверился с картой. Мы находились за пределами территориальных вод. Француз тоже. Мы легли на параллельный курс и подняли флаг «К», что в международном своде сигналов означало «остановитесь немедленно». Затем приказ был продублирован 10-дюймовой сигнальной лампой. Наши орудия были направлены в сторону мостика нарушителя.
На борту эсминца царило смятение. Люди толпились у орудий, которые «смотрели» в сторону носа и кормы, зато наше орудие было обращено на мостик эсминца, а находились мы на расстоянии 50 ярдов. Корабли покачивались на волнах, дуло орудия поднималось и опускалось в такт движению. Ухмыляющиеся артиллеристы пребывали в полной боевой готовности.
Я перегнулся через борт и заговорил на самом лучшем французском, на который был способен. И что весьма кстати – громкоговоритель функционировал исправно, этим он нас радовал нечасто.
– Pardon, messieurs. Je vous prie de ne pas toucher un de vos canons, et je désire que vous arretez votre vaisseau tout suite. Je vais vous rapporter à mon Amiral et peutêtre qu'il me demandera de vous prendre au contraband control.[3]
Это была самая длинная фраза, когда-либо произнесенная мною на языке Мольера.
Пока ответа не было. Я видел, что на мостике корабля-нарушителя идет жаркий спор. Но шум под кормой все-таки постепенно стих. Корабль остановился. Мы просемафорили «стой» конвою. Он тоже остановился.
Я передал сообщение в Гибралтар: «Перехвачен контрминоносец „Ле Мален“ за пределами территориальных вод. Прошу немедленной помощи для проведения досмотра».
Ответ не заставил себя ждать. Нам предписывалось ждать инструкций и прибытия эсминца для особых поручений.
Мы стали ждать. Спустя полчаса со стороны Гибралтара показался эсминец. Он был похож на человека, обозленного тем, что его раньше обычного подняли с постели. Сердито пыхтя клубами черного дыма, вырывавшимися сначала из одной трубы, потом из другой, он бодро шел к нам, а от его высокого форштевня в стороны разбегались волны, напоминая расправленные крылья.
Замигала сигнальная лампа: «Я контролирую ситуацию. Вы не должны, повторяю, не должны предпринимать никаких враждебных действий».
Ну, нет так нет. Мы вернулись в Гибралтар. Той же ночью кто-то где-то очнулся от спячки и осознал, что эти суда везли 9 миллионов фунтов польского золота, которое было оставлено в Дакаре после падения Франции. Золото находилось на пути в Германию. Последовал приказ любой ценой перехватить груз, но было уже слишком поздно. «Ле Мален» и его подопечные скрылись в направлении Орана, и больше их никто не видел. Мы уже находились на пути в Англию в качестве дополнительного корабля эскорта быстроходного конвоя и не принимали участия в погоне. Больше никогда в жизни мне не приходилось находиться так близко от золота.
Обратный путь прошел без происшествий. Мы прибыли домой и нашли свою группу в полной готовности выйти в море. Получив топливо, мы присоединились к своим. Еще на подходе к Лондондерри мне сообщили, что на «Вербену» назначен старший помощник и еще один офицер вместо Петтифера. Когда они прибудут, моя команда станет действительно сильной.
Наконец-то мы вошли в группу В-12. Этот факт не мог не радовать. Теперь мы все говорили на одном языке и чувствовали себя частью команды, а не пришлыми чужаками. Я хорошо знал нашего старшего офицера, а он доверял мне и не дергал зря. Я совершенно искренне считал его лучшим старшим офицером конвоев флота Западных Подходов. Естественно, и группа у него могла быть только самая лучшая. Думаю, будет не лишним упомянуть, что офицеры всех западных эскортных групп, или почти всех, думали то же самое о своих старших офицерах. Я хочу сказать, что очень разные люди на самых разных кораблях были объединены командным духом, и ни ураганный ветер, ни ненастная погода, ни противник не могли разрушить эту общность. Между кораблями не существовало никакого неравенства. Кроме того, я считаю, коммандер Говард-Джонстон (сейчас он контр-адмирал КД Говард-Джонстон, кавалер креста «За выдающиеся заслуги» и ордена «За безупречную службу»), старший офицер группы В-12, был непревзойденным мастером тактики. В страшные месяцы лета 1941 года мы проводили конвой за конвоем, не потеряв ни одного судна, пока они находились под нашей защитой. Это правда, что мы потопили всего лишь одну немецкую подводную лодку, но, как сказал наш командир: «Наше дело – доставить домой торговые суда. На этой стадии войны топить врага – задача второстепенная. Наше время придет позже».
