Николай Гунбин - В грозовом небе
Беда, как говорят, не приходит одна. На обратном пути нельзя было, по существу, визуально ориентироваться, пестрая местность - результат интенсивного таяния снегов - спутала нам все карты. Даже самый маленький, незаметный летом ручей выглядел теперь большой, полноводной рекой…
Навигационная обстановка усложнялась еще и тем, что приводная радиостанция и радиомаяк все еще находились на прежнем аэродроме, который из-за распутицы не был готов к приему самолетов. Запрашиваем пеленг и по нему берем курс. Но в полете обнаруживаем, что пеленг дан с отклонением от правильного на 180 градусов. Однако возвращаться обратно, да еще и с неисправным мотором, поздно: горючее на исходе. Зная, что район под нами в основном степной, принимаем решение садиться. Такую сложную посадку, да еще ночью, нам предстоит выполнить впервые.
Садиться вынужденно днем и в боевых, и в учебных полетах нам приходилось не раз. Чаще всего причиной вынужденных посадок были неисправности двигателей. Помню, еще до войны в тренировочном полете нам с летчиком Иваном Евсеевым пришлось лететь около 500 километров над морем на одном моторе и сесть на первый попавшийся аэродром. Но то был день. А тут - темная ночь и ни одной посадочной площадки поблизости.
У меня в кабине для предварительного освещения местности, как и положено, лежат две небольшие осветительные ракеты с парашютами, которые могут висеть в воздухе минуты три и, хотя и слабо, но освещать район, выбранный для посадки. Бросать их раньше нам еще ни разу не доводилось.
Наша высота - около 1000 метров. Встаем в круг. Темно, хоть выколи глаз. По команде летчика сбрасываю первую ракету. Местность, видим, ровная, а главное - без леса. Ракета потухла. Остается еще одна. Она потребуется при заходе на посадку. Приземляться же придется совсем в темноте, поэтому садиться будем не выпуская шасси, «на живот».
Заканчивая круг, сбрасываю последнюю ракету. Теперь садиться уже надо обязательно. Степан умело заходит на посадку. Место ее еле освещено ракетой. Но вот она гаснет, становится совсем темно. Включаем посадочную фару, [84] но она почти не помогает. Садимся на ощупь… Характерный сильный удар о землю… Лечу в нос кабины, перед этим ударившись обо что-то боком, но боли не ощущаю. Мы на земле, и это уже хорошо.
Самолет лежит на пашне. Непривычно тихо. Мы вылезаем из кабин, радуясь, что сели в общем-то благополучно. Обойдя самолет вокруг, метрах в пятидесяти от него обнаружили крутой спуск в балку, где журчал ручей. Судьба, видно, смилостивилась над нами, и мы не свалились в нее. А могло обернуться все иначе…
Когда наступил рассвет, примерно в километре от нас увидели небольшой хутор. Оставив стрелков возле самолета, вдвоем с летчиком идем туда. Выясняется, что мы в пяти километрах от станции Митрофановка Донбасской железной дороги.
Гитлеровцы еще не побывали в этой местности, потому все дома целы, хозяйство колхозников в порядке. Нас приняли гостеприимно, накормили, обещали ночлег. Но прежде нам надо было сообщить в полк, где мы, что с нами, и командир экипажа с ближайшей станции выехал туда. Мы же остались охранять самолет.
Харченко вернулся к нам на У-2 имеете с Сашей Бариновым, «хозяином» этого самолета. Они посадили У-2 рядом с нашим ДБ-3.
На место вынужденной посадки выезжает бригада техников: она поставит самолет на шасси. Нам же приказано возвращаться в полк и продолжать боевые вылеты.
Но получилось не совсем так, как было задумано. Садясь в У-2, я внезапно ощутил в правом боку такую боль, что без посторонней помощи не смог забраться в кабину «кукурузника». Боль не прекращалась. Когда прилетели в полк, обратился к медикам. Они обнаружили перелом ребра. Очевидно, это произошло еще при нашей вынужденной посадке, но проявилось позднее. Мне предложили лечь в госпиталь. Но время горячее, не до лечения. Все же дней пять пришлось находиться в постели под медицинским контролем, ребро за это время срослось. Осталось на нем лишь утолщение - память на всю жизнь о вынужденной посадке в апреле 1942 года.
К нашему удивлению, оказалось, что в эту же ночь аналогичную посадку произвели Иван Гросул и штурман Леонтий Глущенко. Они посадили свою машину «на живот» недалеко от небольшого завода и, имея под рукой нехитрую техническую базу, решили поднять самолет, не вызывая [85] из полка техническую бригаду. Подрыли под колесами углубления с пологим скатом вперед. С помощью сжатого воздуха им удалось выпустить шасси самолета и трактором вытащить его. Осталось только выпрямить металлические трехлопастные винты, которые при посадке самолета загнулись рогульками. В этом помогли заводские рабочие.
Запустив и опробовав моторы и удостоверившись, что они работают, Иван Гросул мастерски поднял отремонтированный собственными силами самолет и благополучно приземлился на своем аэродроме.
Наш самолет подняли на шасси, устранили неисправности в моторе и, поставив новые винты, перегнали на базовый аэродром.
Сколько еще вынужденных посадок будет у нас впереди?!
Краткосрочный отпуск
Шел одиннадцатый месяц войны. Наш экипаж уже успел совершить добрую сотню боевых вылетов - и дневных, и ночных.
После вынужденной посадки (к тому же я все еще чувствовал боль от той травмы) командир полка дал нам краткосрочный отпуск. Откровенно говоря, это было для нас полной неожиданностью. Получить во время войны даже кратковременный отпуск казалось немыслимым. Но командир, тонкий, чуткий психолог, решил поступить именно так и дать экипажу после почти года упорных боев немного отдохнуть.
Бровко предложил нам не только отпуск, но и самолет. В полковых авиаремонтных мастерских только что был отремонтирован приданный полку По-2, или, как его тогда еще называли, У-2. Иван Карпович дал нам самолет с тем условием, что мы его в то же время и облетаем.
- Куда вы можете направиться?
Мы не ожидали подобной щедрости и долго молчим. Но, раз так, решили навестить мою родину - Ярославскую область. Бровко согласился. Лететь к родителям Харченко, под Запорожье, было невозможно - эта местность все еще занята врагом.
- Навестим Запорожье после освобождения, - успокаиваю товарища. [86]
Но знаю, он все равно рад этой поездке, и не меньше, чем я.
В Ярославской области в то время жили моя мать, Анна Дмитриевна, и сестры - Лидия и Варвара. Брат Дмитрий, сестры Екатерина и Анна находились в осажденном Ленинграде.
На родине, где прошло мое детство, я не был уже несколько лет. И вот представился редкий случай и этот необычный полет. Фантастика да и только! Мы были беспредельно рады оказанному нам доверию.
До Ярославщины более пятисот километров. Поэтому надо было предусмотреть, на каком аэродроме можно заправиться бензином. Определили, предусмотрели. Наиболее подходил нам полевой аэродром юго-восточнее Москвы. Накануне Степан сделал полет по кругу и убедился, что на У-2 летать можно. В продотделе получили сухой паек. Все в порядке, отправляемся в дорогу.
После боевых вылетов на дальнем бомбардировщике провести У-2 днем по выбранному нами маршруту ничего не стоило. Хотя и здесь не обошлось без некоторых трудностей. Совсем не работал компас, и курс приходилось держать буквально по солнцу. Использовали для ориентировки железные и шоссейные дороги. Сразу после взлета Степан передал управление самолетом мне.
- Тренируйся, Коля, пригодится! - кричит из своей кабины, убрав немного газ: переговорного устройства нет.
Конечно, трудно отказаться от такого соблазна, и я на всем пути пилотирую «кукурузник», строго следя за ориентировкой.
Научился я управлять самолетом еще в штурманском училище, где частенько разрешали пилотировать и У-2, и более тяжелый Р-5. Во время войны приходилось водить и наш дальний бомбардировщик.
Чтобы самолет не подвергался болтанке, летим на малой высоте - метров пять-десять. На такой высоте, говорят, можно увидеть, какие глаза у человека на земле. После ночных полетов на бомбардировщике все это кажется удивительным сном.
Через три часа выходим на аэродром, который выбрали для заправки. Правда, он почему-то пуст - ни одного самолета. Подруливаем к служебному зданию. К нам выходит старшина - комендант аэродрома. [87]
- Найдется ли бензин для нашего корабля? - спрашиваем его, представившись и показав документы.
- Как будто в одной из емкостей немного осталось… - отвечает и неторопливо идет к бензохранилищу. Мы - следом.
Горючее нашлось. Поскольку на аэродроме не оказалось заправочных средств, бензин черпаем из цистерн ведром. Бак у нас небольшой, как на автомашине, и вскоре заправка закончена. Благодарим старшину и, взлетев, берем курс на Ярославщину.
Я не могу скрыть радостного волнения, и это передается моему командиру. Вспоминается детство - самые незабываемые годы; наверно, поэтому кажутся они самыми продолжительными в жизни. Воображение рисует деревенскую улицу, знакомых…
